На секунду у меня перехватило дыхание.

— Ты не знаешь, о чём говоришь, Псалм, — напряжённо выдавила я. — У тебя нет права прощать меня. Я не имею права быть прощённой.

— Не важно. Я прощаю тебя, — ответила кобылица с такой тревожной безмятежностью, что из моего горла вырвалось рычание. Ужель она и вправду возомнила, что мои грехи могут быть прощены… просто вот так вот?

— Ты хоть представляешь, что я сделала? Что ты… ты… у тебя нет никаких прав прощать всё причинённое мною зло. Все те жизни, что я разрушила!

Я повернулась к ней спиной.

— Да, представляю. Я помню, что делила с тобой Лакуна. Иногда она соединялась с твоим разумом. Я знаю, как много боли ты несёшь в себе, — она бережно развернула меня к себе лицом и заглянула в глаза. — Даже если больше никто не захочет… я прощаю тебя.

С колотящимся сердцем я смотрела на неё.

— Всё, что произошло… этому нет прощения! Я позволила им умереть! Всем им! — крикнула я так, что Бу отпрянула в испуге. — Как ты не понимаешь? Это всё из-за моей гордыни! Я отказалась отдавать ЭП-1101 и этим обрекла себя! Разрушила всё. Если бы я вышвырнула его в океан или что-то в этом роде, все они были бы до сих пор живы! И Луна была не лучше! — прорычала я под этим её жалостливым взглядом. — Ты так нихрена и не поняла этого? У неё была власть! Ей было плевать на Эквестрию! Она мечтала о своём тысячелетнем правлении, чтобы показать всем, что она не хуже Селестии! Мы заслужили испить каждую каплю вины! За все страдания, что мы причинили, мы должны умирать миллионы раз!

— Я в это не верю, и думаю, что сейчас ты не честна и не справедлива. После всего, что случилось, — ответила Псалм. — Чувство вины может подтолкнуть тебя поступать лучше, но я знаю, как оно съедает тебя изнутри. Ты хочешь расплатиться за всё, что произошло. Ты ненавидишь себя.

— Конечно же я ненавижу себя! Скай Страйкер был прав, — рявкнула я. — Я погубила Глори.

— Нет, Блекджек, ты этого не делала, — терпеливо возразила аликорн. — Если бы ты заставила Глори вернуться в Тандерхед, ты бы погибла, и никто бы не смог остановить Лайтзувса с его биологическим оружием. Гражданская война началась бы в любом случае. Глори любила тебя и пыталась отпустить, но иногда мы не можем отпустить пони, которые нам дороги. Даже когда мы говорим, что это не так, они всё равно остаются для нас значимыми. Мы по-прежнему любим. — Я открыла было рот, и но она перебила меня, продолжив: — То же самое касается и П-21, и Рампейдж, и Лакуны. Никто из них не хотел бы, чтобы ты поступала с собой так. Все они последовали за тобой по своей воле.

— Я подвела их! Всех подвела! Ты, особенно ты, не можешь прощать такое! — Но Псалм приблизилась и обняла меня. — Пусти! У меня нет на это времени! Это всё ничего не значащие… бессмысленные… жесты…

У меня встал ком в горле. Я могла бы вырваться из её объятий, но силы покинули меня.

— Как? Столь многие… из-за меня… погибли. Как ты можешь такое прощать? Мои друзья. Мой народ. Я должна была быть лучше. Более осторожной. Более… не знаю! — пробормотала я, сдерживая рыдания. Это были другие слёзы. Не как прежде. Горе, это не то же самое, что раскаяние. И отпущение грехов не то же самое, что расплата по счетам. С расплатой по счетам я могла мириться. Но когда мне говорили, что платить не нужно… с этим смириться было намного сложнее.

— Я не заслуживаю прощения, — пробормотала я, уткнувшись ей в шею.

Поглаживая меня по спине, Псалм вздохнула и ответила:

— Как и я. Но иногда то, что нам нужно, важнее того, что мы заслуживаем.

Наконец, я отстранилась, снова не в силах смотреть ей в глаза.

— Извини. Я пыталась. В самом деле пыталась.

— Я знаю. Но нельзя, чтобы сейчас тебя угнетало раскаяние. У тебя есть работа, которую нужно выполнить. А раскаяние сейчас — непозволительная роскошь.

Втроём мы продолжили спуск по склону. В Капелле царила неразбериха, но точно также, как и раньше, она оставалась жива. Вокруг суетились несколько сотен пони. Крестоносцы и Халфхартс, что остались её защищать, теперь смотрели на остальных с холодным презрением. Возле изрешечённой пулями церкви, перевязанная бинтами Чарити, с планшетом в копытах раздавала указания.

