«Он твердо усвоил принцип, что в России есть только один способ сделать карьеру – с помощью связей» – так пишет о Маннергейме один из его российских апологетов Леонид Власов. Это не совсем соответствует истине; императорская Россия все-таки знала немало случаев, когда человек сравнительно простого происхождения делал карьеру благодаря своим способностям, трудолюбию и упорству. Один из примеров – знаменитый флотоводец, вице-адмирал Степан Осипович Макаров, сын выслужившегося из нижних чинов штабс-капитана и унтер-офицерской дочери. Так что фразу касательно Маннергейма следовало бы слегка отредактировать: «Он твердо усвоил принцип, что для него в России есть только один способ сделать карьеру – с помощью связей». Именно на связи Густав делал ставку в течение всей своей беспорочной службы в Российской армии.
Но вернемся в Николаевское кавалерийское училище – элитное учебное заведение, откуда лежал прямой путь в гвардейскую кавалерию. Здесь царили прекрасные, благородные нравы: только что поступивших называли «зверьми», и старшие юнкера (корнеты) могли глумиться над ними сколько душе угодно, использовать в качестве личных денщиков и заставлять выполнять любые поручения. Корнет, например, мог разбудить своего личного «зверя» среди ночи и заставить его нести себя в туалет. «Зверям» запрещалось ходить по тем же лестницам, по которым ходили «господа корнеты». Одним словом, неуставные отношения процветали здесь во всей красе, и начальство ничего не могло (или, скорее, не хотело) с этим поделать. Любители царской России обычно предпочитают не упоминать о подобного рода дедовщине, тем не менее она была реальностью.
Юноши из благородных семей были не чужды и земных удовольствий. Когда венерические заболевания приняли в училище массовый характер, генерал Бильдерлинг был вынужден предписать своим питомцам посещение конкретного публичного дома, в качестве персонала которого был уверен.
В этой прекрасной среде Маннергейм провел два года. Он быстро научился презрительно относиться к штатским, даже своим родственникам, не забывая при этом исправно брать у них деньги. Незадолго до выпуска, летом 1889 года, он умудрился чуть не испортить себе карьеру, во время увольнения устроив в пьяном виде скандал в вагоне поезда, а затем нагрубив дежурному офицеру. Спасли, как и следовало предположить, связи. Тем не менее без последствий происшествие не осталось. Маннергейм сдвинулся на несколько строчек вниз в рейтинге выпускников и лишился уже маячившего впереди места в гвардейской кавалерии.
В октябре Маннергейм, ставший корнетом, отправился в 15-й драгунский полк в польский городок Калиш (Польша в то время также входила в состав Российской империи). Несмотря на то что служебные обязанности отнимали у него от силы три часа в день, молодой офицер был недоволен. Пребывание в маленьком провинциальном городке его тяготило. В письмах родным он жаловался: «Офицеры здесь постоянно ругаются, доносят друг на друга. Командир полка – полное ничтожество, подчиненные его игнорируют. Возможности общения равны нулю. Офицерские жены низкого происхождения, необразованные, с плохой репутацией». Готовность служить стране на любом посту и в любых условиях – это явно не про Маннергейма. Он хотел служить с блеском и комфортом. Стоит отметить, что командир полка относился к молодому корнету хорошо и давал ему прекрасные характеристики. Естественно, это не удерживало Маннергейма от того, чтобы платить ему черной неблагодарностью.
Чтобы вырваться из Калиша, юному аристократу вновь пришлось задействовать свои связи. Семейство Скалон развернуло в Петербурге бурную деятельность. Крестная мать Густава побеседовала с самой императрицей, которая была шефом полка кавалергардов – «придворной» гвардейской кавалерии, в которой обычно служили сливки российской элиты. Императрица дала свое согласие на перевод молодого шведского аристократа. В декабре 1890 года Маннергейм с триумфом вернулся в имперскую столицу.
