Как только он вышел, Мадди, откусив кусочек кекса, обронила:

– А все вы – ты и Эван.

– А мы в чем провинились? – Шейн взял бокал с теплым лимонадом, искренне сожалея, что в нем нет ни капли спиртного.

– Не надо было дразнить его.

– Разве мы его дразнили? – возразил Шейн. – Мы помогли ему стать чуть более закаленным, и только.

– О да, даже слишком закаленным, разве не так? – Мадди обхватила ладонь Митча, и они принялись раскачиваться из стороны в сторону, держась за руки.

Смотреть на эти нежности у Шейна больше не было никаких сил.

– А где мои чипсы и кола?

Мадди мотнула головой в сторону задней двери.

– Все на кухне.

– Я починил протекавшую трубу, – сказал Шейн, вставая и направляясь к дверям, которые вели на кухню.

– Спасибо, – вслед ему крикнула Мадди.

Он шел на кухню в полной уверенности найти ее пустой, но он ошибся. Там напротив друг друга по разные стороны стола стояли Сесили и ее мать Шарлотта. Видимо, разговор между ними был не из легких, выражение лиц у обеих женщин было очень серьезным, а руки они держали скрещенными на груди. Его появление прервало их беседу, но какой бы неприятной она ни была, его приход, судя по всему, был для них еще неприятнее.

Воцарилось неловкое молчание. За этот короткий миг Шейн заметил, как мать и дочь похожи друг на друга.

– Можем ли мы чем-нибудь тебе помочь? – нервно постукивая носком туфли о пол, спросила Сесили.

И сам вопрос, и тон, которым он был задан, окончательно испортили и без того неважное настроение Шейна. Увидев на стойке бара яркий лимонно-красного цвета пакет из магазина, он молча подошел к нему и резким движением его открыл.

– Ничем.

У Сесили перехватило дыхание. Ею овладели настолько противоположные чувства, что она совершенно потерялась. С одной стороны, она была благодарна Шейну за то, что его появление прервало мучительный разговор с матерью, но с другой стороны, ей захотелось, причем очень сильно, задушить его. Мрачно, почти сердито она смотрела на то, как он невозмутимо отправил себе в рот пригоршню чипсов, затем отпил глоток колы из открытой банки «Маунтин дью».

Чувствуя, что ее терпение вот-вот лопнет, Сесили надменно и резко бросила:

– Ты закончил есть? Мы разговариваем, а твое присутствие мешает нам.

Шейн с самим невинным видом почесал затылок. Его светлые волосы, озаренные солнечным светом, падавшим из окна, делали его похожим на ангела, что резко контрастировало как с его поведением, так и с его характером.

Шарлотта вздохнула и отвернулась в сторону дверей.

– Ладно, мне все равно надо переодеваться. Закончим наш разговор потом.

Сесили задумчиво погладила переносицу. Погожий весенний день выдался каким-то нескладным, а если не лукавить, просто неудачным. Более того, весь прошедший месяц, откровенно говоря, оказался неудачным. От осознания своего положения ее настроение явно не улучшилось. Ее хваленое самообладание тоже начинало сдавать. Одной из причин ее дурного расположения был не кто иной, как стоящий неподалеку Шейн.

– М-да, о чем же вы тут так мило беседовали? – от низкого, бархатного тембра его голоса у Сесили по коже побежали мурашки.

О чем?! Ну что ж, очень скоро все узнают, о чем она разговаривала с матерью. Как ни странно, но до сих пор здесь никому не попалась на глаза эта статья. Проще было бы рассказать Шейну обо всем и тем самым покончить как с ним, так и с игрой, которую он затеял. Однако удивительное дело, Сесили вовсе не хотелось, чтобы он прекратил свои заигрывания с ней. Как только он узнает правду, он опять станет смотреть на нее с прежним высокомерно-презрительным видом. А в глубине души ей этого совсем не хотелось, поэтому Сесили, которой очень полюбилось его новое отношение к ней, оттягивала, как могла, неизбежный момент.

– Да так, ни о чем. – Она пожала плечами.

– Вздор. У тебя талант напрягать любого, с кем ты общаешься. – Ухмыльнувшись, Шейн отправил в рот несколько чипсов с сыром.

