– Пожалуйста, положите сюда то, что вам больше не нужно, – попросила женщина траурным голосом погорелицы, протягивая картонку Генычу.

Генка зашёл в комнату, достал из шкафа «макарова» и глушитель, положил «гостинцы» в коробку и вернул её курьерше.

– Мы вас до самой смерти не забудем, – тихо и бесстрастно поблагодарила женщина, но содержавшийся в невинной, казалось бы, фразе подтекст прозвучал для разом вспотевшего киллера-любителя громо небесным.

Весточка от «старика Хоттабыча» отвлекла Геныча от приятных, но непродуктивных рефлексий. Рак временно перестал пятиться назад и засуетился «в другом направлении».

В начале рабочей недели Геныч встретился с бывшим сослуживцем по ЗИБу – своим старым приятелем Вовчиком Бузотёркиным. Вовчик прочно «залип» на издыхающем который год Машзаводе – как прокладка в гнилом вентиле на размороженных радиаторах отопления. Котёл, снабжавший теплом весь завод, сразу после Нового Года лопнул – как зелёная мартышка, с которой второпях совокупился африканский слон. Остатки измученных нуждой и холодом людей переместились кто на биржу труда, кто на потёртые шеи престарелых родителей, кто в ту самую бывшую МТС, где парился за гроши закоренелый неудачник Геныч. Лишь инструментальный цех Машзавода – средоточие высококвалифицированного персонала и менее изношенных, чем в других цехах, станков – с грехом пополам продолжал выживать в день ото дня ухудшающейся ситуации. Цеховые специалисты – токари, фрезеровщики, шлифовщики, слесари-сборщики – в большинстве своём владели несколькими профессиями и могли сделать хоть чёрта. Надо было только поставить перед ними чёткую задачу и совсем немного (по московским меркам) забашлять – крайне желательно, с небольшим авансом.

Вовчик Бузотёркин продавался за очень неприличные деньги в крохотном – из трёх конструкторов-мужчин – бюро по проектированию прессформ. Разработчики прессформ – вымирающее племя. Мужики запустили в Интернет рекламу своей шарашки, не гнушались никакой конструкторской работой и за несколько лет обзавелись не то что бы обширной, но устойчивой клиентурой. В провинции проектирование и изготовление прессформ в металле стоит едва ли не в разы дешевле, нежели в зажравшейся столице, поэтому московские заказчики были частыми гостями в, как его называли, КБ имени Колоколова, бывшего тёзкой Геныча и непосредственным начальником Владимира Бузотёркина.

Прессформы изготовляет и отлаживает инструментальный цех, поэтому небогатые инструментальщики холили и лелеяли несущую золотые яйца курицу – конструкторское бюро прессформ. От наличия выгодных сторонних заказов зависела жизнь рабочих-инструментальщиков, которым родной завод задерживал и без того мизерную зарплату на целых три-четыре месяца. Любое «окно» болезненно сказывалось как на конструкторах и технологах, так и на лишившихся роли гегемонов работягах.

Вовчик Бузотёркин постоянно давал работягам подкалымить на изготовлении прибамбасов и примочек для своего домашнего фотохозяйства и импровизированной ванно-кухонной фотолаборатории. Вовчик помешался на фотографировании, другие – на подводной охоте, третьи – на автомобилях или мотоциклах.

Парень, с которым свёл Геныча Вовчик, ни капельки не удивился, когда киллер-любитель попросил изготовить боевую «пушку» под штатный клип «макарова» и девятимиллиметровые «маслята». Он специализировался на уникальных подводных ружьях, могущих легко загарпунить тигровую акулу, но выкидные ножи и пистолеты тоже делал не раз – весьма недурственно. Бороться с белковой недостаточностью с помощью бесконечной рыбалки трудновато, поэтому, получив левый заказ, муромский «левша» буквально расцвёл улыбкой. Работающий на всех типах станков парняга не собирался изготавливать все входящие в спецификацию «макарова» узлы и детали. Обойму ему должен был поставить регулярно ведущий с ним деликатные делишки не в меру шустрый человечек из города Коврова, имеющий доступ в закрытые цеха номерного завода. Этот же пройдоха обещал помочь с патронами – россыпью.

