– Дяденьки, возьмите меня с собой! Мне в Сталинград надо! Вы не туда?

– Нет, – ответил за всех степенный пожилой красноармеец, сидевший с краю, свесив ноги. – Мы не туда, но до Уфы довезем. Хочешь?

Ваня радостно закивал.

– Ну тогда сигай сюда, парень.

Ваня ухватился за протянутые руки, вскочил в теплушку, оглянулся на перрон, где стояли только женщина с малышом на руках и крепко схвативший ее за руку мальчик в рваном пальтишке. Ваня спрятался за спины красноармейцев, чтобы выдержать и не соскочить обратно к брату. Тяжесть была на сердце Вани: бросил брата на чужие руки, вроде как предал. Поезд, не постояв на станции и пяти минут, тронулся. Вагон, в котором был Ваня, медленно поплыл мимо замурзанного кривобокого вокзальчика.

– До свидания, Леша!!! – крикнул Ваня, на миг высунув голову в открытые двери теплушки. – Я найду тебя!…

– Товарищ командир! – Иван вздрогнул от легкого прикосновения к плечу. – Бойцы устроились, дозор выставлен. Начата набивка лент. Надо, наверное, больше лент набить, пока спокойно. Как вы думаете? – деликатно спросил старшина.

Иван тряхнул головой, отгоняя воспоминания, глянул в последний раз на яркую звездочку, висевшую над лесом, повернулся к Старуну:

– Да-да, товарищ старшина, я согласен с вами.

Всю ночь небольшой гарнизон не смыкал глаз. Один человек дежурил у амбразуры, другой стоял на наружном посту, третий спал, а двое набивали без передышки пулеметные ленты. Через час менялись, и таким образом к утру все смогли немного вздремнуть. Вместе с бойцами работал и Жидков. Солдаты были старослужащими, осенью всем предстояла демобилизация. Правда, старшина Старун решил остаться сверхсрочно в армии, даже вызвал семью в часть. Но жена с дочкой не приехали в срок.

– И хорошо, что не приихалы, вин кака заваруха, – подытожил свой рассказ Старун. – Конечно, мы немцев раздолбаем, да скоро ли? Вот вопрос!

– Без паники, товарищ Старун! – постарался как можно строже сказать Иван. – Разобьем!

– Не кажи гоп, – буркнул Старун.

Жидков не одернул его, потому что и его самого одолевали сомнения

А Старун продолжал:

– С границы раненые бойцы шли, сказывали, что у них – танки да автоматы, а мы – с ними, родимыми, образца девятьсот пятого года, – и он кивнул на пирамиду трехлинейных винтовок. – Тут хоть какой храбрый да умелый будь, а с винтовкой против танка не устоять.

И опять Иван промолчал, подумав, как там держится соседний полк?

А полк, расквартированный в Граево, стоял крепко. Об этом сообщили десять бойцов, пришедшие утром. Они принесли запас продуктов, и пока усталые бойцы ели, рассказали, что полк не только устоял, но и шуганул немцев за границу.

– Вот, видите, Старун, за границу их отогнали! – обрадовался Иван.

Старун промолчал, старательно вычищая куском хлеба консервную банку. Не хотел он спорить с желторотым лейтенантом, только что вылупившимся из училища. А Старун пять лет в пограничном районе служил, обстановку на границе знал не хуже пограничников. В том, что Красная Армия разобьет немцев, он не сомневался, но ох, как долго, видно, придется ждать этого часа, и Старун покосился вновь на винтовочные пирамиды, пожалев, что старлей Комлев унес с собой автоматы, снятые с убитых немецких велосипедистов, выполняя приказ сдавать трофейное оружие.

А потом начался ад.

Время проходило как во сне. Дни были заполнены треском пулеметов, заунывным воем пикирующих бомбардировщиков. Но ДОТ был тщательно замаскирован или просто повезло – ни одна бомба не упала на их убежище. Однако грохот был страшный, и бойцы, как велел Жидков, стояли у амбразур, широко раскрыв рты, чтобы не оглохнуть. Старун, не стерпев, яростно зарычал:

– Мать твою… Где же наши соколы хваленые?!!

Не знал Старун, что в первые часы войны во время налетов на аэродромы было разбито более тысячи самолетов, и что многие соколы-летчики погибли, так и не взлетев. Да. Многого тогда они не знали. Известно было лишь одно – биться до последнего, защищая родную землю.