Его слова задели ее за живое, глубоко – нет, глубже, чем обычно.

Но почему? Она ведь всегда считала, что здесь ее не понимают, что здесь она чужая. Однако горькое ощущение отчуждения и одиночества не успевало целиком овладеть ею, его опережала, притупляя и заглушая боль, мысль о том, что она любимая папина дочка; отцовская любовь внушала ей приятно-расслабляющую мысль о своей собственной исключительности. Но с тех пор Сесили несколько поумнела. Теперь она лучше знала, что такое одиночество, что оно похоже на огромное, холодное, сырое одеяло, укрывающее ее от всех остальных людей. Нет, она никогда не жаловалась и даже не показывала вида, как ей тяжело. Вот и сейчас она невозмутимо, словно не понимая, на что он намекает, ответила:

– Странно, я ведь только что приехала сюда.

– Вот именно, и за несколько часов ты сумела добиться невероятных результатов: тебе ничего не стоит вывести кого угодно из душевного равновесия.

– Да? Неужели? – Сесили начинал разбирать гнев. – Я приехала сюда по просьбе твоей сестры. Я была очень любезна и настолько тактична со всеми, что даже ни разу не упомянула о дефиците национального бюджета. Вот поэтому мне очень хотелось бы понять, почему все вокруг меня чувствуют себя так неловко и напряженно?

– Знаешь, не тебе одной хочется разобраться, в чем секрет такого твоего успеха. – Шейн опять сделал глоток дешевого «Маунтин дью».

В нем Сесили раздражало все, включая и этот дурацкий газированный сок, который он пил.

– А тебе какое дело до этого?

Шейн поставил банку на стойку:

– В сущности, никакого.

Его равнодушие, то ли откровенное, то ли деланое, больно задело Сесили. Но собравшись и привычно вскинув голову, она произнесла как можно более холодным тоном:

– В таком случае мы пришли к некоторому соглашению.

– Нет, не пришли, – вдруг возразил он. – Мне по-прежнему хочется понять, в чем тут фокус.

– Зачем? Ведь наши отношения никогда не отличались особой теплотой. Ты меня едва терпишь.

Впервые Сесили столь откровенно заговорила о его отношении к ней, она даже не поняла, как так получилось, – это вылетело само собой. Она тоже хотела во всем разобраться. Они оба прощупывали друг друга – и она, и он, будучи умными и проницательными людьми, не скрывали своих намерений.

– Ты права. Теплыми наши отношения никак не назовешь. – Голос Шейна звучал сухо и прозаично, под стать тем прохладным отношениям, которые сложились между ними. Но ведь все так и было на самом деле.

Несмотря на это, внутри Сесили вспыхнула искра… надежды, такая искра загоралась всякий раз, когда Шейн обращался к ней. Ей стало стыдно, неловко; она вдруг обнаружила – неожиданно для нее самой, – что в глубине ее души теплится надежда. Надежда на что? Сесили сама не знала, на что, тем не менее она постаралась скрыть свою растерянность под маской напускного безразличия.

Однако нет худа без добра. Зато теперь у нее не было никаких сомнений. Доказательство налицо. Сесили выпрямила спину:

– В таком случае не вставай у меня на пути, а я не буду вставать на твоем.

Шейн уперся руками в стойку бара и нагнулся вперед:

– Хм?! Не выйдет.

Она слегка отшатнулась и чуть было не попятилась от него, но в последний момент остановилась.

– Прости, не поняла?

Как нельзя вовремя. Язвительный тон, сродни его возражению.

Его зеленые глаза блестели как у хищника, подстерегающего добычу.

Сесили настолько устала, что сейчас ей было не до споров, не до словесных баталий. Сейчас хорошо было бы отойти назад, отдохнуть, собраться с силами, а только потом вступать с ним в бой. К сожалению, отступать было никак нельзя.

Никогда не выказывать слабость, никогда не сдаваться – вот ее правило.

– Увы, никак не получится, – повторил он, останавливаясь рядом с ней и чуть не касаясь ее. – Впрочем, я очень надеюсь, что мне хватит выдержки целых две недели не обращать на тебя внимание.