Взрывом сильно рвануло воздух, мимо Байдарова пронеслось облачко дыма, посыпались осколки филенок.

Ударом сапога он вышиб остатки дверей и кинулся по лестнице в глубь дома.

Он пробежал коридор, комнату, запутался в складках тяжелой портьеры и оторвал ее вместе с кусками штукатурки, которые посыпались ему на голову.

Никого не обнаружив в пустых комнатах, Байдаров выскочил в коридор и внезапно очутился на крыльце, которое выходило в садик за домом. От крыльца шли дорожки, посыпанные песком. За кустами роз он увидел сгорбленную человеческую фигуру.

Байдаров сбежал по лестнице.

– Стой! – крикнул он, вскидывая автомат.

Человек за кустами медленно выпрямился, повернулся и выронил из рук лейку. Вода брызнула на белый передник.

«Садовник, – удивился Байдаров. – Но кто в эти дни может заниматься садоводством?»

Не снимая пальца со спуска автомата, он подошел ближе. Пригляделся.

– Черт возьми! – сказал он.

Перед ним стоял Артюхов, сержант-разведчик, которого Байдаров не раз видел в штабе полка. В конце прошлого года сержант не вернулся из разведки, его считали погибшим.

«Но как он попал сюда? И что это с ним?»

Лицо Артюхова было синеватым, отечным. Глаза смотрели бессмысленно, рот перекашивался в жуткой судорожной гримасе.

– Артюхов! – громко позвал Байдаров.

Бывший сержант опустил руки по швам. Он даже сделал неуверенное движение, как будто хотел выпрямиться и стать, как и положено стоять перед командиром. Но тут же забормотал что-то гневное, схватил Байдарова за рукав и потащил куда-то сквозь колючие кусты.

Удивляться было некогда. Следуя за ним, Байдаров увидел в ограде полуоткрытую калитку. Артюхов мычал, показывая в сторону улицы трясущимися пальцами. Байдаров проскочил в калитку и очутился в узком пустом переулке. Направо, в конце следующего квартала уже стояли наши танки. Он побежал налево, завернул за угол и чуть не налетел на женщину, которая не то стояла за углом, не то шла ему навстречу. Она посторонилась, но он на бегу задел ее прикладом автомата и вышиб из рук сумочку.

Байдаров остановился. Одетая в простой темный костюм, женщина была молода и красива. В ее глазах он не заметил ни тени испуга или волнения. Она спокойно посмотрела на него, потом перевела взгляд на сумочку, валявшуюся у его ног. Извинившись, Байдаров поднял сумочку, мимолетно про себя удивившись ее тяжести, и подал ее женщине.

– Данке, – коротко поблагодарила она и неторопливо прошла мимо.

Байдаров добежал до следующего угла, но и там не увидел ничего подозрительного. Бесцельно было продолжать поиски на улице. Бедняга Артюхов мог ошибиться; да и кто знает, что он подразумевал, показывая на калитку.

Возвращаясь, Байдаров еще раз взглянул вслед удаляющейся женщине. Если бы она оглянулась, заторопилась, то, возможно, он бы остановил ее. Но она шла не оборачиваясь, чуть помахивая сумочкой, и ничто в ее поведении не давало ему повода заподозрить ее в убийстве из-за угла.

Он вернулся к калитке, где его ждал Артюхов, но, не задерживаясь с ним, пробежал в дом. Артюхов, ковыляя, заторопился за ним.

Толкнув ногой первую попавшуюся дверь, Байдаров попал в спальню. Над туалетным столом висела большая фотография. Он шагнул ближе и тотчас узнал на фотографии ту самую женщину.

«Болван! Сумочка потому и была тяжела, что в ней лежал пистолет!»

Байдаров помчался обратно.

Но в спешке он заблудился в коридоре и вместо выхода в садик влетел в комнату, выложенную белым кафелем. На полу валялся небольшой латунный цилиндрик, и как Байдаров ни торопился, он все же обратил на него внимание.

Он поднял с полу гильзу револьверного патрона и с мстительным удовольствием подумал, что женщина никуда от него не уйдет, ей негде будет спрятаться на пустой разбитой улице.

Сейчас он ее догонит…

За его спиной послышался резкий хлопок, и по комнате, отрезая путь к выходу, пронеслась широкая дымная струя огня. Еще хлопок, более громкий, и прямо под ноги хлынула нестерпимо жаркая огненная волна.

