Мое тело пронзила дрожь. Я тяжело поплелся по дороге в поисках фольксвагена. Он стоял там же, где его оставил. Я сел за руль, завел мотор и не двигался с места, ожидая, когда спадет охватившее меня напряжение. Мне неизвестен ни один человек, сумевший сохранить спокойствие после выстрела в него с близкого расстояния: об этом заботится нервная система.

Железы работают с повышенной нагрузкой, химические элементы насыща­ют кровь, мышцы напряжены, и вскоре начинает болеть живот. Но худшее наступает после исчезновения угрозы.

Я не мог совладать с дрожью рук, поэтому покрепче ухватил руль, и они вскоре успокоились. Начал приходить в себя. Успел переключить ско­рость, когда почувствовал на затылке кольцо холодного металла и услышал резкий, хорошо знакомый голос:

— Добрый вечер, герр Стевартсен. С приездом.

Я вздохнул и выключил мотор.

— Здравствуй, Вацлав, — ответил.

— Меня окружает банда поразительно тупых идиотов, — пожаловался Кенникен. — Весь их мозг умещается в пальце, которым они нажимают на спусковой крючок. В наше время было иначе, верно, Стеварсен?

— Меня зовут Стюарт.

— Да? Ну что ж, герр Стюарт, можешь завести мотор и ехать. А куда, я тебе скажу. Пусть мои некомпетентные ассистенты сами позаботятся о себе.

Толкнул меня стволом пистолета. Я повернул ключ зажигания.

— Куда? — спросил.

— Пока в сторону Лаугарватн.

Медленно и осторожно выехал из Гейсир. Не чувствовал уже пистоле­та на затылке, однако знал, что он в полной готовности: я настолько хорошо изучил Кенникена, чтобы выбросить из головы вздорные мысли о герой­ских поступках. У Кенникена возникло желание немного поболтать.

— Ты заварил крупную кашу, Алан. Однако сейчас у тебя есть воз­можность дать ответ на загадку, который я не знаю: что случилось с Таде­ушем?

— А кто это, черт возьми?

— В тот день, когда ты приземлился в Кеблавике, именно он должен был тебя придержать.

— Значит, это был Тадеуш... Мне он представился как Линдхольм. Тадеуш был поляком?

— Русским. Но его мать, кажется, полька.

— Ей будет его не хватать.

— Ах, вот как...

Он помолчал, а затем продолжил:

— Бедному Юрию сегодня утром ампутировали ногу.

— Бедному Юрию не хватило ума, чтобы не размахивать пистолетом перед человеком, вооруженным карабином.

— Но Юрий не знал, что у тебя есть карабин. Ну, не такой карабин, во всяком случае. Это для нас большая неожиданность, — он цокнул язы­ком. — Ты не должен был разбивать мне джип. Очень некрасиво.

Не такой карабин! Он знал, что у меня есть карабин, но ничего не знал о пушке Флита. Интересно, потому что, исключая оружие Флита, един­ственный карабин, который был у меня, это тот, что я забрал у Филипса, так откуда об этом мог узнать Кенникен? Только от Слэйда! Еще одно доказательство.

— Двигатель поврежден? — спросил я.

— Ты навылет прострелил аккумулятор. Полностью вывел из строя систему охлаждения. Вода вся вытекла. Твое оружие — неплохая игрушка.

— Согласен, — кивнул я. — Надеюсь еще не раз его применить.

Он хохотнул.

— Очень сомневаюсь. Твое последнее выступление принесло мне массу неприятностей. Пришлось в поте лица объясняться, чтобы как-то выпутаться. Несколько любопытных исландцев задали мне массу вопро­сов, на которые я на самом деле не хотел отвечать. И к тому же добавились хлопоты с Юрием.

— Да, я вам очень сочувствую.

— И сегодня ты снова выступил на глазах у всех. Что там, собственно, случилось?

— Один из твоих парней слегка поджарился, слишком близко прибли­зившись к гейзеру.

— Ну вот видишь. Я работаю с одними придурками. Можно подумать, что три на одного достаточный перевес, а? Но где там! Испортили всю работу.

На самом деле соотношение составляло три к двум, но что, в конце концов, случилось с Джеком? Он даже пальцем не пошевелил, чтобы мне помочь. Образ Джека, поглощенного разговором со Слэйдом, не переста­вал жечь меня раскаленными углями. Каждый раз получалось так, что те, кому я доверял, в итоге предавали меня, и эта мысль жгла изнутри, как кислота.

