Костя растерялся.

– Извини…

– Вопрос закрыт, идем.

Лариса пошла вперед, но перед дверью в комнату отца остановилась. Ей очень не хотелось лгать пожилому больному человеку, и единственным оправданием она считала то, что эта ложь во благо, на пользу его здоровью. Но что бы она ни думала, ей было не по себе. Лариса обернулась к Косте. Он улыбался. Почему-то эта улыбка ее очень смутила и она немного растерялась. Тамара Петровна говорила – у него мать умерла, а теперь вот отец в тяжелом состоянии. А он улыбается! Чему? «Тебе», – подсказал внутренний голос. И Лариса ухватилась за ручку двери, как за спасательный круг…

– Ну, здравствуйте, – Николай Савельевич попытался сесть в постели.

– Нет, нет, – тут же подбежала к нему Лариса. – Вам ни в коем случае нельзя подниматься. Костя рассказал мне, – добавила она извиняющимся тоном.

И совсем уже смущенно пробормотала:

– Извините, что я вмешиваюсь. Только – не надо, ладно?

Константин внимательно наблюдал за отцом. Еще мгновение – и он выгонит девчонку так же, как выгнал последнего доктора, того самого, который советовал ему лечь в больницу на обследование. Похоже, они проиграли с первой же минуты… Что ж, признаться, он и не ожидал ничего другого.

Но к его великому удивлению, отец послушно лег и подмигнул Ларисе.

– А вы хороший врач?

– Пока никто не жаловался, – сказала она, поправляя его одеяло. – Очень приятно с вами познакомиться. Меня зовут Лариса.

– А меня – Николай Савельевич. – Может чайку сообразим, а, сын?

– Вам нельзя, – тут же вставила Лариса.

У Кости сердце снова замерло: сейчас уж точно выгонит. Но отец и здесь уступил:

– Себе чаю сделайте, а мне дайте то, что можно.

– А я вам сейчас скажу что можно, – не растерялась Лариса. – Дайте мне только руку.

– Гадать собираешься?

– Гадать. По пульсу, – не растерялась Лариса.

Лариса считала пульс и дважды сбивалась. В конце концов, она с задачей справилась, но результат ее расстроил. Несмотря на укол, сделанный Тамарой Петровной, состояние Николая Савельевича почти не изменилось. А значит, в скором времени нужна будет еще одна инъекция. Интересно, как объяснить ему откуда у Ларисы с собой необходимое лекарство, шприц и прочие доспехи медицинского работника?

– Вам уже лучше, – соврала она. – Но чаем все-таки злоупотреблять не следует. Сейчас что-нибудь придумаем.

Они с Костей отправились на кухню. Он поставил чайник, а Лариса перебирала содержимое своего саквояжа. Можно попробовать развести таблетку в сладкой воде, чтобы он не догадался. Можно еще что-нибудь придумать. Но почему-то она была уверена в том, что если скажет старику правду, он не выгонит ее, и спокойно позволит сделать все необходимое: и давление измерить, и меры принять.

– Слушай, – обратилась она к Косте, – может, скажем ему правду? Он такой милый, и послушный вроде. Не хочется его обманывать.

– Ни в коем случае! – отрезал Костя. – Все его милости – к будущей невестке, а не к постороннему врачу со скорой.

– Врач со скорой не может быть посторонним, – поправила Лариса. – А вдруг понадобится инъекция? Что тогда?

– Тогда и придумаем что-нибудь, – вздохнул Костя.

Он пристроил у кровати отца раскладной столик и Лариса помогла накрыть его к чаю. Николай Савельевич грыз сухарь и поглядывал на Ларису.

– Ну, как, – спросил он, – не смущает вас жених с таким приданным как я?

– А что такое? – встрепенулась Лариса. – Разве вы плохой отец? Костя рассказывал, что вы замечательный. Или это не правда?

– Гм, находчивая… А то, что я как дитё малое? Обуза ведь…

– Да разве дети бывают обузой?

– Жить со мной станете или сдадите меня куда?

Лариса внутренне замерла. Она прекрасно понимала, что старик проверяет ее «на вшивость». Но одно дело излагать свою точку зрения на вещи, и совсем другое – давать конкретные обещания, которых выполнить не сможешь. Но деваться было некуда.