Родственники общими усилиями собрали 3500 рублей – огромную по тем временам сумму, – чтобы экипировать молодого офицера. Служба в гвардейской кавалерии требовала денег, причем денег немалых. Скромное жалованье покрывало лишь малую часть необходимых расходов, что автоматически исключало из числа кавалергардских офицеров людей без достаточных материальных возможностей. Несмотря на постоянную помощь родственников, Маннергейм быстро влез в долги. Он не умел и не любил экономить деньги, просаживая большие суммы за карточным столом. Для гвардейских офицеров военная служба была синонимом активной светской жизни, и Маннергейм здесь не был исключением. Однако его финансы не выдерживали подобного образа жизни.
Из этой ситуации был только один выход: выгодная женитьба. Вскоре после своего прибытия в Петербург Густав познакомился с Анастасией Араповой, богатой сиротой, жившей в доме своих родственников. Относительно их знакомства существует много версий, одна из которых свидетельствует, что дело снова не обошлось без баронессы Скалон. Анастасия, девушка статная, но не очень красивая, влюбилась в высокого юношу с аристократическими манерами. Сам Густав, судя по всему, никаких глубоких чувств не испытывал, но приданое, составлявшее без малого миллион рублей, заставило его сделать выбор. Свадьба состоялась 2 мая 1892 года в присутствии примерно сотни гостей. Маннергейм смог быстро рассчитаться с долгами и начать с удовольствием проматывать приданое своей жены. Собственно, так же в свое время поступил его отец, женившийся не на девушке, а на ее капитале.
В том же 1892 году Маннергейм попытался поступить в Академию Генерального штаба. Это учебное заведение было предназначено для того, чтобы готовить интеллектуальную элиту Российской армии. Связи в данном случае значили не так много, и Карл Густав, лишившись привычной поддержки, успешно провалился на первом же экзамене. Впрочем, он не слишком сожалел об этом. Блестящая кавалергардская жизнь затянула его, а для балов и светских развлечений серьезная учеба могла быть только помехой. Судя по всему, попытка поступить в Академию была продиктована исключительно честолюбием – стремлением доказать себе и окружающим, что молодой офицер еще и умен. По этой же причине сегодня многие выпускники российских вузов, отнюдь не грезящие о научной карьере, поступают в аспирантуру, а отдельные чиновники (не будем показывать пальцем) защищают липовые докторские диссертации по истории.
Но вернемся к Маннергейму. Кавалергарды, как уже говорилось выше, были во многом «парадным» полком. Способность выполнять представительские функции находилась для них на первом месте. Карл Густав добросовестно выполнял свои служебные обязанности, оттачивая манеры, навыки светского общения, искусство наездника. Он часто ходил на балы и придворные празднества, крутил романы. Он участвовал в соревнованиях кавалеристов и нередко брал призы. Вместе с однополчанами принимал участие в коронационных торжествах по случаю восшествия на престол Николая II. В отпуск ездил с семьей в Западную Европу, в основном на французские курорты. Получал награды – например, в 1895 году Кавалерийский крест австрийского ордена Франца-Иосифа. Такие награды – не боевые, а чисто церемониальные – украшали грудь многих офицеров, служивших при дворах европейских монархов. В этом, собственно, и заключалась в основном его служба.
Да, когда мы слышим про три десятка лет военной карьеры, нам обычно представляется нечто иное, нежели «балы, красавицы, лакеи, юнкера, вальсы Шуберта и хруст французской булки». И вряд ли победа на скачках и статная выправка являются основанием для установки мемориальной доски. Хотя, конечно, не стоит думать, что служба Маннергейма была лишена всяких тягот. Вот, например, что пишет Леонид Власов об одном из эпизодов придворной службы:
«Маннергейм вернулся в свой полк и сразу был назначен в „тяжелый“ дворцовый караул, где кавалергарды находились сутки, а потом три дня „приходили в себя“. Причиной этого были – необходимый атрибут дворцовой формы, лосины. Их немного смачивали, посыпали внутри мыльным порошком, и затем два дюжих солдата „втряхивали“ в лосины голого офицера. Лосины великолепно облегали ноги, но когда они высыхали, начинались адские мучения, проблемы с туалетом. Все это продолжалось 24 часа».
