— Как только ты будешь готов, — сказала я и взглянула на жеребца в капсуле. Машина бибикнула, мигнула пару раз и у меня перед глазами всё закружилось.

<=======ooO Ooo=======>

Голденблад сидел в клетке. Тело болело. Тошнило. Ощущая во рту мерзкое послевкусие, он повалился на пол перед десятком пегасов, единорогов и ночных пони-стражей. На столе сбоку стояли с полдесятка бутылочек. Подошёл угрюмый и крепко сложённый офицер ночной пони, взглянул на Голденблада сверху вниз и мрачно осведомился:

— Он подготовлен?

Единорог бросил взгляд на испещрённого шрамами жеребца, затем тихо ответил:

— Да, офицер Лайонхарт. Он напичкан до самого кончика рога, сэр. Он ещё пытается бубнить, но проблем с ним быть не должно.

Другие стражники беспокойно ёрзали и переглядывались. Лайонхарт обвёл пони хмурым взглядом.

— В чём дело?

Пегас взъерошил перья, переступил копытами, глянул на остальных стражников и, наконец, набрался храбрости.

— Разрешите говорить свободно, сэр? — Лайонхарт поджал губы, но кивнул. Пегас глубоко вдохнул. — Казнь, сэр? Принцесса не пошутила? Публичная казнь? В этом смысле?

— Принцесса Луна издала указ. Мы будем исполнять её приказы, — просто ответил он, оглядывая собравшихся. — Этот пони предал Её Высочество и всех нас, и должен быть наказан соответственно.

Пегас замер.

— Никто и не сомневается, сэр. Но публичная казнь? Прежде такого никогда не было. Это как-то в духе наших врагов. Если мы воспротивимся…

— Ты свободен, — твёрдо сказал Лайонхарт. Белый пегас дёрнулся, словно от удара, затем отдал честь крылом и строевым шагом покинул помещение. Взгляд жёлтых глаз Лайонахрта прошёлся по остальным стражником. — Теперь слушайте сюда. Это произойдёт. Если кого-нибудь из вас мучают моральные или профессиональные принципы, так тому и быть. Это будет отмечено в вашем личном деле. Но мы не подведём Её Высочество. Мы исполним её решение. Так и будет. Это понятно?

Он огляделся, заглядывая в глаза каждому пони. Некоторые опускали взгляд и, пристыжённо, выходили вон. Иные твёрдо выдерживали взгляд офицера и выходили демонстративно. Через минуту остались лишь трое стражников. Все ночные пони. Лайонхарт вздохнул и понурился.

— Так тому и быть.

Офицер лично наклонился и забросил Голденблада к себе на плечи. Изуродованный шрамами жеребец безвольно повис, продолжая беззвучно шевелить губами, пока его несли по коридору. Звук толпы нарастал, словно грохот водопада. Наконец его вывели на ярко освещённую большую площадь в центре Кантерлота и он, нерешительно заморгал на возвышающиеся над ним ряды пони. Некоторые кричали, но другие смотрели на него с тревогой и жалостью.

Трибуны протянулись вдоль одного края площади. В центре восседала правительница Эквестри, возвышенная и холодная, прекрасная и ужасная. С лева от неё расположились сановники и чиновники, в том числе и Трублад с принцем Блюбладом. По правое копыто стояли шесть кресел с символами министерств. Занято было только одно: неподвижно застывшая Рарити не отрывала взглядя от своих копыт. Кресло принцессы Селестии тоже пустовало.

— Ошибка… — пробормотал Голденблад.

— Да, ты допустил ошибку. Но теперь уже слишком поздно для…

— Нет. Принцесса Луна, — возразил Голденблад. — Пустых мест быть не должно. Это заставляет выглядеть её слабой. — Ночной пони недоверчиво уставился на конвоируемого, и уголок рта израненного единорога изогнулся в ухмылке. — Могли бы хоть представителей послать.

В глазах Лайонхарта мелькнуло сомнение, но он опустил Голденблада в центре площади и порысил в сторону. Голденблад, с трудом удерживаясь в вертикальном положении, повернулся лицом к трибунам. Луна взглянула на него сверху вниз, холодно и беспристрастно, а затем изрекла громовым голосом:

— Народ Эквестрии! Это Наш священный долг, представить вам величайшего предателя в истории нашего государства. В течение многих лет, Голденблад готовил заговор, чтобы подорвать авторитет Министерств, правительства и всего народа. Он поддерживал тайную связь с нашими полосатыми врагами, вымогал деньги у аристократии, незаконно присваивал материалы для собственных целей и потворствовал бесчисленным спекуляциям десятков врагов государства. Множество более тяжких преступлений его куда более ужасны, и недолжно слышать о них добрым пони.

