Об участии Маннергейма в этой войне написано достаточно много. Леонид Власов посвятил этим годам едва ли не бóльшую часть своей биографии маршала. Однако, положа руку на сердце, нужно отметить: фронтовые подвиги своего героя ему приходилось едва ли не высасывать из пальца. В этом не было вины Маннергейма, такова была объективная реальность. Дело в том, что, командуя кавалерийскими частями, он имел не так много шансов проявить себя. Кавалерия в Первой мировой была не более чем рудиментом, пережитком прошлого – на полях боев царили пехота и артиллерия, новый «бог войны». Многокилометровые траншеи, ряды проволочных заграждений, убийственный ливень артиллерийских снарядов, сметавший с поверхности земли все живое и оставлявший «лунный пейзаж» – лихому рубаке на боевом коне просто не было места на этой картине. Кавалерийские части все чаще вынуждены были действовать в пешем строю, что делало их применение в значительной части бессмысленным.

Это ни в коем случае не значит, что будущий маршал отсиживался в тылу. Маннергейм принимал участие в операциях, в том числе и удачных, но ничем особенно не выделялся среди своих сослуживцев. На его долю не выпало громких побед – удачные бои тактического значения, не более того. Ничего из ряда вон выдающегося он совершить не смог, хотя и получил свою долю почестей и наград.

Собственно, это и есть ответ на вопрос, поставленный в начале главы. Карьера Маннергейма перед Первой мировой войной была типичной карьерой гвардейского офицера, в которой имелось несколько ярких, но далеко не экстраординарных эпизодов. Такие офицеры в царской России насчитывались тысячами, и у многих из них было не меньше заслуг, чем у Маннергейма. Зачем из их рядов выделять именно его одного? Может быть, дальнейшая биография маршала способна пролить свет на этот вопрос?

Что ж, вернемся к событиям Первой мировой. Новый, 1917 год Маннергейм встретил на самом южном участке фронта, в Румынии. Впереди были большие потрясения…

Маннергейм был патриотом России. Так, по крайней мере, говорят все те, у кого руки чешутся установить ему памятник. И сразу встает неудобный вопрос: а кто может считаться патриотом?

Вот, например, генерал Алексей Алексеевич Брусилов. Пожалуй, самый известный не только в нашей стране, но и в мире русский офицер времен Первой мировой войны, автор знаменитого прорыва. О проведенном под его командованием летом 1916 года наступлении Юго-Западного фронта отечественные учебники и энциклопедии пишут только в превосходной степени: новое слово в военном искусстве, полный разгром противника, перехват стратегической инициативы, спасение французов, истекавших кровью под Верденом. Известное преувеличение во всем этом есть, но немцы и австрийцы до сих пор вспоминают «Луцкое наступление» русских (так у них называют «Брусиловский прорыв») как черные дни своей военной истории.

Что делал генерал Брусилов, когда в России началась революция? Продолжал служить ей так, как считал нужным. Занял пост Верховного главнокомандующего, но пробыл на нем недолго и был отправлен в отставку бурным летом 1917 года. Однако его служба Родине на этом не кончилась. В 1920 году Брусилов добровольно вступил в Красную армию и возглавил Особое совещание при главнокомандующем всеми вооруженными силами Советской республики, занимавшееся, по сути, подготовкой военной реформы. На разных должностях служил до самой своей смерти в 1926 году. При этом он негативно относился к большевикам, как свидетельствует из записей, ставших известными уже после его смерти. И тем не менее в решающий момент Брусилов предпочел быть на стороне России, пусть и «красной».

Его пример был отнюдь не единичным. Вот, например, генерал от инфантерии Андрей Медардович Зайончковский. Считался одним из самых выдающихся русских военных теоретиков, написал широко известный учебник по тактике. Однако кабинетным генералом Зайончковский не был: в русско-японскую войну командовал сначала полком, а затем дивизией, награжден Золотым оружием «За храбрость». С 1914 по 1917 год непрерывно командовал фронтовыми соединениями – сначала дивизией, затем различными корпусами. Заслуг перед страной у Зайночковского было на порядок больше, чем у Маннергейма. Отправленный в отставку Временным правительством, он уже в 1918 году попросился на службу в Красную армию. С лета 1919-го по весну 1920 года был начальником штаба 13-й армии, которая вела тяжелые бои на Юге России. После Гражданской войны преподавал в Военной академии, написал историю Первой мировой войны, сохранившую свою актуальность до сих пор.

