Согласно обычаю, оба вождя каст макуа и карауэ подали сигнал к отправлению, и не меньше двух сотен катамаранов, ожидавших в полной готовности, под энергичными взмахами весел своих экипажей устремились вперед.

Через несколько минут флотилия пересекла три волны в районе прибрежной каменной гряды, которые даже в спокойную погоду достигают внушительной силы на этих берегах. И вскоре монотонная замедленная зыбь уже вздымала одну из тех волн, длиной более километра, что хорошо известны плавающим в Индийском океане. Управляемые ловкими гребцами, суденышки легко взлетали на гребни и с такой же легкостью соскальзывали вниз, словно проваливаясь в бездонную пучину. Катамаран, сильно накренившийся на спуске, оказывался на дне водного ущелья, меж двух огромных водяных гор; он выпрямлялся незаметно и начинал взбираться на следующую волну, чтобы затем обрушиться снова и начать очередной подъем.

Вскоре сгустилась ночная мгла, с той особой внезапностью, которая свойственна лишь тропическим районам.

«В первый момент, — пишет путешественник, — я почувствовал легкое головокружение, и немедленно два или три раза обмотался веревкой. Движение нашего катамарана, монотонное и бесконечное бормотание волн, отсутствие человеческих голосов, вода, которая временами окатывала меня с ног до головы, — все способствовало погружению в очень странное болезненное состояние: мне казалось порой, что веревки, связавшие наши бревна, вот-вот порвутся и мы окажемся среди волн как потерпевшие кораблекрушение, безо всякой надежды на помощь…»

Шейх-Тулла отдал приказ остановиться, и яркий свет вдруг вспыхнул, отразившись в волнах рассыпанными блестками. Карауэ зажег факел из кокосового дерева, пропитанного смолой. Он привязал его к концу маленького горизонтального шеста, который выступал примерно на метр над бортом катамарана и был укреплен на высокой подставке, чтобы волны не загасили огонь.

В тот момент, когда факел пролил свет на воду, оба гребца поспешно убрали из нее свои ноги, которые болтались там с самого отплытия. Позиция весьма удобная, впрочем, вызванная необходимостью, поскольку оба сидели на концах двух внешних бревен. Путешественники заинтересовались причиной такого поведения и услышали в ответ:

— Махапонгу! (Акулы!)

Во время гребли скорость катамарана достигала пяти-шести узлов[95], и подручные Шейх-Туллы могли спокойно оставить свои ноги в воде, не заботясь об акулах, чья скорость не превышает трех узлов. Но теперь, когда сингальское суденышко остановилось, опущенные в воду ноги могли у них отхватить как топором.

Шейх-Тулла, со своей стороны, дал указание пассажирам оставаться внутри катамарана и ни в коем случае не погружать в воду руки.

Предоставленный самому себе катамаран медленно дрейфовал[96] на волнах, и рыбы, привлеченные светом факела, целой толпой поднимались из глубины океана. Сперва большая стая серебристой селедки появилась и исчезла в одно мгновение, за ней последовало с полдюжины громадных бонито[97]. Молниеносным движением хозяин всадил в одного из них маленький гарпун с шипами, насаженный на трехметровый шест, который с помощью железного кольца удерживался на крепкой веревке. Бонито долго сражался за свою жизнь, пять или шесть раз уводил веревку под воду, но после отчаянных прыжков ослабел и затих. Несмотря на близость акул, подручный без колебаний бросился в воду, чтобы опутать сетью огромную рыбину и подтянуть ее к борту. Длина ее превышала два метра, а вес был не менее ста двадцати пяти килограммов!

Тунец разместился между ногами пассажиров, в углублении, выдолбленном в среднем бревне и достигавшем более полутора метров в длину. Затем потянулись долгие часы великолепной тропической ночи, принесшие не одну удачу рыболовам, и всякий раз гарпунщики издавали крики восторга. Красные дорады, пеламиды, изумрудно-зеленые скаты и морские петухи скопились вокруг огромного бонито на тесной палубе катамарана. Путешественники устроили роскошный ужин и забавлялись тем, что швыряли объедки сонмищам маленьких рыбок, привлеченных светом из океанских глубин.

