– Хрен вам! – крикнул комбат, молодой и очень уставший человек. – Чтоб мы вам сдались? Пошли вы…

Однако бой принять без снарядов было невозможно. И потому комбат принял решение отступить. Отстреливаясь из стрелкового оружия, они попытались укрыться в лесу, и неожиданно уперлись в болото, через которое не перебраться с пушками. И тогда комбат приказал лошадей выпрячь, технику вывести из строя, и, отстреливаясь, уходить через болото.

– Рус, сдавайсь! – вопили весело немцы, и в свете ракет было видно, как они подходят все ближе и ближе к брошенным пушкам, возле которых металось несколько перепуганных лошадей.

– Эх, – выругался кто-то рядом с Иваном, – пушечки-матушки, стоило вас переть от границы, чтобы бросить здесь! А лошадок-то как жалко!

Под ногами чавкало болото. И хотелось одного – поскорее выбраться на сухое твердое место. Но до рассвета они не сумели преодолеть болото, и с первыми лучами солнца над ними закружили самолеты, поливая солдат свинцовым смертельным дождем. Бойцы, спасаясь от огня, падали в воду и ныряли с головой, держась за кочки. Немало солдат полегло в том болоте, сгинуло без вести, потому что живым было не до сбора документов.

К вечеру грязные, уставшие, голодные солдаты добрели до лесного хутора. Тридцать человек от всей колонны. Скинув грязную одежду, рассчитывая постирать ее позднее, уставшие люди бессильно валились на землю и тут же засыпали.

Иван, проснувшись, долго смотрел на небо. Наступило уже утро, в лесу посвистывали птицы, и казалось невероятным, что где-то стреляют, гибнут люди. Вспомнив о войне, он резко перевернулся на живот, окинул настороженным взглядом поляну, спящих людей, и тут же протер глаза, не веря им – рядом лежала чистая, аккуратно сложенная, форма. Неподалеку пылал костер, над которым исходил ароматным паром большой чугун – там что-то варилось. Заметив, что бойцы проснулись, к ним подошел седобородый старик и сказал:

– Поешьте, сынки.

Солдаты конфузливо отворачивались от сердобольных взглядов, одевались и медленно, словно нехотя, приблизились к костру. Хотелось есть и в то же время стыдно было принимать помощь от этих пожилых людей.

– Детки мои, детки, – всхлипнула опрятная старушка, смахивая со щек слезы. – Не гребуйте, поешьте, может и наши сыны где-то вот так же, и кормят их ваши матери…

Комок встал в горле у Ивана, да, наверное, не у него одного. Он вспомнил сурового возницу из Волковыска, который обругал его трусом. Они ведь и впрямь бегут без оглядки, а их еще и накормить хотят. Ох, как стыдно!…

После завтрака, посоветовавшись, решили разбиться на мелкие группы и пробираться на восток. Хуторяне сообщили, что по дороге за лесом уже пятые сутки непрерывно движутся немецкие части. По лесам не ходят, торопятся, видно, вперед. Узнав про это, многие побледнели, представив, что было бы, надумай кто-то из немцев заглянуть на хутор – взяли бы их тепленькими, сонными. А это – плен. Да и хуторским не поздоровилось бы.

Они шли по лесу, пока не уткнулись в шоссе. Тут решили рассредоточиться на группы и двигаться дальше. Иван не знал, к кому присоединиться: артиллеристы знали друг друга, а он – единственный из тех пятнадцати лейтенантов, ехавших в Барановичи. Пока прикидывал – откуда ни возьмись, над дорогой на бреющем пронесся самолет, неожиданно вынырнувший из облака.

«Черт возьми! – ругнулся Иван. – Что они, одними самолетами воюют? Куда ни ткнись – немецкие самолеты!»

– Воздух! – крикнул кто-то запоздало, и сразу же посыпались бомбы вслед за воем самолета.

Что– то тугое и горячее после близкого взрыва толкнуло Жидкова, приподняло и ударило о полотно дороги. Сознание затмилось, и сколько он так лежал, Иван так и не понял. Очнулся, когда самолета уже не было, лишь дымились пара воронок на обочине.

У Ивана сильно болела голова, левый глаз совсем ничего не видел, губы опухли. Он приподнялся на руках, потом встал на колени. Тело болело так, словно его долго ломали и крутили. Он, шатаясь, с трудом встал на ноги и побрел наугад по дороге.