Возможно, кое-кто из читателей, симпатизирующих «белым», воскликнет: «Не могут быть патриотами России люди, которые пошли на службу к большевикам! Я не буду спорить с ними и охотно рассмотрю другие кандидатуры. Вот, например, Антон Иванович Деникин. Тоже фронтовой офицер, отличившийся в Первой мировой войне. Революцию он не принял и уже в конце 1917 года организовывал сопротивление молодой советской власти. В 1918 году возглавил Добровольческую армию, которая стала главной ударной силой „белых“. В 1919 году стал командующим Вооруженными силами Юга России. Осенью того же года подошел к Туле и, казалось, находился на расстоянии вытянутой руки от Москвы. Не идя ни на какие компромиссы, требовал сохранения единой и неделимой России (хотя объективно, конечно, его действия никак этому не способствовали). Отправившись в эмиграцию после серии военных поражений в 1920 году, продолжал пристально следить за происходившими в России событиями, надеясь, что придет удобный момент для свержения большевиков. Однако после нападения Гитлера на СССР однозначно и решительно поддержал Советскую державу. Позиция „вместе с Гитлером против Сталина“, которой придерживались некоторые белоэмигранты, была для него неприемлема. Он категорически отказывался сотрудничать с нацистами, несмотря на их неоднократные предложения, и призывал других эмигрантов следовать своему примеру. Деникина можно упрекать во многом, но не в отсутствии патриотизма.»

Здесь, конечно, можно возразить, что Деникин, в отличие от Маннергейма, был исконно русским человеком без привязки к какой-либо национальной окраине. Что ж, возьмем Петра Николаевича Врангеля, происходившего из не вполне русского семейства. Ветвистое родословное древо Врангелей уходило своими корнями в Швецию; можно сказать, что в начале ХХ века у «черного барона» были родственники на всех берегах Балтики. Тем не менее Петр Николаевич после Октябрьской революции не побежал ни в Швецию, ни в Германию. Как известно, он сражался в буквальном смысле до последнего – находившийся под его контролем Крым в 1920 году оставался единственным плацдармом «белых». Когда и этот плацдарм был ликвидирован, Врангель отправился в эмиграцию и создал там Русский общевоинский союз (РОВС), задачей которого было сохранить потенциал Белого движения. До самой своей смерти он продолжал сохранять тесную эмоциональную связь с Россией, стремился действовать на благо своей Родины – так, как он лично понимал это самое благо. А мог бы спокойно коротать дни у родственников в благополучной Швеции.

Действия Зайончковского, Брусилова, Деникина и Врангеля были типичными для большинства царских генералов. Они сражались за Россию – так, как считали нужным и правильным, на стороне «красных» или «белых». В борьбе за свою страну они не страшились никаких опасностей, готовы были отдать жизнь. Что же делал в это время Маннергейм, горячий патриот России, как утверждают его поклонники?

А Маннергейм, говоря простым языком, уносил ноги из любимой России. Сражаться за ее будущее он не испытывал ни малейшего желания.

Февральскую революцию генерал-майор воспринял негативно. Можно видеть в этом доказательство его любви к царю-батюшке, можно предполагать, что он просто опасался крушения того старого мира, в котором ему было так комфортно жить. Правды, скорее всего, уже не узнает никто.

А началось все с того, что в январе 1917 года Маннергейм отправился в отпуск в Финляндию. По пути он заехал в Царское Село, чтобы пообщаться с императорской четой. Офицер, бóльшую часть своей карьеры прослуживший при дворе, никогда не упускал случая напомнить о себе в высших эшелонах власти. Однако его рассказы о румынском фронте не произвели должного эффекта. Складывалось ощущение, что монарху и его супруге сейчас не до него. Маннергейм уехал из Царского Села разочарованным. Это была его последняя встреча с Николаем II.