Но вдруг хозяин отдал какое-то краткое распоряжение своим помощникам и погасил факел. Двое мужчин налегли на весла, и катамаран быстро понесся по волнам.

— Осторожно, сахибы! — крикнул Шейх-Тулла, предупреждая всякие вопросы. — Махопонгу нас преследуют!.. Оставайтесь внутри катамарана!

Лишь с полдюжины фосфоресцирующих следов по обеим сторонам лодок указывали на присутствие грозных обитательниц океана. В течение нескольких минут они пытались соревноваться в скорости с рыболовецкими судами. Но у гребцов были крепкие руки, и не прошло и десяти минут, как преследователи прекратили бесполезную погоню; на счастье, скорость акул была обратно пропорциональна их прожорливости.

Нет ни одной, даже самой маленькой рыбешки, которой не удалось бы легко уйти от акулы. Так что вечно голодному чудовищу, пребывающему в постоянных поисках пищи, приходится пробавляться случайной добычей или же довольствоваться мертвыми и больными рыбами. В общем, больше эмоций, чем реальной опасности, вызывала близость зубастых хищников. Что же касается трагического исхода, то он мог последовать лишь в результате собственной небрежности путников или из-за того, что вождь карауэ забыл бы их предупредить об опасности. Последнее же практически исключалось, поскольку ловцов рыбы при свете факелов немедленно предупреждает о появлении акул внезапное исчезновение огромных стай салаки и уклейки, которые постоянно толкутся в освещенных местах на поверхности океана.

Экскурсия в общем завершилась без инцидентов.

В Индии, к счастью, пираты водятся только в море, в джунглях и в лесу: это тигры, змеи и акулы. Но есть еще там животное необычайного ума и исключительной силы, к которому Жаколио испытывает глубокую нежность и о котором собрал на полуострове Индостан наблюдения столь же многочисленные, сколь и интересные. Это слон.

И прежде всего, как человек, наблюдавший за работой доброго гиганта, использовавший его услуги, изучивший его на месте, Жаколио расправляется с теми кабинетными учеными, которые отрицают качества слона, возвышающие его над прочими животными, подобно тому как сам человек превосходит в умственном отношении того же слона. Кабинетные ученые воистину не правы, потому что они просто не знают толком это животное.

Действительно, необычаен тот факт, что этот колосс безмерной мощи способен в кратчайший срок полностью одомашниться и выполнять самые разнообразные работы с прилежанием, тщательностью и терпением, которых не всегда дождешься и от людей. Каких-нибудь полгода тому назад он бродил еще в глубине лесов, свободный, дикий и независимый; а теперь он принадлежит какому-нибудь торговцу кокосовым маслом, гончарными изделиями, копченой рыбой или рисом.

Каждую неделю слон отправляется в Галле, Калутару, Негомбо или Коломбо, неся товары своего хозяина для грузополучателей на базарах. На первых порах его сопровождает слуга, затем ребенок, в конце концов слону дозволяется преодолевать маршрут в одиночестве. И он никогда не собьется с пути, не ошибется с пунктом назначения. Через два или три дня он возвращается, выполнив свою миссию, и в ожидании дня, когда он повторит свое еженедельное путешествие, слон собирает хворост и фрукты в лесу для своего хозяина, траву и молодые побеги бамбука в джунглях на корм буйволам и себе самому. А когда настанет вечер, он приводит в движение коромысло, которое служит индусам для откачки воды, и в течение одного-двух часов будет поливать рисовые делянки и поля бетеля.

И это еще не все.

За время долгой своей жизни слон неоднократно сменит хозяина. Добрый и преданный в равной мере каждому, слон с удивительной легкостью приспособится к требованиям новой обстановки, в какой он окажется, и поочередно будет служить носильщиком, дровосеком, рассыльным, охотником, охранником пагод[98], боевым слоном против носорогов, а также дрессировщиком и начальником «слоновьей команды» на английских лесоразработках.