— А с чего ты взяла, что не так давно? — подняла тонкую бровь Люба, скосившись на подругу.
— С того, что если бы этот кто-то был здесь хотя бы пару месяцев назад, то пыль бы сюда снова нападала. А её нет, — раздраженно ответила за подругу Надя.
— Ну, здесь очень многие выгуливают своих собак. Предположим, гуляли здесь человек с собакой, а потом пошёл снег, и этот человек увидел неподалёку эту… часовню, и решил здесь спрятаться, — пожала плечами Люба. — А что до того, что здесь что-то стояло… Нет, слушайте, а если кто-то специально пошел в эту часовню, что бы украсть… ну, то, что здесь стояло или висело. А… А вдруг здесь, например, висела картина в золотой раме с изображением какого-нибудь апостола… нет, Святой Марии, ну или там кого-нибудь ещё, не важно. И этот человек эту картину в золотой раме тихонечко стырил. И продал где-нибудь за большие деньги, — сумбурно изложила девочка, сопровождая Идею бурной жестикуляцией.
— Часовня слишком маленькая и бедная, что бы здесь могло быть что-то ценное. Да и вообще, ты уверена, что изображения святых делали в овальных рамах? Да еще таких размеров? — усомнилась Надя. — Здесь же вон везде висят квадратные…
— А, кто его знает. Что мне, по-твоему, ещё и историю учить? Ну, я ещё понимаю, когда Барисова[1] вызывать должна, а так…
— Знаете, по-моему, про это надо спросить у Максима[2]. Он в этом виртуоз, — Вера говорила, внимательно глядя в один очень пыльный и темный угол. — Эй, а это что?
Вера нырнула в темноту. Раздался короткий грохот, и девочка вылезла из тени. Вся в пыли и с паутиной на носу и ушах, она волокла по полу что-то очень тяжелое.
— Ну, может мне кто-нибудь поможет, а? — раздался её недовольный голос.
Подруги кинулись помогать, и скоро на свет божий появилась какая-то длинная пыльная железяка. Надя быстро очистила железку от паутины. Это оказался очень красивый старинный медный пюпитр ажурной ковки, украшенный резьбой. На нём покоилось нечто, контуры которого было невозможно различить из-за обилия грязи. Кое-как посрывав паутину, сдув пыль и ещё какой-то мусор, девочки узрели что-то, отдаленно напоминающее огромную книгу в кожаном переплете и, по-видимому, когда-то украшенную позолотой, которая сохранилась только на тиснёном названии книги в виде едва заметных блесток по краю букв, написанных на незнакомом языке. Книга была закрыта на гигантские железные защёлки, и девочкам пришлось немало потрудиться, прежде чем изрядно проржавевшие замки поддались.
Их обдало новой порцией пыли, девчонки закашлялись. Когда воздух стал чище, подруги смогли наконец увидеть страницы старого фолианта. Они были сплошь усеяны красивыми буквами с завитушками, написанными чернилами на том же странном языке (по крайней мере, он был таким же непонятным, как и на обложке). Девочки молча и благоговейно перелистывали сероватые страницы. В книге была только одна картинка, которая находилась в самой середине толстенного тома: огромная скала, в которой виднелись отверстия, чем-то напоминающие бойницы и стрельчатые окна без стекол; из неё же поднималось множество башенок, из-за чего скала стала напоминать замок.
— Класс! — прошептала Люба, не сводя с рисунка глаз, как и все остальные: картина казалась настоящей. Облака как будто и в самом деле плыли по небу, и было такое ощущение, что сейчас прямо со страниц книги дунет ветерок или донесется крик птицы. Казалось, протяни руку, и ты окажешься там, внутри. Однако картина вовсе не была радостной: голая гора была покрыта лесом только у подножия, небо было серым, облака — мрачными.
Где-то совсем рядом крикнула сова, и подруги подпрыгнули от неожиданности. Вера отошла от друзей и выглянула в окно. Было уже совсем темно. Девочка включила подсветку на часах, что бы различить время.
— По-моему уже пора. Без пятнадцати девять, — каким-то тонким голосом произнесла она.
— Без пятнадцати девять?! — ужаснулась Надя.
