XXVI. Наконец Лев, благочестивейший греческий император, о котором мы упоминали выше, отдав долг природе и вступив на путь всякой плоти³⁴, оставил наследниками своего царства Александра, родного своего брата, и Константина, единственного своего [сына], который и поныне жив и благополучно царствует, а тогда был ребенком и, как говорят греки, αλαλον, алалон, то есть еще не разговаривал. Для защиты дворца и управления их собственным имуществом он, как это там принято, дал им евнуха в сане паракимомена³⁵, а Фоку сделал δομεστικον μεγαν, великим доместиком³⁶, то есть главой сухопутного войска. Романа же, не за знатность рода, но за величие души, он назначил δελονγαρην της πλοώς, делонгарин тис плоос, то есть начальником флота³⁷. Через короткое время Александр умер, оставив империю малолетнему Константину. В то время, как великий император Лев отходил ко Христу, названный доместик Фока, глава сухопутного войска, вел армию против царя болгар Симеона, который стремился осадить Константинополь, и мужественно его отразил. Роман же, будучи человеком умным, услышав о смерти обоих императоров, то есть Льва и Александра, собрал флот недалеко от столицы и, отплыв, прибыл с собранными судами к малому острову³⁸ возле Константинополя, став так, чтобы его хорошо было видно из дворца. Однако к самому дворцу не поплыл и хвалебные гимны Порфирогенету, согласно обычаю, не пел. Это вызвало у евнуха-паракимомена и прочей константинопольской знати немалые страх и смятение. Через послов его спросили - что означает эта наглость, почему не идет он к царю и не воздает положенных ему хвалебных гимнов. А Роман им ответил, что избегает дворца, опасаясь за свою жизнь; и прибавил, что если паракимомен вместе с прочими не придут к нему и не гарантируют под присягой жизнь его и честь, он тотчас же удалится к королю критских сарацин и обрушится с его помощью на Аргосское царство³⁹. Насколько умно он это сказал, стало ясно в дальнейшем. Итак, как мы сказали, вся знать, пораженная страхом и не зная, что скрывает змей в траве⁴⁰, доверчиво вышла к нему, охотно желая исполнить то, чего он добивался. Роман же, следуя доброму совету, схватил их всех и бросил в трюм; затем с большой свитой и без всякого риска поспешил он в город и, очистив дворец от тех, кого подозревал, заменил их своими сторонниками: ректора, магистров, патрикиев, логофета, эпарха, китонитов, кубикуляриев, протоспафариев, спафариев, спафаро-кандидатов и парафалассита назначил он из своих людей; прочих же, как мы сказали, он устранил. А чтобы довести начатое до конца, он вступил в связь с матерью Порфирогенета - Ζοη, Зоей⁴¹. Как только город оказался в его руках, Роман был провозглашен всеми василеопатором.

XXVII. Между тем, доместику Фоке, который воевал с болгарами и уже одержал победу над врагом, - ведь он сам стремился стать василеопатором, - сообщили о деяниях Романа. Будучи смущен духом и поражен сильной болью, он немедленно бросил победное знамя, с которым преследовал врагов и обратил тыл, заставив своих людей бежать. Болгары же, следуя призыву Симеона, опять воспрянули духом и с успехом погнали теперь тех, от кого прежде, проиграв сражение, бежали; ахейцы подверглись тогда такой резне, что еще долго после этого поле [битвы] было, казалось, полно костей⁴².

XXVIII. Наконец Фока, названный доместик, с великой поспешностью вернулся в Константинополь, стремясь войти во дворец и силой, а не разумом попытаться стать василеопатором. Но так как «сила без разума губит сама себя»⁴³ и, как говорит Флакк, «разумную силу боги возносят ввысь»⁴³, доместик был схвачен Романом и ослеплен. Еще более увеличив немалую против болгар силу, он вдвойне отплатил им за разорение греческих [земель].

XXIX. Говорят, что этот Симеон был emiargon, то есть полугреком, ибо в детстве изучал в Византии риторику Демосфена и силлогизмы Аристотеля. Затем, как рассказывают, оставив изучение наук, он принял святое одеяние монаха. Однако позднее, прельщенный жаждой власти, он сменил тишину и покой монастыря на светские бури, предпочитая следовать скорее примеру отступника Юлиана, нежели блаженнейшего Петра, носящего ключи от царства небесного. У [Симеона] было два сына, из которых одного звали Баяном, а второго - Петром⁴⁴. Последний и поныне жив, сильной рукой правя болгарами. Говорят, что Баян настолько овладел магией, что однажды нечаянно превратился в волка или подобного ему зверя.

XXX. Сверх того, Роман в том же году, когда стал василеопатором, дал своему государю, малолетнему императору Константину Порфирогенету в жены свою дочь Елену. Я называю его Порфирогенетом потому, что, как записано нами выше, он был рожден не в пурпуре, а во дворце Порфире. И поскольку об этом опять зашла речь, будет не лишним повторно изложить то, что мы слышали о происхождении этого Порфирогенета и что ты можешь найти в главах VI, VII, VIII, IX и X первой книги, описанное такими словами⁴⁵:

XXXI. Император-август Константин, от имени которого город Константинополь получил свое название, велел построить tovoixovtovtov, тон ойкон тутон, этот дворец, дав ему имя «Порфира»; он желал, чтобы здесь родился на свет наследник его власти, да и вообще, всякий потомок его рода был бы назван этим прекрасным именем «Порфирогенет». Потому-то и полагают некоторые, что ныне правящий Константин, сын императора Льва, ведет свое происхождение от его крови. Της γενεσεως δε αυτου η αληθεία αυτή εστην, тис генесеос де авту алития авти эстин, то есть правда о его происхождении такова.

XXXII. Император-август Василий, его дед, происходя из низкого рода в Македонии, побуждаемый бедностью, пришел в Константинополь, чтобы поступить на службу к некоему игумену, то есть аббату. И вот, император, который правил в те годы, по имени Михаил, придя ради молитвы в монастырь, где тот служил, увидел, что красотой он превосходит прочих и, призвав игумена, просил его подарить ему этого мальчика; приняв его во дворце, он даровал ему чин кубикулярия. А через малое уже время тот стал настолько могущественен, что все называли его 2-м императором. Поскольку всемогущий Бог везде, где хочет, посещает в качестве справедливого цензора рабов своих, он допустил, дабы император тот лишился на время здравого рассудка для того, чтобы тем милосерднее вознаградить его в высших сферах, чем тяжелее унизит его в низших. Ведь, как говорят, во время своей болезни он даже друзьям своим велел объявить смертный приговор. Придя же в себя, он распорядился таким образом, чтобы, если тех, кого он приказал казнить, уже нельзя вернуть, казни подвергнуть исполнителей приговора. Страх перед этим сохранил жизнь тем, кого он приказал осудить. Когда же вторично он указал на это Василию, тот - о ужас! - получил от своих приверженцев такого рода совет: «Дабы не был приведен в исполнение приказ безумного царя теми, кто не любит тебя, скорее даже ненавидит, ты лучше сам убей его и прими императорский скипетр!». Отчасти подгоняемый страхом, отчасти сам стремясь к власти, он без промедления осуществил сказанное. Итак, убив [царя], Василий сам стал императором.