- Степнячку свою слушаешь? - спросил как-то Доду.
- Своих степнячек, - ответил он и даже улыбнулся.
Вечером накануне отъезда Синшер явился вместе с девочкой и попросил помочь завершить служение - передать малышку родному племени.
- Уже отыскал достойных? - спросила Жадиталь.
Мальчишка-хранитель решительно кивнул и первым направился в стан суранов - показывать дорогу к избранному семейству. Сначала она и предположить не могла, кого он выбрал. А когда свернули к юрте Менге-сура - сразу поняла, что именно так правильно. Вспомнила свой сон, в котором видела Улсу и девочку вместе: одна потеряла детей, вторая - родителей, они вместе спасли племя от болезни. Так кому и оставить маленькую безымянную изгнанницу, как не той, которая тоже настрадалась? А то, что муж Улсу пустил стрелу Жадиталь в спину... так Шахул велел его отпустить с миром. Старый хааши был мудр, хотелось верить, что дурного человека он бы не простил.
Хозяйка, словно знала и ждала заранее, встретила их у двери, зазывала в гости, но Жадиталь не смогла бы. Прощение - прощением, но делить кров и пищу с убийцей она не была готова... да что там! Себя не обманешь: если бы не приказ старого Волка, она бы его не пощадила.
Синшер, видно, чувствуя ее настроение, тоже отказался. Он вообще почти не разговаривал и объяснять ничего не стал, только кивнул в ответ на приветствие, а потом передал девочку, сказал:
- Береги, - и повернулся уходить.
Но тут на голоса из юрты вышел хозяин. Увидев, кто пожаловал в гости, он поначалу испугался - лицо закаменело и плечи напряглись. А потом посмотрел на жену, прижимающую к груди ребенка - и вовсе растерялся: не мог понять, что же тут происходит?
И тогда Жадиталь решила объясниться.
- Менге-сур, - начала она мягко, - в твой дом мы не войдем, ни гостями, ни врагами не потревожим. Но этой девочке нужен кров, забота, семья. Ее хранитель решил, что этой семьей станете вы с женой, значит, так и будет.
Менге начал понимать: расслабился, кивнул, соглашаясь. Даже попытался сказать что-то в ответ, но Жадиталь не хотела его слушать и говорить не позволила, сразу дала волю гневу:
- Но если только возьмешь в дом другую женщину или, заимев собственных детей, обидишь приемную дочку - горе тебе. Синшер сразу узнает, и тогда уже точно разорвет.
Уже потом, в дороге Синшер сказал:
- Ты зря беспокоилась, госпожа магистр, Менге-убийца никогда не обидит ни жену, ни девочку. А ты зла на него, как зверь... как Такир. Я все слышу.
Да, он слышал. Теперь и она понимала, что это такое - слышать, как даахи, - и мальчишка казался ей настоящим героем. Рахун обещал, что это кончится. Скорее бы! И бояться, и болеть, и любить, и радоваться только за себя...
- Я тебе верю. Только все равно страх для него лишним не будет.
- Страх для всех лишний, госпожа. Скорее бы от него избавиться... скорее бы попасть в замок. И домой...
Скорее, скорее... они все торопились. И вот долгожданной радостью под копытами отозвались камни Красного пути: остались день и ночь. Всего только день и ночь - и они дома.
Фасхил лежал на краю смотровой площадки, известной как круг звездочёта, зажмурившись, уткнувшись носом в подбрюшье, и не спал. Не спал с тех пор, как услышал: миссия возвращается.
Поспать было бы неплохо, но дрожь, сводящая мышцы, никак не давала. Нет, он не мерз: плотный мех защищал и от холодного, несмотря на летнее тепло, мрамора под боком, и от порывистого верхового ветра. Под утро за макушку башни зацепилось напитанное влагой облако, чуть повисело молочным туманом и опало, покрыв шкуру густой росой. Но и это не мешало, напротив, чистый, свежий пар небесной влаги под солнцем приятно щекотал ноздри и чувствительные волоски на морде. Ветер пел о полете, о просторах и кручах, о том, как мелки с высоты живые твари, как суетно и незначительно их копошение... это утешало. Казалось, стоит только прислушаться, притерпеться - и можно будет растечься по воздуху, раствориться в далекой песне. Уснуть.
Но как ни пытался Фасхил слушать ветер, дрожь не проходила: внутри, где-то у самого хребта между ребрами словно залег ком нетающего льда, и от него по всему телу растекалась темная сила: скорбь и гнев.