— Как это?! Это сколько же мы пялились на эту картину? — очень удивилась Люба, подходя к Вере и дергая её за руку, чтобы самой увидеть циферблат. Но подсветка уже погасла и она ничего не увидела. Люба отпустила руку подруги. — А знаете, она меня как будто околдовала. Глаз от неё не могла отвести.
— И я тоже, — невидяще глядя в окно согласилась Надя. Её голос звучал глухо, так как она по-прежнему по самый нос была замотана в шарф.
— И я. Знаете, в этом месте есть что-то… Может быть даже волшебное. — Вера мечтательно вздохнула.
— Опять эти твои глупые фантазии, — пробурчала Надя, словно очнувшись, но её никто не услышал.
— Надо обязательно сюда вернуться. Обязательно! — глаза Любы возбужденно загорелись.
— Естественно! — изумилась Вера, которой казалось абсурдом предположение больше сюда не возвращаться.
— Знаете, скажу честно — я не возражаю, — заявила Надя, наконец стягивая шарф с лица. — Но в отличие от Любы, чей дом находится в десяти минутах ходьбы отсюда, мне пиликать до остановки чуть ли не полчаса, а потом ещё оттуда до дома ехать — часа полтора.
— Да-да, уже пора. И мне ведь тоже надо ехать, Люба. Мы сюда ещё вернемся. Может, завтра. Или в ближайшие выходные. Пошли. Я провожу Надю до остановки — нам всё равно в одну сторону. — Вера решительно пошла к двери. Надя — за ней. Люба вздохнула, отодвинула пюпитр с книгой подальше в угол и пошла за подругами. На пороге девочки обернулись. Несмотря на то, что Люба отодвинула книгу, лунный свет всё равно попадал на медную подставку, и старинный пюпитр таинственно поблёскивал, купаясь в серебристых лучах, а книга безмолвно и недвижимо лежала сверху, как дверь в иной мир. Друзья чувствовали, что на их сердцах теперь лежала какая-то сокровенная тайна, известная только им троим.
Они перешагнули порог и закрыли дверь.
[1] Барисова — фамилия одной очень толстой учительницы истории, обожающей читать всем нотации (начиная с первоклашек и заканчивая директором) и писать замечания в дневники.
[2] Максим — супер-отличник и лучший ученик всей школы. Не просто какой-то там отличник, которому ставят оценки просто так, а самый настоящий гений. Можно было спросить у него любой закон физики, любую теорему из математики, любую историческую дату или про достижения любого короля, царя, или князя (и не важно, проходили это год назад, два, или ещё вообще не проходили), и будьте уверены на все 100 %, он вам ответит, если он, конечно, не получил серьёзную мозговую травму.
Глава 3. Всё меняется
До конца каникул оставалось всего два дня, поэтому сходить в часовню ещё раз времени не было — девочки готовились к началу нового учебного семестра в школе, а так как идти туда совсем не хотелось, сборы продвигались медленно.
Наконец этот препротивный день под названием понедельник настал, и подруги, скрепя сердце, надели портфели и пошагали в школу, точнее, в гимназию.
Люба стояла возле подъезда, недовольно поглядывая на часы. «Интересно, Вера забыла, что сегодня каникулы кончаются, или она мне назло опаздывает?» — сердито думала она. Девочка уже подумывала о том, чтобы оставить на снегу их секретный знак — два перекрещенных следа правой ноги, который означал, что одна из подруг здесь была, но ушла и её надо догонять, — но тут домофон запиликал, дверь подъезда со скрипом открылась, и из него на свежий морозный воздух выбежала Вера.
— Ну наконец-то! — нетерпеливо воскликнула Люба.
— Извини, я как всегда, — ответила девочка, смущенно глядя на подругу.
— Да ладно! — отмахнулась та, разворачиваясь в сторону школы. — Ты мне лучше скажи, тебе Наташа не звонила? Не знаешь, когда собрание?
— Какое? — Вера в недоумении глянула на спутницу, вслед за ней ускоряя шаг.
— Против Марго! А какое ещё?
— Ну, мало ли, Наташа ведь староста. Откуда я знаю, может, ты имела в виду родительское собрание?
— Вот ещё! Ты же знаешь, мои предки на собрания всё равно не ходят, так чего мне про них спрашивать?
Вера пожала плечами.
— Ну, так что? — нетерпеливо повторила вопрос Люба, спускаясь по лестнице, ведущей к школьному двору.