Байдаров отскочил в угол за столик, на котором стоял черный микроскоп. Пламя быстро разливалось по комнате, поднимаясь до потолка бледно-розовой стеной. Байдаров закрыл ладонью слезящиеся от дыма глаза. О выходе через дверь нечего было и думать, он схватил со столика тяжелый микроскоп, с силой швырнул его в оконный переплет и, замотав голову попавшимся под руку белым халатом, через пламя бросился в окно.

– Ну вот, а ты говорил, что с нами уже ничего не случится.

Березкин, с забинтованной головой, полулежал на кровати, опираясь локтем о подушку. У Байдарова забинтованы левая рука и плечо, прыгнув из окна, он сильно разбил ключицу и колено.

– И подумать только, – продолжал сокрушаться он, – конец войны, праздник, – а тут, на вот тебе, лежи, как бревно.

Березкин закрыл глаза и поморщился. В голове стоял шум, как будто к ней протянули телефонные провода. В висках усиливалась тупая боль.

– Что? – посмотрел на него Байдаров. – Болит? А ты бы лег?

– Ничего, – тихо произнес Березкин. – Лежать еще хуже.

– Да, – задумчиво произнес Байдаров. – Неплохо стреляет эта особа. Но я-то хорош…

В палату быстро и бесшумно, как мяч, вкатилась пухлая краснощекая сестра.

– Байдаров, – сказала она певучим голоском, – на рентген.

Вернулся Байдаров в хорошем настроении.

– Доктор сказал, – ничего страшного. У вас, говорит, кости не иначе, как из орудийной стали сделаны. Со второго этажа на мостовую хлопнулись и ничего как следует сломать не смогли. – Он достал из кармана халата плитку шоколада и положил Березкину на одеяло. – В буфет заходил, думал по случаю окончания войны там что-нибудь покрепче лимонада имеется. Ничего нет.

Байдаров сбросил халат и улегся на свою койку.

– Я доктору про Артюхова рассказал, – промолвил он.

– Ну и что?

– Я спрашиваю, отчего бы это человек ни с того ни с сего вдруг полусумасшедшим сделался. Ну, доктор говорит, всякое бывает в жизни. Может, например, от контузии. А я ему про лабораторию рассказал. Задумался доктор. Так, говорит, сразу ничего не скажешь. Надо бы Артюхова посмотреть.

– А его нет, – вставил Березкин.

– Вот то-то и оно, что нет. Интересно, что там разыскал особый отдел. Да вот он легок на помине.

В палату, балансируя руками, на цыпочках вошел молодой военный в белом нескладно застегнутом халате.

– Вот, Сережа, познакомься, – сказал Байдаров. – Шерлок Холмс из особого отдела. В вещевой ведомости числится как лейтенант Григорьев.

Григорьев добродушно улыбнулся. Осторожно ступая, подошел к Березкину и бережно пожал ему руку.

– Как дела? Лежите?

– Сразу видно контрразведчика, – заметил Байдаров, – моментально догадался, что делаем. Ты лучше скажи, почему на цыпочках ходишь?

– Да вот, – и Григорьев с досадой показал на свои новые блестящие сапоги, – черт возьми, сделали со скрипом. Да с каким – шагнуть нельзя.

Он ступил на подошву, и сапог скрипнул так звонко, что Григорьев испуганно оглянулся на дверь. Березкин рассмеялся, но тут же закрыл глаза от боли и опустился на подушку.

– Смех смехом, а у меня с этими сапогами сплошные неприятности. Полковник Сазонов говорит: «Я вас за такие сапоги из отдела отчислю. Что это за контрразведчик, которого за километр слышно». К вам только в коридор вошел, смотрю, сестра бежит, врач из кабинета выскочил – полная боевая тревога. Снимайте, говорят, сапоги: у нас тут тяжелобольные лежат… Тапочки дают. А куда же я в тапочках, сам посуди. Кое-как упросил, пропустили и в сапогах. Жалко бросать – сапоги уж больно хорошие.

– Сапоги хорошие, – согласился Байдаров. – Только белый халат тебе не идет. Все равно что рясу надел.

– Знаю, – шутливо вздохнул Григорьев. – Я, может быть, потому и медицинский институт бросил.

– Скажи-ка. Вот бы не подумал, что ты мог в медицинском учиться.

– На третьем курсе был.