Гарри улыбается, уже вспоминая о поместье, как о дурном сне. Пожиратели сейчас далеко, а он здесь, в полной безопасности. Они не найдут его раньше, чем он аппарирует к штабу. Перед глазами встают удивлённые лица Пожирателей, разъярённое лицо Риддла. Да, скорее всего, сейчас он приказал им обыскать всё поместье, проверить каждую комнату. А они ведь даже не знают, как ему удалось сбежать. Впрочем, рано или поздно узнают, выяснят, что это Драко помог… Улыбка тут же слетает с губ, а горячий напиток застревает в горле, и Гарри не сразу удаётся сглотнуть. При мыслях о Драко, Марке, Панси и других бывших сокурсниках, которые остались там, а особенно о последней фразе, которую обронил Малфой, всё хорошее настроение враз улетучивается. На сердце давит что-то тяжёлое и бесформенное, и Гарри начинает чувствовать себя чуть ли не предателем.

Умом он прекрасно понимает, что правильно поступил — ведь именно этого хотел от него Дамблдор. Но с другой — как говорил Риддл, пора думать собственной головой, пора принимать самостоятельные решения. Может, всё же стоило пересилить себя, остаться, попытаться совладать с собственной взбунтовавшейся магией?

Стоит только сомнениям отвратительной горечью заползти под язык, как рядом возникает официантка, чтобы убрать опустевшую чашку.

— Хочешь чего-нибудь ещё?

— Нет, — механически отзывается Гарри, глядя на сахарницу. — Хотя… — он вскидывает голову. — Можете немного посидеть со мной?

— Вообще-то мне не положено и… — женщина невольно косится на свой карман, который заметно оттягивает что-то выпуклое и тяжёлое, явно серебряные часы. — Хорошо, но только недолго. Одну сигарету.

Поправив юбку, она усаживается напротив, достаёт пачку сигарет и прикуривает.

— Можете дать мне совет? — спрашивает Гарри после небольшой паузы.

— Тебя что-то гложет? — равнодушно спрашивает женщина, меланхолично выпуская в воздух струйку дыма.

— Да, пожалуй. Как вы обычно поступаете, когда нужно делать что-то необходимое и очень важное, но совершенно отвратительное? Что очень низко и противно для вас. И вы совсем не уверены, нужно ли это вообще, но другого выхода нет.

— Парень, это мой повседневный ад, — усмехается она. — У меня двое детей, мужа нет, образования — тоже. Я вынуждена здесь работать. Вынуждена каждый день терпеть слюнявые похотливые улыбки и шлепки по заднице, чтобы добыть свой кусок хлеба.

— То есть вы… смирились со своей участью?

Официантка морщится и глубоко затягивается.

— Не нужно так драматизировать. Со своей участью смиряется только скот на бойне. А мы не смиряемся, мы сами выбираем, как жить.

— И вы выбрали такую жизнь, потому что так было проще?

— Это сложно объяснить. Этот ублюдок бросил меня, когда узнал, что я беременна. Если бы я захотела тогда, избавилась бы от детей, пошла бы учиться. Ну, или вышла бы замуж. Всё было бы по-другому. Но знаешь… — женщина затягивается последний раз, гасит окурок, но уходить не торопится. — Когда я думаю о том, какой была бы моя жизнь без этих двух чудиков, которые сейчас ждут меня дома, я понимаю, что поступила правильно тогда. Если бы я от них избавилась, всю жизнь бы потом мучилась сомнениями. А сомневаться — это самое паршивое.

— Согласен с вами, — невесело усмехается Гарри. — Только что делать, когда уже начал сомневаться?

— А не нужно сомневаться, — она просто пожимает плечами. — Если предстоит что-то сделать, но ты не знаешь, стоит ли, то нужно это делать, понимаешь?

— А если это будет неверный выбор?

— Тогда тебе хотя бы будет не в чём себя упрекнуть. Ты скажешь сам себе: «Я сделал всё, что мог».

— А если другие люди с тобой не согласны? Твои друзья, например. Если после этого они… возненавидят тебя?

— Значит, нужно решить, что для тебя страшнее: их ненависть или твоя собственная. В любом случае, с друзьями можно не общаться, а от себя не убежишь. Ладно, парень, мне пора прибираться, а тебе — идти: мы закрываемся, — официантка с тяжёлым вздохом поднимается со стула и уходит за барную стойку.

Какое-то время Гарри рассеянно наблюдает за тем, как бармен прощается с последними посетителями и переворачивает стулья, ставя их на столы, а затем встаёт и выходит из бара.

Пока он сидел внутри, началась настоящая метель. Резкие и сильные порывы ветра бросают в лицо хлопья снега, кожу щиплет от мороза, лёгкие ботинки моментально промокают и ноги понемногу немеют. Он несколько секунд стоит в раздумьях, а потом направляется вверх по улице, чтобы просто не стоять на месте.

Нельзя сказать, что слова официантки произвели на него сильное впечатление или заставили задуматься — просто этот недолгий разговор помог отодвинуть эмоции на задний план и собраться с мыслями. И сейчас становится совершенно ясно, что побег был спонтанной глупостью, вызванной простым волнением. Да что там, он просто психанул! Осознание своего малодушия жёсткими когтями царапает в груди. Теперь, ко всему прочему, Гарри чувствует себя ещё и трусом, нервным истериком, тряпкой. Несмотря на то что это было только сегодня утром, он уже не может логично объяснить самому себе, какого чёрта он вообще припёрся в спальню Марка, кто дёрнул его за язык, заставляя жаловаться на намерения Риддла, и почему он не послал Драко к чёрту, когда тот протянул ему порт-ключ?!

Гарри останавливается, потому что улочка заканчивается, упёршись в пустую широкую мостовую. Куда теперь? Аппарировать в штаб? Он знает, что ничего другого ему уже не остаётся, но медлит, продолжая трястись под пронизывающим ветром. Если меньше часа назад мысли о штабе, тёплом чае и пледе согревали и успокаивали, то теперь наоборот, появляется отвратительно кислое чувство. Гарри пытается представить, как вернётся домой, но, кроме тяжести на сердце, никаких ощущений не прибавляется. Даже думать не хочется, как он окажется у маггловского заброшенного дома, войдёт внутрь и будет жить так, как жил раньше, только постоянно ловя на себе осуждающие взгляды Орденовцев — как и прежде, но теперь за дело — и чувствуя себя последней трусливой крысой. Да, он сможет всем потыкать в нос своими новоприобретёнными шрамами, но это не изменит одного простого факта: он ничего не сделал, не сумел, не выполнил задание. Может, лучше сдохнуть у Пожирателей, чем жить дома, каждую минуту напоминая себе о том, что шанс был, но он его упустил?

Гарри уже почти не чувствует ни рук, ни ног. Он прислоняется к грязной стене дома и закрывает глаза, пытаясь сдержать жгучие слёзы досады на самого себя. Потому что только теперь он признаёт очевидную вещь: он не готов вернуться. Не сейчас и не так. Он не может и не хочет возвращаться. И об этом, конечно же, нужно было думать раньше, теперь уже поздно. Он сбежал от Пожирателей и не собирается возвращаться в штаб. Он отрезал себе оба пути.

Десятки терзающих, мучающих мыслей вертятся в голове, путаясь друг с другом. Сомнение на сомнении, неуверенность за злостью, и накрывает безумную мешанину пустая обречённость. Да нет, наверное, всё это просто полная ерунда, и нужно отправиться к штабу — а там будь что будет. Гарри пытается свыкнуться с этой мыслью, но её постепенно затмевает другая: ему нужно вернуться. Но только не в штаб.