XXVIII. Король хотел сказать еще нечто подобное, когда быстро подъехавший вестник сообщил, что венгры уже находятся у Мерзебурга - крепости на границе саксов, тюрингов и славян. Он также добавил, что они взяли в плен немалое количество женщин и детей, перебив огромное множество мужчин; ведь они сговорились не оставлять в живых никого старше 10 лет, дабы внушить этим немалый страх саксам. Король же, будучи тверд духом, не устрашился этим; напротив, еще более настойчиво стал призывать он [воинов] сразиться за отечество и со славой умереть.

XXIX. Между тем, венгры справлялись у пленников - следует ли им опасаться нападения. Узнав от них, что иначе и быть не может, они отправили разведчиков выяснить - так ли это. Разведчики, пустившись в путь, увидели, что король Генрих с огромным войском находится уже вблизи упомянутого города Мерзебурга. Едва успев вернуться к своим, они сообщили им о прибытии врага; ведь никто иной, как сам король предстал перед ними вестником битвы.

XXX. Сразу же началась битва; со стороны христиан слышался святой и чудесный глас: Κύριε ελεισον, кирие элейсон⁵³, со стороны же [язычников] - мерзкое и дьявольское: «ху, ху!».

XXXI. Перед началом битвы король Генрих дал своим людям такого рода мудрый и спасительный совет: «Когда вы приступите к играм во имя Марса, пусть никто из вас, обладая более быстрым конем, не старается обогнать товарищей. Но, прикрыв друг друга щитами, примите на них первый залп стрел; а затем стремительным бегом и яростнейшим натиском бросайтесь на них, дабы не ранее смогли они выпустить в вас второй залп дротиков, чем почувствуют на себе раны, причиненные вашим оружием». Итак, саксы, не забыв его спасительнейшего наставления, выстроились в правильную линию и помчались [на врага], - причем более быстрый конь не обгонял более медленного; но, как говорил король, закрыв друг друга щитами, они без всякой для себя опасности приняли на них град стрел; а затем, как и советовал им мудрейший муж, бросились на врагов столь стремительно, что со стенанием жизнь их покинула⁵⁴ прежде, чем был выпущен второй залп дротиков. И случилось по милости Божьего дара, что врагам теперь более угодно было бежать, нежели сражаться. Даже быстрый конь казался им теперь слишком медленным. Украшения в виде фалер и почетная роскошь оружия стали теперь для венгров не защитой, но бременем. Выпустив стрелы, бросив луки и сняв также фалеры, - чтобы освободить коней от лишней ноши, - они думали уже об одном только бегстве. Но всемогущий Бог, отняв у них отвагу, чтобы сражаться, лишил их также возможности бежать. Итак, когда венгры были изрублены и обращены в бегство, огромное количество их пленных обрело свободу, и сменился стон их радостной песней⁵⁵. Эту свою победу, столь же достойную славы, как и памяти, король велел изобразить на ζογραφεΐαν, зографиан, то есть картине, в верхних покоях дворца в Мерзебурге, дабы считали это дело более истинным, чем правдоподобным.

XXXII. Пока это имело место, почти все итальянцы, отправив послов, пригласили к себе некоего Людовика⁵⁶, бывшего родом из Бургундии, дабы он, придя к ним и отобрав у Беренгара королевство, стал ими править.

XXXIII. Инициатором же столь гнусного преступления был Адальберт⁵⁷, маркграф города Ивреи, замуж за которого названный Беренгар выдал свою дочь по имени Гизела⁵⁸; от нее он имел сына, которому дал имя деда⁵⁹. Это тот самый Беренгар⁵⁹, - говорю я, - от безмерной тирании которого ныне стонет вся Италия и из-за козней которого она получает от всякого народа не пользу, но вред. Но вернемся к делу; о нем же пока сказано достаточно.

XXXIV. Сверх того, этот Адальберт, - да уберегут себя от этого все добрые люди, - был человеком самых отвратительных нравов. Правда, пока он был молод и кровь его кипела, он славился удивительной человечностью и святостью; так, если возвращаясь с охоты, встречал он бедняка и не имел с собой ничего, что мог бы ему дать, то сразу же, не задумываясь, уступал ему свой рог, висевший на шее на золотой цепочке, а позже выкупал его обратно за столько, сколько тот стоил. Зато позже он приобрел столь дурную славу, что и стар, и млад пел о нем такую правдивую песню. Чтобы было благозвучнее, скажем ее по-гречески: ‘Αδελβέρτος κόμις κουρτης, μακροσπάθης, γουνδοπιστης, Адельбертос комис куртис, макроспатис, гундопистис\ что означает: «Длинный меч у него, но короткая верность».

XXXV. По его и некоторых других итальянцев призыву названный Людовик и пришел в Италию. Узнав об этом, Беренгар немедленно вышел ему навстречу. Людовик же, увидев, что войско вышедшего против него Беренгара огромно, а его собственное мало, в страхе был вынужден дать клятвенное обещание, что, если тот его отпустит, он никогда больше не поддастся ничьим уговорам и не придет в Италию. Беренгар же потому так легко изгнал Людовика, что посредством многочисленных даров обеспечил верность Адальберта⁶⁰, могущественного маркграфа Тосканы.

XXXVI. Но по прошествии малого времени король Беренгар стал неугоден названному Адальберту. Свою лепту в это дело внесла его жена Берта⁶¹, мать того короля Гуго⁶², который позже, уже в наше время, правил в Италии. И вот, по совету этого маркграфа, прочие итальянские князья опять пригласили прийти к ним того самого Людовика. Тот же, из-за стремления к власти забыв о клятве, пришел в Италию.

XXXVII. Беренгар, увидев, что Людовик принят как итальянской, так и тосканской знатью, отправился в Верону. Но Людовик вместе с итальянцами не прекратил преследование и, изгнав его также и из Вероны, силой подчинил себе все королевство.

XXXVIII. По свершении этого Людовик, объехав кругом всю Италию⁶³, решил увидеть также и Тоскану. Покинув Павию, он отправился в Лукку, где и был с почетом и удивительным великолепием принят Адальбертом.

XXXIX. Когда Людовик увидел, что во дворце Адальберта столь много славных рыцарей, столь велико достоинство и столь обширны расходы, то, охваченный завистью, сказал потихоньку своим людям: «Его скорее можно назвать королем, а не маркграфом; он ничем не ниже меня, кроме титула». Слова эти не укрылись от Адальберта. А Берта, женщина весьма разумная, услышав об этом, не только отвратила от верности [Людовику] своего мужа, но и настроила против него прочих князей Италии. Потому-то и вышло, что когда тот, вернувшись из Тосканы, пришел в Верону и жил там, ничего не опасаясь и не ожидая ничего дурного, Беренгар, подкупив городских стражей и собрав храбрейших мужей, в ночной тишине вступил в город.

XL. Река Атезис⁶⁴, подобно Тибру в Риме, протекает по самой середине города Вероны. Через нее построен огромный мраморный мост удивительной работы и удивительной величины. С левой стороны реки, обращенной на север, город укреплен крутым и труднодоступным холмом; так что, если та часть города, что лежит на правом берегу упомянутой реки, будет взята врагами, эта вполне может мужественно обороняться. На вершине этого холма была сооружена дорогой работы церковь и освящена в честь блаженнейшего князя апостолов Петра; здесь-то ради церковного наставления, а также из-за укрепленности самого места и пребывал Людовик.