Миссионеры почти одолели Красный путь и еще до полудня ступят на улицы Тирона.
Вот и ему хватит уже валяться.
Шахул умер. Сто пятьдесят два стража крылатого гарнизона тоже. А он, т’хаа-сар ордена, вождь и командир этих мальчишек, жив. Вместо того чтобы разделить со своими воинами тяжесть миссии, он возился с магами, которые, на самом-то деле, справились бы и без него. Магистры так усердно соперничали, так следили друг за другом: настоящей опасности не было, они бы не допустили.
Но разве кто-то знал заранее? Разве можно было угадать, как поладят мальчишки Рахуна, чем обернется пробуждение горных демонов? И разве мог хранитель ордена оставить весь замок, полный не только мастеров, но и недоучек-подростков, под присмотром Армина, который сам всего десять лет назад носил белые одежки?
Да и старик Волк был по-своему прав: для него Фасхил не опытный т’хаа-сар ордена Согласия, а такой же щенок, как для самого Фасхила Сабаар или Лаан-ши - он прикрыл младшего, не отслужившего. Значит, такова воля Хаа: на Фасхила у великой богини свои планы.
Здравые мысли... только вот зверь не думает - зверь чует. Думает человек.
Тихое шуршание мягких сапог по мрамору отозвалось приближением бездны. Пропасть, куда более жуткая, чем край круга звездочета, распахнулась у самых ног. Но Фасхил уже привык к златокудрому мальчишке - научился не заглядывать.
А Лаан-ши все бегал на Звездную иглу, как и прежде.
Когда-то Могучий гонял на башню и Армина. Только тот быстро освоил упражнение, и уже через полгода совершенно его забросил. Теперь книжника не то что на башне - на стене-то не увидишь.
Этот же и сейчас, спустя пять лет, чуть не каждый день поднимается по ступеням, а потом подолгу торчит на краю круга, будто и правда звезды считает или, как даахи, слушает песни далеких мест. Быть может, и ему, чтобы успокоиться, подумать, нужна высота и близость неба? Не зря же они оба, Фасхил и Адалан, страшные тиронские чудовища, выросли в гнездах Поднебесья... эта мысль даже позабавила немного.
А может, мальчишка просто до сих пор должным образом не научился управлять телом. С дисциплиной-то у него всегда было неладно. Вот и сейчас дыхание сбилось, мысли мечутся, как перепуганные птахи, и сердце колотится не в шаг.
Фасхил поднялся на ноги и, завершая обращение, расправил одежду. В следующий миг мальчишка, одолев последние ступени, выскочил на площадку и подбежал к юго-восточному краю. Замер всего на миг - присмотреться, и тут же накинулся с вопросами:
- Вон там - это они, т’хаа-сар Фасхил? Они?! Так чего же вы все ждете - и стражи, и магистры? Почему не встречаете?..
- Мир, Одуванчик, - оборвал его Фасхил. Впрочем, без особой надежды, что мальчишка заметит приветствие - слишком взволнован, чтобы понять, что нагрубил. Так и вышло.
- Проклятье!.. их так мало! Посмотри же, их совсем мало... почему? Неужели это все?
Юный маг словно не услышал, что к нему обращались - сыпал и сыпал вопросами, от которых шерсть вставала дыбом. Благо, все это было ожидаемо: Сабаар не выдержит горького знания и поделится с братом, а тот, конечно, устроит переполох.
Вот только где сейчас сам Сабаар? Почему оставил подопечного?
- Все, - Фасхил даже не пытался быть мягче. - Три четверти миссии погибло. Разве Сабаар тебе не сказал? Он знает наверняка.
- Сказал. Я не хотел верить. - Мальчишка сразу сник, словно до этого еще на что-то надеялся. - Сатхан, Ашир, Молчун Харат и Тес-Буревестник с севера...
Воспитанник Белокрылого знал чуть ли не всех его хаа-сар. Он называл имена, одно за другим, и каждый раз сердце сжималось, останавливаясь, чтобы потом снова вытолкнуть в жилы кровь. И с каждым разом сжимало сильнее, а волна крови била выше и горячее.
Фасхил мог остановить это, просто приказать щенку заткнуться, но почему-то этого не делал. Неужели он хотел наказать себя? Измерить собственный долг перед погибшими болью юного мага? Или бездна вершителя была слишком желанным источником, чтобы не хлебнуть из него в полной мере?
