- Я согласна с Мерсом, лидер, - сказала Колдсмит. - Со всем уважением, лидер, но дело он говорит. Это ведь аномалы, местные. Это не те два несчастных мёртвых прика-десантника шевельнулись. Это были матёрые, обстарелые мертвецы. Не марсианские. С ужасом, со скоростью. Ты правильно приказал отступать.

Повязка на плече Хана белела - и чёрное пятно проступило на ней. Хан думал, дёргая толстыми щеками. В овраг боком спустилась Лейбер, за ней - Салло.

- Лидер, Блэк-Блэк меня сменил. По вашему распоряжению. Девочек похоронили, - доложила Лейбер. - Как плечо?

- Нормально, милая Луна… Колдсмит, подними-ка ты нашего уникума и сюда его, ко мне, доставь-ка, - сказал Хан. - Он у нас свеженький хобо, не пахнет. Понимаете меня?

- Ну зачем это? - с огромным неудовольствием спросил Мерсшайр.

- А вот так. Давай, Юпи, давай его.

- И следи за словами, прик! - сказал мне Мерсшайр грозно. - Очень грубый прик, - объяснил он недоумённо поднявшему брови Хану.

Колдсмит легко подняла меня с земли за ткань комба на плечах. Рук своих, связанных за спиной, я не чувствовал так давно, что уже и забыл, что они у меня когда-то были, руки. Колдсмит тряхнула меня, утверждая стоять, и подтолкнула. Грунт меня держал, на коне я перестал ехать. Я, шатаясь, подошёл к Хану и остановился над ним.

- Развяжи-ка его, Колдсмит.

- Приказ, сэр?

- Приказ, (…)[95] ! Чего ты боишься? Мерсшайр же с нами. Нам ничто не грозит.

Мерсшайр фыркнул.

Они могли бы меня и не развязывать. Руки мои упали по сторонам тела пустыми воздушными рукавами.

- Садись, прик. Посади его, Колдсмит. Осторожней! Не поломай его… Как ты себя чувствуешь, уникум? - подпустив в голос заботы, спросил Хан. Как будто мы были товарищи. - Как, не тошнит тебя?

- Нет.

- Нет… ещё бы. Ты хоть сам-то представляешь, как тебе повезло, прик?

- Повезло - с чем? - спросил я - и вышло без звука.

- Даже грубить не можешь? Колдсмит, дай ему воды. А то я ни слова не понимаю, что он хрипит.

В зубы мне ткнулось горлышко фляги, и я сразу вспомнил, как меня поил Ниткус, я вспомнил Саула Ниткуса. И Очкарика, и шкипера Ван-Келата. И моего Хич-Хайка.

- Пей, клоник, пей, - сказал Хан. - Земная вода. Настоящая. Адаптированная, конечно.

Я сделал несколько глотков, эффективных, долгих, с задержкой. Очень хотел пить, а так - вода как вода. Ничего особенного. Без привкуса. Без какой-либо чудесности.

- Ну? Как? - спросил Хан.

- Никак, - сказал я. - То есть благодарю.

- Считай, я тебя сильно ударил в морду, - сказал Хан. - За пессимизм и непочтительность. Повторяю важный вопрос: ты понял, как тебе повезло?

- Повезло - с чем? - повторил я. Произносить слова, конечно, стало не в пример легче с промоченной глоткой. Никогда в жизни не хотел пить. Свои четыре литра в день всегда я всегда получал бесперебойно.

- С жизнью, сынок, с жизнью. Тебе повезло с жизнью, ты обязан это понимать, как… - Хан щёлкнул пальцами. - Как… Мерсшайр, как?

- Как бином Ньютона, - фыркнул Мерсшайр.

- Я не силён в науках, - сказал Хан с искренностью. - Но и мне пришлось затвердить, как стишок: вероятность иммунитета к SOC-переменной - один шанс на две тыщи семьсот человек. Цифра точная, сынок. Выстраданная многими. У кого иммунитета не было. У нас он есть у всех. И у тебя вот прорезался. Поздравляю тебя, хобо!