— Эти серьёзные и тревожные откровения потрясли до глубины души всех нас. И какое же наказание будет достаточным за преступления толь тяжкие и дерзкие? Должны ли Мы бросить его в клетку, где он сможет задуматься о своих злодеяниях? — спросила она и из толпы донеслись выкрики «нет» и осуждающий ропот. — Следует ли Нам изгнать его из наших земель и рискнуть тем, что он может вернуться к нашим полосатым врагам? — Теперь выкрики стали громче. Луна вздохнула и покачала головой. — Минули времена, когда Мы могли бы его изгнать на тысячу лет, но даже этого не было бы достаточно за его поступки и заговоры. Он злоумышлял свергнуть Наше правление и желал смерти Нашей любимой сестры. Ни заключение, ни ссылка, ни изгнание не будут достаточным наказанием за свершённое им зло.

Теперь крики толпы перемешались. Некоторые ревели, требуя крови, но были и те, кто стали встревоженно переглядываться. Луна оглядела толпу, затем перевела взгляд на Голденблада.

— Единственный ответ на эти преступления против Нас, это тот же, что применяют наши враги на поле боя: смерть. — Последовали восторженные возгласы и топот копыт, но слишком слабый для собравшейся толпы. — Осуждённый подготовил последнее слово, — громыхнула Луна чуть дрогнувшим голосом.

Включились громкоговорители. Над площадью разнеслось хриплое дыхание Голденблада, наполняя воздух глубокой дрожью с каждым вдохом, а затем раздалась гневная тирада, полная оскорблений и ярости, направленная против слабого, неэффективного, жалкого народа Эквестрии. Голденблад, присутствующий лично, сидел тихо, со слабой улыбкой на лице. Он не отрываясь глядел от Рарити, но кобыла не встретилась с ним взглядом. Когда запись закончилась, Луна торжественно произнесла:

— Как вы видите, его неуважение абсолютно, его ненависть к нашему народу непоколебима. В связи с этим, наш священный и скорбный долг обязывает приговорить Голденблада к смерти.

Толпа, минуту назад так торжествующая и едва ли не ликующая, изумлённо затихла. Из-за границы города поднялся огромный зелёно-фиолетовый дракон, сделал круг и приземлился на противоположном конце площади. Голденблад едва взглянул на возвышавшееся над ним чудовище.

— Луна… — слабо прохрипел он, встретившись взглядом с принцессой.

Аликорн холодно и надменно посмотрела на жеребца, а затем коротко кивнула.

В глотке дракона заклокотало почти также, как в лёгких Голденблада, а затем он выдохнул зелёное свечение, заполнившее весь мир. Следом пришла темнота…

… и Голденблад снова оказался в клетке. Каждый его нерв горел изнутри и снаружи. Он лежа едва дыша, с трепыхающимся сердцем. Над ним возвышалась Принцесса Селестия, глядя на него с презрением. Аликорн выглядела… старой. Усталой. Не поднимая головы, Голденблад обвёл взглядом лежащие вокруг кучи золотых монет. Затем, не говоря ни слова, Селестия отвернулась и зашагала к тоннелю.

— Подождите, — прохрипел Голденблад. Селестия остановилась, но не обернулась к нему. Жеребец попытался сесть в клетке. Покачнувшись, он поглядел ей в спину. — Я сожалею, — выдавил он.

— И о чём именно ты сожалеешь, Голденблад?

С минуту он молча смотрел на неё, а затем понурился, прижавшись к решётке.

— Обо всём.

— Так и должно быть, — ответила она в мрачной завершённости, выходя и оставляя его безвольно лежащим на полу клетки.

Он долго лежал на боку, прежде чем ощутил дрожь земли. В тоннель вошла зелёно-фиолетовая драконица и потянулась, словно кошка, разминая мышцы.

— Что ж, это было сверхдраматично, — проворчала она рокочущим голосом, сгребла золотые монеты в большую кучу и со вздохом плюхнулась на неё. — Даже и не знаю, зачем ей понадобилась вся эта морока. Если она хотела тебя убить, то должна была просто убить и всё.