LVII. Когда я его получил, они отпустили меня, подарив на прощанье довольно милый и любовный поцелуй. Но когда я отправился, они отправили ко мне вестника, вполне достойного их, но не меня, сообщив, что дадут лошадей только для меня и моих людей, но не для багажа. И так, сильно раздосадованный, как того требовали обстоятельства, я дал моему διασώστη, то есть проводнику, в качестве вознаграждения 50 золотых. И, не зная, как еще можно было воздать Никифору за его зло, я написал на стене моего ненавистного дома и на деревянном столе следующие строки:

LVIII. Написав эти строки, 2 октября, в 10-м часу, я вместе с провожатым покинул в лодке этот, некогда богатейший и процветающий, а ныне голодающий, нечестивый, лживый, коварный, жадный, алчный, скупой и тщеславный город, и через 49 дней езды на осле, лошади и ходьбы пешком, испытав голод и жажду, тоску, плач и стоны, я прибыл в город Навпакт, он же Никополь¹⁵³; здесь мой провожатый нас покинул, разместив в 2-х малых лодках и поручив 2-м посланникам переправить нас через море в Гидрунт¹⁵⁴. Но поскольку entolina, то есть предписания, дающего право взимать [припасы] с греческих вельмож, они не имели, то их всюду презирали, и не они нас поддерживали, а мы их. Как часто размышлял я над следующей строкой Теренция: «Сами нуждаются в защите те, кого избрал ты в свои защитники»¹⁵⁵.

LIХ. Итак, 23 ноября я покинул Навпакт и через 2 дня достиг реки Оффидар¹⁵⁶ вместе с моими товарищами, которые добрались до берега не сидя в лодках, не имевших возможности их вместить, но сопровождая их [вдоль берега]. И вот, расположившись на реке Оффидар, мы смотрели на Патры, бывшие в 18 милях от нас, на другом берегу моря. Это место страданий апостола¹⁵⁷ мы посетили и почтили по пути в Константинополь, а теперь пропустили, - признаю свою вину, - не посетив и не почтив. Это было сделано, мои августейшие господа, из страстного желания [поскорее] вернуться к вам и вновь вас увидеть; если бы не это, то, полагаю, я погубил бы себя навеки.

LX. С юга против меня, безумца, восстал шторм, волнуя море до самых его глубин своим неистовством. И когда это длилось уже несколько дней и ночей, 30 ноября, а именно в день его¹⁵⁷ мученичества, я понял, что это случилось со мной из-за моего греха. Только бедствия дают тому, кто слышит, понимание¹⁵⁸. Ибо нас жестоко терзал голод. Жители тех земель хотели убить нас, чтобы отобрать наши вещи; море бурно неистовствовало, желая преградить нам путь. Тогда, обратившись к увиденной мною церкви, я, плача и причитая, сказал: «О, святой апостол Андрей, я раб твоего соратника - рыбака, брата и апостола, Симона Петра. Не по своей воле и не из гордыни уклонился я от места твоего страдания; меня побуждали вернуться домой августейший приказ и августейшая любовь. Если грех мой поверг тебя в негодование, то пусть склонят тебя к милосердию заслуги моих августейших повелителей. Тебе нечего даровать своему брату; даруй же что-нибудь императорам, любящим твоего брата, вверив [меня] Тому, кто знает все. Ты знаешь с каким трудом и напряжением, постоянно недосыпая и неся большие расходы, они обогатили, почтили, возвеличили и привели в должное состояние, - вырвав ее из рук нечестивцев, - римскую церковь брата твоего апостола Петра. Если мои дела меня губят, то пусть хотя бы спасут меня их заслуги; да не будут они, которым твой брат по вере и по крови, князь апостолов, апостол Петр, желает радости и процветания в других делах, печалится в этом деле, то есть из-за меня, которого они отправили [с посольством]!».