К исходу шестого дня немцы притихли, не рвались в лобовую атаку под огонь пулеметов. Оставив у амбразур часовых, Иван приказал бойцам отдыхать. Все они были похудевшие, почерневшие, заросшие, губы плотно сжаты, в глазах горел яростный огонек. Старун среди них выглядел щеголем – как-то умудрялся побриться, почиститься. Глядя на него, Иван тоже старался быть подтянутым.

Бойцы попадали спать вповалку. Иван встал у амбразуры, чутко вслушиваясь в ночь, вглядываясь в темноту, пытаясь понять, почему над лесом нависла тишина.

– Тихо-то как… – прошептал за спиной Старун. – Молчат немцы. К чему бы это, а?

Иван пожал плечами – он и сам не знал этого.

– Может, разведать, что к чему, товарищ командир?

– Хорошо, Старун, действуйте.

Старшина тихонько позвал:

– Ильин, Васюков, за мной!

Послышался шорох – это бойцы поднимались с пола. Потом потянуло сквозняком – открыли двери бункера.

Разведчики вскоре вернулись. С ними пришел незнакомый Ивану командир. В бледном свете, лившемся из амбразуры, он увидел, что прибывший в звании старшего политрука.

– Лейтенант, – сказал он, – вот приказ об отступлении. Отправьте бойцов в тыл, а вы остаетесь в моем распоряжении.

Жидков произнес:

– Разрешите посмотреть ваши документы, товарищ старший политрук.

Тот усмехнулся:

– Ну что же, я бы тоже попросил, хотя старшина Старун меня знает в лицо, – он достал из полевой сумки приказ, а из кармана гимнастерки – удостоверение.

Иван отошел к амбразуре, прочел приказ, изучил удостоверение и, возвращая документы, спросил:

– Как там, на границе, товарищ старший политрук?

– Неважно. Немцы прорвали оборону севернее нас. Граевский полк вынужден был отступить с большими потерями. Вас немцы просто обошли, однако с рассветом могут атаковать… Прикажите бойцам разгрузить машину, она в лесочке. Думаю, пятерых будет достаточно. А потом я объясню задачу.

Иван отправил к машине Старуна и пятерых бойцов. Вскоре они вернулись. У каждого на плечах был ящик, Старун нес бухту бикфордова шнура. Бойцы старались все делать бесшумно.

Жидков подозвал старшину, и политрук показал ему на карте, где группа должна встретиться с защитниками других ДОТов и подождать своих командиров. Не дожидаясь, пока бойцы углубятся в лес, он приступил к минированию ДОТа. Работал точно и споро, изредка отдавая краткие указания Ивану. Потом протянул бикфордов шнур до близких кустов, где можно было укрыться в воронке от бомбы, и поджег его. Через минуту в небо взметнулись, словно нехотя, куски бетона. Как эхо раздались взрывы справа и слева. От ДОТа, который Жидков защищал со своими бойцами шесть суток, осталась одна яма с глыбами бетона. У него сжалось сердце – ДОТ был им надежным убежищем все это время, он стал им домом.

– Ну вот, дело сделали, – сказал старший политрук, вставая и отряхивая с груди и колен комочки земли. – Вот и сделали, – в его голосе слышалась грусть, видимо, жалко был ему губить своими руками то, что сделано руками других. Но это было необходимо – в тылу врага эта прекрасная огневая точка с боеприпасами была бесполезна. И старший политрук, не колеблясь, выполнил приказ. – Теперь идем на восток, догоним своих бойцов и двинем на Волковыск, в Белостоке, наверное, немцы.

До места встречи добрались быстро, но там никого не оказалось.

– Черт! – выругался политрук, растерянно озираясь. – Что такое, где все? Неужели мы не точно вышли?

Он сверился с картой. Все оказалось правильно, с пути они не сбились, точно вышли к небольшому озерцу.

– Да где же все? Старун ошибиться не мог!

Но тихо было в лесу, развороченном воронками от снарядов и бомб.

– Ну что же, двинемся одни на восток. Кстати, как тебя звать? – неожиданно спросил политрук, переходя на дружеское «ты».

– Лейтенант Иван Жидков, товарищ старший политрук!

– Да ладно тебе, не тянись – не на плацу, – отмахнулся попутчик. – А я – Костин Павел. Слушай, а у тебя ничего пожевать нет?