- Хобо?

- Хобо. Бродяга. Ныряй на любые грунты - и ничего. Броди не хочу. Как это там определяется, Мерс?

- Да уродство, - сказал Мерсшайр. Он ходил взад-вперёд, словно маятник, у меня за спиной. Он нервничал - из-за меня. - Уродство, в общем. Как у свиней. Свиньи все иммунны, поголовно. И лошади. А приматы - почти поголовно нет.

- Вот так, сынок. Как у свиней. Понимаешь?

- Понимаю. Мне немного рассказали про Марс.

- О! - удивился Хан. - Твоя, наверно, работа, яйцеглавый? - спросил он вроде бы меня, я растерялся, а потом услышал:

- Моя, Хан. Зато тебе теперь не надо читать длинных лекций. Да у тебя бы и не вышло. Забыл бы, с чего начал, не дойдя до середины.

- Ну, что ж, Мерс, лыко и тебе, - сказал Хан без угрозы. - Я запишу.

- Не называй меня яйцеглавым, Хан. Ты не Ска Шос, а я не новик. Пока мы в поле - я твоё кушаю. Но на твоём первом "яй-цеглавом" я уже сижу. Больше кушать некуда. Запиши и это.

- Слыхал, сынок? - спросил меня Хан. - Как мне хочется его убить! А ему меня. Но нельзя, сынок. И мы не боимся суда за убийство. Мы боимся друг за дружку. Он знает - за скольких живу я, а я знаю - за скольких он. Мы друг дружку бережём, сынок. Сегодня я его прикрыл своим плечом. Завтра он меня прикроет. Мы хобо, сынок. Нас мало. У нас так и записано - "Нас мало". Но как мне с тобой поступить - я ума не приложу, сынок! Везучий-то ты везучий, но ведь не наш? Прик ведь, клон, а ни один клон не иммунен. А? Молчишь? Из свиней людей не клонируют. Пробовали: бесполезно. Почему тебе повезло? Непонятно. В непонятное я стреляю. У нас в венах текёт жизнь. А что у тебя? Жизнь текёт? Или кровь какая-нибудь?

- Я вас не понимаю.

- Не надоело тебе ничего не понимать?

- Что вы от меня хотите? - спросил я.

- От тебя? Я? Да хрен бы с тобой, прик, сынок. Мне от тебя ничего не надо. Я тебе хочу помочь, вот оно что. Ты молодец: жив до сих пор. Разодолжил всех нас. Но мы тебе отплатим. Расклад такой, прик, сынок. Старый расклад был: либо ты, сынок, даёшь сок, как твои старые приятели с грузовоза, либо ты хобо, как мы, твои новые приятели. Ты сыграл. Бросил фишку, прилипла в цвет. Молодец. Ты - хобо. Но ведь жизнь продолжается? И теперь новый расклад: либо ты в хане, либо тебе хана, хобо. Я предлагаю тебе выбрать. Пора. Я очень сильно тебе помогаю, заметь. И благодарности не надо, не благодари меня. Единственно, извини, времени мало. Я обозначил - ты выбрал. Прямо сейчас.

- Вы убьёте меня?

Он засмеялся. Его жестокое обаяние, несомненное, но ощутимое обычно лишь как бы аурно, явно, но невидимо, вдруг обрело образ - в блеске прищуренных глаз, в самом звуке его смеха, - он очень красиво смеялся, и я поймал себя на том, что непроизвольно улыбаюсь - в ответ.

- Как тебя звать, хобо? - спросил он, смеясь. - Я не запоминал.

- Байно.

- Нет, но имя, имя есть?

- Марк.

- Марк? Серьёзно? Марк! Тёзка! СлышаланахАна?

- Тёзка? - переспросил я.