Интересно, что бы это значило.

– Послушай, я не знаю, к чему ты клонишь, но мы живем под одной крышей, поэтому ради Митча и Мадди постарайся быть тактичным и учтивым.

– Не все так просто. Тут есть одна проблема, – ответил Шейн, нарочно понижая голос. – Когда ты рядом, мне трудно быть тактичным и учтивым.

Другая женщина на месте Сесили, любящая пофлиртовать и думающая о том, как бы привлечь его внимание к себе, спросила бы, кокетничая, что он чувствует, находясь рядом с ней. Не будучи кокеткой и не пытаясь ею стать, Сесили предпочитала держаться от него подальше, к тому же, как она догадывалась, она ему не нравилась. Напустив на себя строгий холодный вид, она проговорила:

– Не знаю, какую игру ты затеял, но думаю, что ее пора прекращать. В ней мало приятного.

Обманщица, незачем было обманывать ни его, ни себя.

– Да? – спросил он. Не веря ни единому ее слову, Шейн нежно прикоснулся рукой к ее шее. Он в первый раз касался ее, и это прикосновение было подобно легкому электрическому удару. Сесили едва не вздрогнула. Он нежно провел пальцем по голубой пульсирующей жилке, что очень подействовало на нее.

– Да, – чуть слышно выдохнула она. Голова у нее закружилась, ей пришлось напрячь всю волю, чтобы не потерять сознание. Она сумела устоять против его нежности, но отойти была не в силах, ноги не слушались ее. Его нежность застала ее врасплох, Сесили боялась даже подумать о том, что будет с ней, если он не прекратит трогать ее. – Не думаю, что твоей девушке понравится то, что ты сейчас делаешь.

Она прикусила себе язык, едва эти слова слетели с ее губ. Боже, так проговориться! Но что сделано, то сделано, было поздно и глупо что-то говорить в свое оправдание.

Брови Шейна недоуменно взлетели вверх.

– Девушка? Какая девушка?

Сесили молчала.

Шейн тоже молчал, его зеленые глаза затуманились – по-видимому, он пытался понять, кого она имела в виду.

Слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Сесили открыла свои карты, но, как бы ни была плоха ее игра, ни в коем случае нельзя было терять лицо. Выпрямившись, она попыталась освободиться от его руки, но он не собирался так легко ее отпускать.

– Мне надо идти.

Еле заметная, все понимающая улыбка скользнула по его губам. Как бы желая ее спрятать, Шейн склонил голову и совсем тихо прошептал:

– Я так и знал.

Сердце Сесили высоко подпрыгнуло, словно собираясь вырваться наружу, грудь сдавило, дышать стало трудно, но она все-таки выдавила:

– Что именно?

– Ты ревнуешь к Грейси.

Как он догадался? Сесили отрицательно замотал головой:

– Вовсе нет!

– Кто бы говорил.

– Что за глупости? Причем здесь я?

Сесили на миг задумалась: не обмолвилась ли она когда-нибудь? Случайно не выдала ли себя чем-нибудь? Нет, нет, она ведь всегда держалась так осторожно! Она взмахнула рукой, словно отмахиваясь и от него и от его намека:

– Хотя тут и говорить-то не о чем.

Шейн, как ни в чем не бывало, продолжал играть ее волосами, словно имел полное право ее касаться.

– Я не сплю с Грейси. По правде говоря, не сплю ни с какой другой женщиной.

Сесили невольно перевела дыхание – как это было приятно слышать, дышать сразу стало легче, от сердца отлегло. Тем не менее надо было что-то ответить ему, причем в духе и стиле несгибаемой Сесили Райли.

– Меня нисколько не интересует, с кем ты спишь или не спишь.

– Посмотрим. Как говорится, поживем – увидим.

– А тут и смотреть нечего, – отозвалась Сесили, поразившись про себя тому, как ровно и невозмутимо прозвучал ее голос.

Шейн ухмыльнулся как-то по особенному, в его улыбке явственно проглядывала чувственность наряду с желанием. Его красота, его обаяние красноречивее любых слов говорили о нависшей над ней нешуточной опасности. Но как же это было прекрасно!

Вдруг он опустил руку и отступил.

К ее огорчению, сладостное ощущение, начинавшее овладевать ею, тут же исчезло. В тот же миг Сесили стало стыдно перед собой.