Я мог понять Бухнера, он же Грэхем, он же Филипс, — сотрудника Конторы, введенного Слэйдом в заблуждение. Но Кейс знал, в чем дело, знал мои подозрения и, несмотря на это, не сделал буквально ничего, чтобы прийти мне на помощь, когда на меня напали люди Кенникена. А через десять минут стоял, как лучший друг, болтая со Слэйдом. Создавалось впечатление, что вся Контора заражена противником, хотя, исключая Тэггарта, Кейс был последним человеком, которого я мог подозревать в измене. Мне пришла горькая мысль, что, может, даже сам Тэггарт внесен в платежную ведомость Москвы. В такой упаковке все находились бы на своем месте.

Голос Кенникена прервал мои размышления.

— Меня радует, что я тебя высоко оценил. Предвидел, что убежишь от тех придурков, с которыми я обречен работать, и поэтому устроил засаду в твоем автомобиле. Предусмотрительность всегда вознаграждается, верно?

— Куда мы едем?

— Тебе незачем точно знать. Будь внимателен за рулем. Поедешь через Лаугарватн с максимальной осторожность и, соблюдая все ограничения скорости, не пытайся предпринимать какие-либо действия, которые могли бы обратить чье-либо внимание. Никаких резких сигналов, например.

В тот же момент я ощутил холодную сталь на затылке.

— Ты понял?

— Да.

Внезапно мне стало легче. Я уже испугался, что Кенникен знает, где я провел последние двадцать четыре часа, и заставит меня сейчас ехать к дому Гуннара. Меня это даже бы не удивило. Кенникен, казалось, знал обо всем. Примером мог послужить сегодняшний день, когда он хитро прита­ился в Гейсир. Кровь застыла у меня в жилах, когда я представил Элин или Сигурлин в его руках.

Мы проехали через Лаугарватн, направляясь в сторону Тингветлир. Выехали на шоссе, ведущее в Рейкьявик, но через восемь километров Кенникен велел мне свернуть влево на проселочную дорогу. Я ориентировался и хорошо знал, что она идет вокруг озера Тингвадлаватн. Размышлял, куда, черт возьми, мы могли ехать.

Ответ не замедлил вскоре прийти — мы съехали с дороги, направ­ляясь по ухабам в сторону озера и небольшого домика, в окнах которого горел свет. Одним из символов социального положения жителя Рейкьявика является летний домик на берегу озера. Когда цены пошли вверх вслед за ограничением в строительстве новых домов, владение летним домиком над озером Тингвадлаватн представляет исландский эквивалент картины кисти Рембрандта на стене.

Я остановил автомобиль перед домом.

— Посигналь, — потребовал Кенникен.

Я нажал на клаксон, и на этот звук из дома показалась какая-то фигура. Кенникен снова приставил пистолет мне к затылку.

— Будь осторожен, Алан! — предостерег он. — Веди себя разумно.

Сам он предпринял далеко идущие меры предосторожности — меня ввел в дом, лишив малейшей возможности побега. Комната была обстав­лена в широко распространенном стиле, известном как шведский модерн, который в английском доме производит впечатление холодного и несколько искусственного, однако в Скандинавии выглядит уютно и естественно. В камине пылал огонь, что являлось для меня неожиданностью: в Ислан­дии нет залежей угля, нет также и дерева для огня, поэтому вид естествен­ного огня довольно редок. Много домов обогревается с помощью нату­ральных горячих источников, а остальные используют систему обогрева с нефтяным топливом. Но в камине Кенникена ярко пылали куски торфа, помигивая голубыми язычками.

Кенникен взмахнул пистолетом.

— Садись у камина и немного погрейся. Но сначала Ильич тебя обыщет.

Ильич оказался крепким мужчиной с широким плоским лицом. Его глаза чем-то напоминали азиатские, склоняя к предположению, что, по крайней мере, один из его предков жил за Уралом. Он тщательно меня обшарил, после чего повернулся к Кенникену и отрицательно покачал головой.

— Нет оружия? — подхватил Кенникен. — Очень разумно. — Он послал Ильичу милую улыбку и снова обратился ко мне. — Ну вот, сам видишь, Алан, какие идиоты меня окружают. Подними, пожалуйста, брюки на левой ноге и покажи Ильичу свой великолепный нож.