— Из-за тебя.

Искоса смотрит, не моргая, переваривает сказанное, подносит сигарету к губам и затягивается.

— И при чем тут я?

— Только если косвенно – мое подсознание почему-то решило стойко ассоциировать процесс курения с тобой.

Задумчиво тушит сигарету, следом вытягивает из пачки новую, задерживая руку с зажигалкой в сантиметре от кончика, резко разворачивается, бросая пронзительный взгляд в мою сторону.

— И это для тебя так хуево?

— О чем ты? — действительно не улавливаю его мысли.

— Думать обо мне, когда что-то делаешь.

Ах, вот оно как…

Внутри все клокочет - чувство, словно я - кастрюля с водой, которую давненько поставили на слабый огонь, забыв накрыть крышкой, и вот запущенный процесс медленно, но верно протекает, на дне начинают появляться мелкие пузырьки, постепенно сменяясь на куда большие по размеру, превращаясь в одну кипяще-бурлящую массу.

— Блять, а ты как думаешь? Мог ли я позволить себе такое удовольствие? Торчать в кровати с переломанной к хуям ногой и ассоциировать, ассоциировать и еще раз ассоциировать что-либо с тобой, когда ты вдруг резко пропал из моей жизни, как спущенные в унитаз подгоревшие макароны?! — я вскочил с кресла, но приближаться к нему не стал. В комнате стало невыносимо душно даже с открытым окном.

Кто-нибудь, вылейте на меня ведро воды!

— Наверное, так же, как мог позволить себе я со сломанными челюстью и руками, если бы кто-то придерживал сигарету и вовремя вынимал. Знаешь, когда-то давно я думал, желал и надеялся, что этим человеком будешь ты! — в его голосе столько злобы и скопившейся годами обиды, что снова прихожу в недоумение, как он держится, почему не ударит, не заставит ответить за причиненную боль.

Почему все еще держусь я?

«Никита, ты был не прав», — как заезженная пленка эхом в голове.

— Почему не позвал?

— Наверное, по той же причине, что и ты… — уже тише добавляет он, выбрасывает замусоленную сигарету в окно и хватается за новую. — Скажи, Ник, ты хотя бы пытался?

Отрицательно качаю головой, с полуслова понимая о чем он.

— Я только ждал, — не узнаю собственный голос. Почему правду говорить так сложно?

— А я… Хотя, уже не важно, — и его потухший взгляд говорит о многом.

Пытался ли он на самом деле или нет – не имеет больше никакого значения. Саша прав – уже не важно. Вот только почему сердце так неугомонно стучит? Почему мозг в панике кричит, что все оказалось так банально и просто, что верится с трудом, но с досадой все же принимает итог, как истину.

Подхожу ближе, перехватываю из его рук сигарету и затягиваюсь, наполняя легкие едким горьким дымом, как произошедшая три года назад история.

Стоим. Молчим. Курим.

Процесс самоедства и поглощения уже запущен: все это время я был слеп и сколько бы еще оставался, живя в собственных иллюзиях, если бы не этот столь короткий, но наполненный глубоким смыслом разговор?

Я только теперь понял, что находясь рядом с Ним, постоянно злился, ходил как сгусток накопившейся отрицательной энергии: дотронешься – и тут же получишь удар током. Я все время и всегда был чем-то недоволен, по любому, даже самому незначительному поводу. Как Он вывозил общение со мной? Мне же было не угодить! Как он вообще получал наслаждение, когда спал со мной? Как умудрялся получать его я, когда голова была забита дерьмом. Вспомнить даже ситуацию с плакатом… Большой ошибкой являлся я сам. Видимо, тогда кроме себя мне был никто не нужен! А сейчас уже поздно об этом задумываться.

Вынырнув из мысленного омута только во втором часу ночи, я понял, что больше не могу оставаться в этой квартире. Саша спал в другой комнате, и мои сборы его не разбудили: я оделся, забрал заряженный телефон, вытащил из его бумажника пару купюр и, оставив на столе записку «Я одолжил немного наличных. Записал номер твоей карты, как доберусь, обязательно перечислю их обратно. И еще… Прости, что всегда был таким говном», вышел за дверь.

***

Осень была в самом разгаре, Великий Новгород стоял под желто-оранжевой шапкой из опавшей листвы. После окончания пар я плелся домой на ватных ногах, держа в руках сумку Марины. Всю ночь мы провели в клубе, а наутро прямиком направились на защиту совместного проекта. Мама прислала СМСку, что обязательно ждет обоих на обед, и я беспрекословно плелся исполнять ее просьбу. Девушка набрала целую охапку кленовых листьев, предпочтительно красного цвета и, закрепив их резинкой для волос, держала в руках импровизированный букет.

— Как думаешь, твоей маме понравится?

— Из них получится отличный гербарий для воспитанников ее группы, — мягко улыбнулся я, стараясь не моргать, как в замедленной съемке.

— И красиво, и полезно.

Мы подошли к домофону, ключи от которого искать было лень и, набрав номер квартиры, стали ожидать, когда нам откроют.

— Ого, смотри, — воскликнула Марина.

Подняв глаза на дверь, я буквально врос ногами в землю: по центру висело старое, помятое, испорченное белыми витиеватыми полосами изображение – некогда знакомый плакат «Hasta the day» с адресованной мне надписью.

В груди больно кольнуло. Силой заставив себя отмереть, я заоборачивался по сторонам, судорожно ища взглядом человека, который мог его прикрепить. Тем временем, мама открыла дверь, и девушка, забрав свою сумку, прошмыгнула вперед, искренне веря, что я последую за ней. Я же, заприметив у соседнего подъезда знакомую фигуру, ринулся туда. Саша стоял возле лавочки и курил, молча наблюдая, как расстояние между нами сокращается.

— Ты?

— Я.

— Что ты здесь забыл? — дыхание сбилось, хоть я и бежал всего секунды. Сердце выстукивает бешеный ритм, как умалишенное бьется о ребра.

— Тебя.

— То есть? — не верю своим ушам.

— Подумал, если не решу все за нас, так и не дождусь от тебя встречных действий. Я разгреб все свои «дела». Теперь твоя очередь, — тушит ботинком бычок, поднимая на меня взгляд своих серых глаз.

— И ты думаешь, я стану?

— Я просто не оставлю тебе выбора, — а на губах снова та теплая, лукавая улыбка Тени.

Преодолеваю расстояние между нами, влипая в него своим телом, обхватываю шею и на самое ухо, почти без воздуха в легких:

— Пожалуйста, не оставляй!