— Вот только попробуйте пропустить хоть одного из этих соплежуев. Они не стоят ни единой пули, что были потрачены ради их прикрытия. С них со всех нужно содрать по две тысячи процентов за трусость! — распекала контролёров кобылка.

— Две тысячи процентов? — переспросила я, подходя ближе.

Чарити скорчила кислую мину.

— Цифры я обдумаю позже. А сейчас я устала, мне плохо, и… — Она осеклась, внимательно вглядевшись в меня. — Святая Селестия… — пробормотала кобылка, роняя планшет в грязь. — Ты… ты на самом деле… ты… обалдеть… — В попытке надеть на себя привычную маску невозмутимости, Чарити рявкнула в сторону нескольких жеребцов, ковырявшихся в грязи неподалёку: — Две крышечки за пулю, одна — за четыре стреляных гильзы! Мне нужен каждый патрон, пригодный для стрельбы, на случай, если эти полосатые ублюдки выжили и по-прежнему жаждут крови!

— Отродья всё ещё докучают? — нахмурившись, спросила Псалм.

Чарити кивнула в сторону часовни, и мы вошли внутрь. Я с удивлением обнаружила, что всё там буквально заставлено вёдрами и металлическими ящиками, доверху наполненными патронами, гильзами и оружием. Мне подумалось, что это добро не совсем уместно в церкви, но, в конце концов, лишь здесь его можно было укрыть от дождя. Ещё я увидела двух кобыл: Крышечку и ещё одну… которая выглядела очень знакомой… ага! Ростовщица! Вот это поворот! Обе были чрезвычайно заняты инвентаризацией товара.

— Больше нет. Но я не удивлюсь, если они затеят ещё какую-нибудь пакость! — со злостью бросила Чарити. — И я хочу быть к этому готова. Им не взять Капеллу без боя!

— Уверена, ты выйдешь из этого боя победителем, — с улыбкой сказала я.

— Победителем? — Подойдя к двери, она указала на гигантское гнездо, высившееся на другой стороне реки. — Пока ты не разберёшься с этой неведомой хренью, мне победы не видать. — Она презрительно фыркнула, а затем внезапно покраснела. — Прости.

Я нахмурилась.

— Прошу прощения?

— Я… пф-ф! Ты ведь у нас теперь Принцесса! Ну там, струящаяся грива и прочее! С такою тобой совершенно невозможно иметь дело. — Шагнув в сторону, она схватила какое-то ведро, и, подпрыгнув, надела его мне на голову. — Вот. Совсем другое дело! — победоносно заявила она, а я застыла в неловкой позе — посудина оказалась не особо чистой. — Итак, Бакджек… То есть, Блекджек… Довожу до твоего сведения, что я провела тщательную ревизию твоих расчётов с Капеллой. Суммировала все штрафы, сборы, проценты, надбавки за нытьё, различные муниципальные налоги и всяческие милости, которыми я щедро одаривала тебя в процессе наших взаимоотношений. И, похоже, размер твоего долга превышает суммарный ВВП всей Пустоши! — Я начала было снимать ведро с головы, но она так сверкнула на меня глазами, что я оставила его в покое.

— Тем не менее, — торжественно продолжила кобылка, — я подсчитала, что этот долг может быть погашен одной простой услугой. Тебе всего лишь нужно отправиться в Ядро и остановить… то, что заварило всю эту кашу, чем бы оно там ни было. Сделаешь это — и мы в расчёте.

— В расчёте? — переспросила я с кривой ухмылкой.

— Долг будет полностью уплачен, — уверенно подтвердила Чарити.

Приподняв край ведра, я посмотрела на неё сверху вниз.

— Навсегда?

Она хмуро зыркнула в ответ, скрестив копыта.

— Не искушай судьбу, Блекджек.

Сняв ведро с головы, я отставила его в сторону и со всей искренностью произнесла:

— Я принимаю твои условия.

У Чарити на глазах навернулись слёзы, и она бросилась ко мне, крепко обняв копытами мою переднюю ногу. Я наклонилась к ней и обняла в ответ. Мне ведомо, какую власть имеют над нами слёзы, но я знала, что эта кобылка не станет плакать вечно. Вряд ли она потратит на это дело столько же времени, что и я. Уже через несколько минут её рыдания стихли, затем сменились редкими всхлипами, и, наконец, Чарити смахнула с глаз последние слёзы. Крышечка и Ростовщица всё время, что она приходила в себя, демонстративно отводили взгляд.