LXI. Это не лесть, мои государи, августейшие императоры, и не сшиваю я ныне мешочки под мышки¹⁵⁹; это не лесть, говорю я, а чистая правда. Через 2 дня¹⁶⁰, только благодаря вашим заслугам море успокоилось и стало столь безмятежным, что когда моряки покинули нас, мы сами провели корабль в Левкаду, то есть прошли 140 миль, не испытав ни опасностей, ни лишений, кроме одной небольшой -у устья реки Ахелой, где ее поток, быстро текущий вниз, сталкивается с морскими волнами.

LXII. Что же, могущественные августы, воздадите вы Господу¹⁶¹ за все, что он ради вас для меня сделал? Я скажу что. Именно этого хочет Бог, именно этого требует и, хоть и сам, без вас может это сделать, предпочитает все же действовать через hypurgos, то есть исполнителей; ибо он сам дает то, что следует ему пожертвовать; он охраняет то, что требуется, дабы увенчать лучшего. Итак, обратите внимание, прошу вас. Никифор, человек нечестивый и завистливый в отношении всех церквей¹⁶², изобилующий [злобой] против вас, велел патриарху Константинопольскому возвести церковь Гидрунта в ранг архиепископства и не позволять во всей Апулии и Калабрии совершать богослужение на латыни, но только на греческом¹⁶³. Он сказал, что предыдущие папы были торгашами и торговали Духом Святым, благодаря которому все оживляется и управляется, который наполняет вселенную, который знает Слово, который совечен и единосущен с Богом Отцом и Его Сыном, Иисусом Христом, не имеет ни начала, ни конца и всегда истинен; он не имеет денежной цены, но покупается лишь чистым сердцем, причем настолько, насколько его ценят. И вот, Полиевкт¹⁶⁴, патриарх Константинопольский, даровал епископу Гидрунта привилегию, чтобы он имел право своей властью посвящать епископов в Ачеренце, Турси, Гравине, Матере и Трикарико¹⁶⁵, которые, кажется, относились к диоцезу господина папы¹⁶⁶. Но что вспоминать об этом, когда сама константинопольская церковь по праву подчинена нашей святой католической и апостольской римской церкви? Мы знаем, более того, видели, что епископ Константинопольский распоряжался паллием не иначе, как с разрешения нашего святого отца. Но когда этот нечестивый Альберик, - чья жадность не каплями, но ливнем переполнила [чашу], - захватил власть в городе Риме и держал господина папу под замком, словно своего раба¹⁶⁷, император Роман поставил патриархом своего сына Феофилакта¹⁶⁸, евнуха; так как жадность Альберика не укрылась от его взора, он, послав ему довольно большие дары, добился, чтобы от имени папы патриарху Феофилакту были отправлены письма, на основании которых он сам и его преемники могли распоряжаться паллием без разрешения папы¹⁶⁹. Из этой постыдной торговли вырос достойный осуждения обычай, чтобы не только патриарх, но и епископы всей Греции пользовались паллием. Не мне говорить, насколько это нелепо. Но вот мой совет: следует созвать священный собор и вызвать на него Полиевкта. Если же он не захочет прийти и согласно канонам оправдать вышеописанные σφαλματα, то >есть пороки, следует поступить так, как то предписывают святейшие каноны. Вы же, всемогущие августы, в это время продолжайте делать то, что делали; сделайте так, чтобы если Никифор, которого мы намерены уличить согласно канонам, не захочет нас выслушать, то пусть по крайней мере услышит вас, ибо его полумертвое [войско] не дерзнет выступить против ваших войск. Это, говорю я, и есть то, что апостолы, наши повелители и соратники, хотят от нас. Нельзя допустить, чтобы греки презирали Рим из-за того, что его покинул император Константин; напротив, его следует скорее лелеять, почитать и уважать уже за то, что сюда пришли апостолы, святые учителя Петр и Павел. Но довольно мне писать об этом, пока не приду я к вам, вырвавшись из рук греков милостью Божьей и молитвами святейших апостолов. И ничто не помешает мне сказать тогда то, что было неудобно написать ныне. А теперь вернемся к теме.