– Итак, Сисси, игра продолжается.

С этими словами он повернулся и вышел.

Игра продолжается? Что он этим хотел сказать? Сесили прижала похолодевшие ладони к щекам и попыталась привести в порядок свои мысли. Он сказал, что она не нравится ему. Но тогда почему он так вел себя с ней? Более того, он ясно дал понять, что у него есть какие-то намерения насчет нее и что она представляет для него сложную проблему.

Закрыв глаза, Сесили молча сосчитала до десяти. Но это мало помогло ей. Растерянность угадывалась во всей ее фигуре, лице, движениях.

День изначально не задался. Он был трудным, потом незаметно стал напряженным, а эмоциональный подъем сейчас уже просто зашкаливал. Раньше Сесили скользила по глади житейского моря, благополучно огибая все рифы и отмели, как вдруг это море оказалось намного глубже, чем ей казалось. Вскоре, и тут не было ничего удивительного, ее воодушевление сменила усталость.

Измученной Сесили хотелось одного – поспать хотя бы два часика. Увы, она пренебрегала сном, как и многим другим в своей жизни, и измученный постоянным недосыпанием организм отомстил ей. Если бы ей удалось поспать, то блаженный сон, каким бы коротким он ни был, восстановил бы ее силы, вместе с которыми к ней вернулись бы как ее самообладание, так и самоуверенность.

Она тяжело вздохнула: пока не закончен прерванный разговор с матерью, об отдыхе, как и о сне, можно только мечтать. Так уж Сесили была устроена. Если она что-то не доделывала до конца, то мучительное ощущение незавершенности угнетало, давило на нее, не позволяло расслабиться и как следует отдохнуть.

Шарлотту в корне не устраивала ситуация с Майлзом Флетчером, она ясно дала понять, что у нее совсем иная точка зрения. Сесили недоумевала, пока Шейн не намекнул ей, что ее мать все еще злится и на отца, и на нее, Сесили.

Надо было во что бы то ни стало перетянуть мать на свою сторону. Несмотря на сопротивление Шарлотты, она всегда была неотъемлемой, привычной частью жизни дочери. В отличие от отца Сесили, ее мать ничего не делала напоказ, с целью заслужить похвалу. Как это ни глупо, но именно поэтому Сесили ставила ее ниже отца, потому что мать никак не хотела добиваться признания.

Даже теперь, когда Сесили была так необходима материнская поддержка, Шарлотта отталкивала ее от себя, не желая ей помогать. За последний год мать настолько отдалилась от нее, что Сесили даже не знала, как к ней подступиться.

Зато Митч всегда без труда находил общий язык с матерью. Он был и оставался ее любимчиком. Золотой мальчик, не способный на дурной поступок. А также Мадди, такая любящая, такая чуткая и отзывчивая, просто прелесть, своего рода бонус или выигрышный билет в моментальной лотерее.

Холодность матери подчеркивала одиночество Сесили, ее обособленность от остальных.

В тяжелом подавленном настроении Сесили поднималась к Шарлотте, пытаясь переключиться с мыслей о Шейне на разговор с матерью, поддержка которой была ей просто необходима. Тихо постучав, она негромко произнесла:

– Мама, это я, Сесили.

Потянулась долгая томительная пауза, затем раздался голос:

– Входи.

Сесили вошла и замерла на месте. Руки Мадди не коснулись убранства этой комнаты, здесь все было как при бабушке. Атмосфера прошлого подействовала на Сесили самым успокаивающим образом.

– Мне сразу вспомнилась бабушка.

Шарлотта с книгой на коленях сидела в кресле, обитом полинявшей зеленой парчой, и смотрела в окно.

– Я попросила Мадди ничего здесь не трогать.

Сесили подошла к кровати, и на ее глаза навернулись слезы, которые она поспешно прогнала прочь.

– Это ведь бабушкина свадебная юбка-килт, не так ли?

– Да, мы нашли ее на чердаке.

На выцветшем от времени килте сохранилась старая вышивка: переплетенные в форме круга тюльпаны – символ обручального кольца.

– Знаешь, когда мы приезжали к бабушке и дедушке, я расстилала килт на полу и закутывалась в него, как в кокон.