Генычу было наплевать, кто, каким образом и откуда доставит умельцу недостающие запчасти к боевой «волыне». Ему просто хотелось заполучить безотказно функционирующий пистолет за вполне умеренную цену при сохранении строжайшей конфиденциальности. Геныч не особенно торопил события – на первом месте должно стоять качество. Если что-то сделаешь быстро, но плохо, скоро все забудут про «быстро», но надолго запомнят «плохо»; если сделаешь медленно, но хорошо, скоро все забудут про «медленно», но навсегда запомнят «хорошо». Геныч попросил завершить работу к началу августа, и они с парнягой втихую ударили по рукам – в этот момент в свободной руке слесаря-инструментальщика уже грелся полученный от Геныча задаток.

Короткий период деловой активности сменился привычной удушающей депрессией, но Геныч преодолел затянувшийся кризис и продолжил работу над лувсепоком.

Когда он вернулся к рукописи, внутренний голос подсказал ему, как именно следует использовать «тачаемую» в цехе Машзавода девятимиллиметровую «пушку». Он слегка подправил сюжет. Да нет – не слегка: фабула лувсепока была коренным образом переиначена. Но сможет ли Геныч реализовать предложенный внутренним голосом новый вариант богомерзкого сценария?

Когда человеку за пятьдесят, время субъективно протекает для него вчетверо быстрее, чем для двенадцатилетнего шкодника-школьника. На дворе уже вовсю бушевала промискуитетная, всем дающая красная деваха Весна, а на душе у Геныча было по-осеннему пасмурно и тоскливо – навеки законсервированное состояние человека, живущего в уготованной канальям обители. Иногда он думал, что на небосводе не нашлось места для его путеводной звезды, либо она всё-таки есть, существует, но недоступна для наблюдения из Северного полушария Земли.

Он действительно никудышний человек,

Он торчит в своей никудышней обители,

Строя никому не нужные планы.

Он давно потерял точку опоры

И не ведает, куда идёт.

Правда же, он чуть-чуть похож на тебя и меня?

* * *

Геныча привезли в Муром через три месяца после памятного карамельно-ландринного дня рождения. Отец уже успел немного обжиться на новом месте. Поселили Василия Крупникова прямо на территории воинской части, расквартированной во дворце, принадлежавшем до революции княгине Уваровой. Восьмиугольный в плане каменный домик-башенка стоял особняком – чуть ближе к магазину военторга и спортплощадке, чем к казармам и штабу. Отец занимал комнату на втором этаже, на первом жили два холостых офицера. Отопление было печное – круглые шведские печки топили низкосортным каменным углем, слегка смачивая его водичкой.

До приезда жены с пятилетним сыном Василий Крупников едва не угорел в своей одинокой «голубятне». Из его рассказа выходило, что он был на волосок от гибели. Коварный угарный газ спеленал выжившего в мясорубке второй мировой войны бравого сапёра покрепче смирительной рубашки. Василий не мог самостоятельно подняться с чернокожего дивана, постепенно приобретая колер соблазнившей его вздремнуть лежанки. Он слышал, как внизу перебрасываются репликами молоденькие офицеры, но не находил способа привлечь их внимание, дать знать о себе. Тогда он прямо из лежачего положения попытался выбросить в сторону руку – и костяшки пальцев коснулись некрашеного пола, вызвав лишь негромкий стук. На остатках воли и сознания Василий стал повторять тяжело дающееся «упражнение» расслабленной как плеть рукой. Если бы подобное происходило в наше сволочное времечко, ни один обыватель не обратил бы внимания на слишком тихие периодические постукивания – на громкие, кстати, тоже. Но в середине пятидесятых годов ХХ-го века народ в России был всё же несколько другой, чем теперь. Офицеры заподозрили неладное и недолго думая решительно нарушили чужое Поле Личной Автономии. Василий Крупников был вызволен молоденькими лейтенантами из преддверия ада в самый последний момент – тот ещё коматозник с погонами.