…Ниндзя – невысокий азиат в черном приталенном балахоне – возникает перед Ванюшей будто бы прямо из стены: компьютерная графика, да и только! Однако персонаж сей отнюдь не виртуален, и каскад ударов, что он обрушивает на чужака – вовсе не отстраненное мигание голограммы; Ванюша обороняется, мобилизовав всё свое боевое мастерство, но противник слишком быстр даже для «лучшего рукопашника спецназа»: блоки и уходы его запаздывают, и удары ниндзя раз за разом достигают цели… Подполковник же помочь напарнику бессилен, ибо перед ним тем же манером появляется другой ниндзя, совершенно неотличимый от первого, и принимается со сноровкой фокусника метать звездочки-сюрикены – те проходят настолько впритирку, что иной раз даже рассекают одежду начштаба.

Ванюшины дела уже совсем плохи, когда в полутемном зале звучит спасительная команда: «МатЭ!», и ниндзя мгновенно застывает, как обесточенный робот, переломившись в ритуальном поклоне. Ванюша зеркально повторяет поклон соперника, и лишь после этого замечает невесть откуда материализовавшегося в середке зала сенсэя – лысая, в пятнах старческой пигментации, голова трехсотлетней черепахи, осторожно высунувшаяся из панциря тяжелой темной хламиды. Сенсэй-черепаха адресует Ванюше с Подполковником жест, приглашающий следовать за собою, и исчезает за раздвижными ширмами у стены.

…Помещение, где проходит чайная церемония, производит не менее странное впечатление; впрочем, компьютер со всеми мыслимыми наворотами и система спутниковой связи встроились в средневековый японский интерьер вполне органично, а украшающее стену изображение родового герба-мона – шесть расположенных в два ряда колес с квадратными отверстиями для оси – смотрится рядом с приобретшей последние годы широкую популярность сюрреалистической гравюрой Акэти Мицухидэ «Он и Гири» ну просто-таки как поп-арт двойной очистки… Степенная беседа сенсэя и Подполковника идет на английском, но поскольку Ванюша языком Леннона и Мадонны владеет лишь в объеме советской школьной программы, нить разговора он утерял почти сразу – тем более, что нить эта по-восточному прихотливо вьется вокруг персон и событий неведомого ему прошлого, сплетаясь в плотное макрамэ притч и аллегорий, понятных лишь собеседникам. Так что когда церемония завершается, Ванюша вынужден открыто адресовать командиру вопрошающий взгляд: «Ну? Что?» «Всё путем!» – ответно смежает веки Подполковник.

Небольшой аэродром у Кольцевой дороги. Двое работяг из наземной обслуги наблюдают, заслоняясь от солнца, завораживающую картину: под зависшим на малой высоте, на манер стрекозы, оранжевым вертолетом на неразличимых отсюда выкидных тросах выделывают черт его знает какие пируэты шесть или семь фигурок в ярких комбинезонах.

– Во дают, а?! – восхищенно резюмирует один.

– Спецы, – степенно соглашается второй.

– А чего они снимают?

– В каком смысле – чего?

– Ну – кино, или клип?

– А хрен их поймет. Я так думаю, что клип: это у рекламщиков и попсовиков бабок немеряно, а киношники сейчас лапу сосут. А эти вертушку вчера арендовали на две недели вперед, типа – «Заверните в бумажку и перевяжите ленточкой!»

Вертолет меж тем не торопясь опускается на край летного поля, рядом с ангарами. Операторы выгружают в подруливший автобус свою технику, каскадеры в ярких комбезах столпились чуть поодаль, получая какой-то финальный инструктаж у режиссера. Свои шлемы с пластиковыми забралами каскадеры держат, прижав к груди, на манер средневековых рыцарей, и теперь вполне уже можно разглядеть их лица: это – не кто иные, как бойцы из Робингудовой группы захвата…

Один из Робингудовых бойцов сосредоточенно шагает с Нового Арбата в сторону метро – похоже, считая при этом шаги. Оставив за спиною ресторан «Прага», а по левую руку – кинотеатр «Художественный», он достигает входа на станцию «Арбатская» «голубой», Филевской, ветки – забавного мини-мавзолея, испеченного по форме незабвенного школьного кекса по 16 копеек – и бросает взгляд на часы. Вторично он сверяется с часами уже спустившись в метро, когда к перрону подходит поезд – похоже на хронометраж…