– С вами, – она произнесла эти слова спокойно и уверенно.

Николай Савельевич улыбнулся и вздохнул.

– Если честно, – сказал он, – собственная судьба меня не очень-то и волнует. В конце концов, дом престарелых не самое худшее место в мире.

Костя попытался возразить, но отец лишь отмахнулся.

– И еще хочу сказать: я очень рад, что не помер сегодня. Потому что теперь мне охота дожить до вашей свадьбы, и увидеть наконец своего сына счастливым.

Лариса закусила губу, чтобы сдержать непрошенные слезы. Николай Савельевич говорил с таким чувством, что сказать ему теперь правду не представлялось возможным. То есть сказать правду означало бы то же самое, что объявить больному человеку: «Извините мол, нет у вас той цели впереди, ради которой вы жить вознамерились, так что…» Она поднесла к губам чашку и отхлебнула большой глоток, позабыв о том, что чай очень горячий. Горло обожгло, но слезы, выступившие на глазах, теперь вроде бы были оправданы.

– Лариса, – снова обратился к ней Николай Савельевич, – расскажите о себе. Костю не допросишься, я знаю. А старческое любопытство – вещь назойливая…

– Во-первых, вы никакой не старик, – ответила Лариса. – А во-вторых, рассказывать-то особенно нечего. Я выросла в детском доме, потом окончила медицинское училище и вот работаю на скорой. Это все.

– Наверно, тяжко пришлось в детстве? – с пониманием спросил Николай Савельевич. – Обижали, да и голодно…

– Что вы, у нас были самые замечательные учителя. А директор нам всем была как мать родная.

– Надо же, – удивился Николай Савельевич, – а как телевизор посмотришь, кажется, что детские дома…

– Нет, – отрезала Лариса. – Мы жили как семья. И я всех их до сих пор очень люблю.

– Значит, у вас совсем никого из родных нет?

– У меня есть тетя, – ответила Лариса неохотно.

– Не понимаю. Почему же вы тогда росли в детском доме?

Лариса нахмурилась.

– Она не знала, что я в детском доме. Но она меня искала…

– Значит вы живете с тетей?

– Тетя живет в доме престарелых, – Лариса опустила глаза.

Николай Савельевич и Костя переглянулись, но никто не решился задать вопрос, вертевшийся на языке. Лариса почувствовала возникшее напряжение и грустно усмехнулась.

– Я не могу вам этого объяснить, – сказала она, – потому что сама не понимаю. Жили с ней хорошо, ни разу не поссорились. А год назад она вдруг объявила, что переезжает.

– Но ведь она как-то объяснила это? – спросил Николай Савельевич.

– Нет. Я решила, что из-за меня. Обещала уехать, снять комнату. Но она все твердила, что я тут ни при чем. Что даже если я уеду, она в этой квартире не останется.

– Но вы ведь навещаете ее?

– Нет. Она запретила. Я звоню туда, посылаю передачки.

Тут наконец подал голос Костя. Пока отец допрашивал Ларису, он сидел в прострации, переводя взгляд с одного на другого. Девушка с первого взгляда произвела на него сильное впечатление, но он до сих пор не мог понять чем, как и почему. Красавицей она не была, на вопросы отвечала просто, вела себя сдержанно, но что-то в ней было такое милое и детское, такое знакомое и родное. Присматриваясь к гостье, Костя давно заметил, что лицо у нее заплаканное и теперь ломал голову над причиной ее слез. Но тут Лариса попала в затруднительное положение, и он решительно заступился за нее:

– Как психолог могу сказать: пожилые люди нередко страдают старческими деменциями. Их причуды – только начало заболевания.

– Надеюсь, ты не меня имеешь в виду, – мрачно заметил отец.

– Конечно не вас, – тут же подхватила Лариса. – Хотя, согласитесь, у вас тоже есть причуды…

– Это он вам сказал?! – Николай Савельевич вонзил палец в сына.

– Сама вижу. Как это можно махнуть на себя рукой и отказаться от всякого лечения?

– Почему же от всякого? – хитро прищурился Николай Савельевич. – Если бы все врачи были такими как вы…

– Тогда вы позволили бы? – осторожно спросила Лариса.

– Позволил – что?

– Ну, хоть давление померить…