– Эй, браток, – раздался слабый вскрик. – Помоги, браток!

Иван с трудом повернул голову на голос и увидел сидевшего на обочине красноармейца-артиллериста, который старался забинтовать себе плечо.

– Помоги, браток, а? – жалобно попросил красноармеец. – А то ничего не получается с одной рукой. – Тут он разглядел на петлицах гимнастерки Ивана «кубики» и поправился. – Извините, товарищ командир, помогите немного.

Иван наложил на плечо красноармейца повязку, как его учили в Гомеле. Помог ему надеть залитую кровью гимнастерку.

– Ой, а у вас все лицо черное! – воскликнул красноармеец, посмотрев на Ивана.

Иван достал из полевой сумки, чудом уцелевшей, зеркальце и посмотрелся в него. Там был опухший, страшный от синего кровоподтека во всю левую щеку, человек. «Ох, – содрогнулся Иван, – ну и страшилище! А вдруг я таким останусь? Да Тося за меня замуж не пойдет!»

Вслух Иван произнес:

– Да-а-а…

– Товарищ командир, – обратился к нему красноармеец, – что за напасть такая? Отступаем и отступаем. Где наши-то? Ихние – вот они, так и шастают, а где наши самолеты?

Иван молча пожал плечами. Его и самого это интересовало, да только ответ никто дать не мог. Он сказал:

– Догоним наших, и обратно погоним немцев. Идти можете? Правда, – он усмехнулся, – я не знаю, куда идти.

– Могу, – кивнул красноармеец, – а идти надо туда, – он махнул рукой вдоль дороги. – Только надо бы лесом идти, неровен час – догонят немцы. Хотя, – он ухмыльнулся, – теперь, пожалуй, мы их догоняем.

Красноармеец встал, стряхнул с одежды землю, повесил на здоровое плечо ремень винтовки и сказал:

– Я готов идти.

– А как звать тебя? – спросил Иван.

– Воронов Николай.

– Ну а я – Жидков Иван, – он протянул Николаю руку. – Пойдем, Коля, к своим.

Они свернули с дороги в лес. Оба имели винтовки, но без патронов они не полезнее палки. Разговор не ладился, но молча идти тоже было невмоготу. Николай первым нарушил молчание неожиданным вопросом:

– А что вы, товарищ командир, гимнастерку свою на красноармейскую не поменяли?

Иван непонимающе посмотрел на попутчика.

– Зачем?

– Как зачем? А вдруг на немцев напоремся? Я-то что, я – красноармеец, а вы – командир.

– Я – военный. Присягу давал. Сейчас я – Иван Жидков, лейтенант Красной Армии, а сниму гимнастерку, документы зарою, и я – уже не я.

– А-а… – и непонятно было, одобрил или нет Николай его ответ.

Некоторое время шли молча, и опять Воронов первым начал разговор, рассказал о своей родине. О службе в армии, кем хотел стать после демобилизации.

– Хорошо бы нам машину найти, – мечтательно сказал он. – Мы бы вмиг доскочили до наших, я ведь на машине работал.

Блеснул впереди просвет – дорога сделала поворот, и они уперлись прямо в нее.

– Товарищ командир! – вскрикнул Воронов. – На дороге что-то есть!

Они осторожно подобрались к дороге, хоронясь за деревьями. Там лежал опрокинутый мотоцикл. Они, озираясь, подошли поближе и увидели под мотоциклом человека в военной форме, в спине у него торчал нож.

Окруженцы разом присели, прячась за мотоциклом, но все было спокойно.

– Диверсанты! Как это мы на них не напоролись? – Воронов испуганно выглянул из-за мотоцикла. – Тихо, кажись. Ушли, гады!

– Откуда знаешь, что диверсанты? Может, бандиты какие-нибудь? – усомнился Иван.

– Может, и бандиты, – согласился Воронов, – может, спугнул кто, раз нож в спине оставили.

Они поставили мотоцикл на все три колеса, обыскали тело лейтенанта. Он был, вероятно, офицером связи – на плече все еще висел ремешок от срезанной полевой сумки. Документов они не обнаружили.

– Похоронить бы его, а, Ваня? – сказал Воронов, не заметив, что обратился к Жидкову по имени.

– Чем? – возразил Иван. – Лопаты нет, один нож.

– Глянем, что в коляске есть, – деловито произнес Воронов, отстегивая тент. Он пошарил там руками и нашел саперную лопатку и автомат.