Станция «Арбатская-голубая» – одна из самых пустынных в московском метро: несмотря на теснейшую близость к центру, народу на ней почти не бывает, поскольку весь, как нынче выражаются, «пассажиропоток» идет через соседнюю «Арбатскую-синюю», Измайловской ветки. Собственно говоря, зачем вообще понадобилось строить этот «внутриколечный» довесок «голубой» ветки (от «Киевской» до «Александровского сада»), полностью дублирующий уже существовавшие на тогда «синие» станции «Арбатская» и «Смоленская» – совершеннейшая загадка; тут уж, как говорится, «что выросло – то выросло». Были смутные слухи, будто подо всем этим расточительством есть некие глубокие резоны, якобы это имеет отношению к системе секретного, «правительственного», метро – но уж чего не знаем, того не знаем (когда заходит речь об этом самом «параллельном метро», у меня лично сразу возникает в голове что-нибудь вроде: «Станция „Ходынское поле“; выход к вокзалу „Аэродром правительственной эвакуации“. Следующая станция – „Библиотека имени Ивана Грозного“. Отойдите от края платформы! и не держите двери!»).

Может, в час пик тут и повеселее, но сейчас, в три часа дня – почти полное безлюдье; создается впечатление, что единственные обитатели станции это машинисты: именно здесь, на «Арбатской», происходит смена поездных бригад Филевской линии. Пока Робингудов боец стоит на перроне (а теперь вполне уже очевидно, что он засекает интервалы между поездами), он видит, как из служебного помещения под декоративной лестницей, напротив двери которого как раз и тормозит первый вагон, появляются машинист с помощником; поездная бригада подъехавшего поезда, обменявшись с ними приветствиями, уступает свое место в кабине, а сама отправляется передохнуть в комнатки под лестницей, и перрон вновь пустеет. Пронаблюдав эту процедуру четырежды, боец устанавливает, что в этот час интервал движения составляет четыре минуты плюс-минус секунды; что и требовалось. Дождавшись следующего поезда в сторону Филей, он заходит в вагон, вновь сверившись с часами.

«Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – Смоленская».

Робингуд выключает видеомагнитофон и извлекает кассету. Его собеседник – рыжебородый крепыш, сидящий в кресле перед телевизором – выглядит несколько ошарашенным.

– М-да… Это что – оперативная съемка?

– Это – хроника, которую снимал в Чечне Элтон Миллидж. Точнее, та ее часть, что не может быть показана в Европе.

– Да уж, в Европе это вряд ли покажут. Хорошенькое впечатление это произвело бы на избирателей-мусульман, а их там нынче уже за четверть… Ладно, господин… Борисов, да? – давайте к делу. Чего вы хотите взамен?

– Чтоб ваше издание опубликовало некий материал, естественно…

– Джинса? компромат? – деловито интересуется крепыш.

– Если в таких терминах, то скорее компромат. Некий комментарий о подоплеке позавчерашних событий на 4-ом километре Южного шоссе.

Крепыш некоторое время разглядывает носки своих башмаков.

– В России нет цензуры, господин Борисов, – осторожно подбирая слова, сообщает он. – Но у этой страны есть определенные национальные интересы, и нам намекнули – вы даже представить себе не можете, с каких высот, – что муссировать инцидент на 4-ом километре – сейчас не в интересах Державы. Мне очень жаль…

– Впервые слышу, господин Максимов, что развитие наркобизнеса входит в число наших национальных приоритетов, – хмыкает Робингуд. – Позиция высот мне понятна, но ваша-то, как редактора?..

– Сложный вопрос…

– Господин Максимов! У вашего издания твердая «просвещенно-патриотическая» репутация; вы нынче «в струе», и вам сойдет с рук многое из того, за что других сотрут в порошок, – с этими словами Робингуд как бы взвешивает на ладони Миллиджеву видеокассету. – Решайте…