Рутгер всю его речь благожелательно улыбался:
-Мне любопытно новое, но не более, для побега от себя есть более радикальные способы.
-Зачем тогда уехал из своих холодных, северных лесов, зачем бродил по берегу Кельтского моря? Зачем поселился в этом безумном городе похожем на скалу, где каждый камень имеет собственную душу? Зачем если не сбежать? Или же via est vita? Дорога - это жизнь? Чтобы вы, глупые актеры не думали обо мне, но я читаю ваши души насквозь.
"В ход пошла латынь", Рутгер поставил очередную галочку в незримом списке, по которому легко можно было определить в каком сейчас состоянии его собеседник и понимающе ему улыбнулся, чем вызвал у того легкое раздражение:
-Я не от себя бегу, а от твоих скучных и заунывных пьес. Ты себя можешь величать хоть каким великим режиссером и постановщиком, но если выражаться твоим языком, то sine irа et studiо должен сказать, твои художественные приемы устарели лет на двести. Скучно, а если уж мне скучно, то и другим подавно.
Собеседник выглядел недовольным.
-Вот как? Ну, тогда друг мой, прости, но я тебе не помощник, я творец, а не клоун, хочешь развлечений, господин паяц, то развлекай себя сам. В конце концов, твоя жизнь неразрывно связана с пьесами, и жалобы к театру не принимаются. Trahit sua quemque voluptas(1), - обрубил он, - когда разрушены основания, что сделает праведник? (2)
Рутгер долго на него смотрел, а потом сказал:
-Ибо нет в устах их истины: сердце их - пагуба, гортань их - открытый гроб, языком своим льстит.(3)
А он только улыбался. Улыбался широко.
Улица - уныло-серая с бежевыми пятнами домов и бело-розовыми разводами цветущей магнолии. Рутгер обстоятельно поправил галстук и белоснежные манжеты из-под рукавов черного пиджака, достал из внутреннего кармана сигареты и снова закурил, хотя совсем недавно видел здесь знак запрещающий курение. Coma Berenices(4) осталась за его спиной в очаровательном, даже кукольном, если бы не его масштабы домике - светло-бордовые стены, с легкими завитушками на рамах, облицованных светлым камнем и сказочная башенка сбоку. Этакая игривая красавица среди элегантных джентльменов и дам, разодетых в классицизм и неоготику. Улица казалась узкой из-за давящих своими сплошными фасадами домов. На Рутгера смотрела добрая сотня окон - пустые, молчаливей мертвецов. Он даже и не знал, что неприятнее бесконечная стена с пустыми глазницами или капеллы Храма Святого Микулаша. Только некий беспечный режиссер мог согласиться на такое соседство. Рутгер усмехнулся от этой мысли и неспешно пошел в противоположную сторону. Немые до поры до времени дома надвигались с обеих сторон. Вообще затеряться в узком лабиринте однообразности и одинаковых узоров было проще простого, поэтому Рутгер всегда отсчитывал повороты и количество домов - в городах он почти не ориентировался, ибо все они давно мертвы. Этот город был немного другим - жизнь и смерть здесь была так плотно переплетена, что ему все чаще казалось, что эта громада камня, статуй и церквей была невероятным призраком, ускользающим от взора не только людей, но и иных...
Улица упиралась в большой двор, огражденным посольством и астрономическим крылом иезуитской коллегии. Оно соединялось с главной библиотекой через галерею, под которой текла людская масса. Рутгер легко вошел в нее, уклоняясь от локтей и бездумных движений тел; кому-то на рукав он уронил пепел от сигареты и даже вежливо извинился, но человек не видел и не слышал его, а просто пронесся как порыв ветра мимо. Рутгер невзначай прожег дыру в чем-то плаще и подумал, что зря не захватил свой. И бездумно вглядывался в текущую толпу людей в коричневых и бордовых тонах, сливавшихся с серостью, пока где-то вдалеке, как в детской сказке на дне реки не засиял драгоценный камень - танцующие на ветру капельки. Капельки крови? Нет.
Вишенки.
Магнолии, обманутые теплыми и ласковыми днями, жалели о своей доверчивости - день выдался ветреным и холодным. Агнесса проклинала близость зловредной реки, ведь это из-за нее ветер был таким колючим, и тщетно пыталась пригладить волосы. Бывшая коллегия иезуитов, а теперь городская библиотека, прикрывалась цветущими деревьями и чугунными растениями, оплетавшими прутья ограждения. Фасад внушал благоговение своими резными пилястрами и многочисленными статуями апостолов и святых, которые сидели даже на крыше, внимательно изучая бурлящий город с высоты своего благочестия.
Впрочем, Агнесса пришла сюда не любоваться работой скульпторов и архитекторов, ей нужны были знания, спрятанные в глубине библиотеки. Ветер торопил ее побыстрее спрятаться за тяжелыми кованными дверьми, и она, бросая беглые взгляды на прохожих и придерживая юбку, ускорила шаг.
Среди очередной волны людей она приметила молодого мужчину, которого неиссякаемый поток людей нисколько не беспокоил, он стоял, не двигаясь, зажав между пальцами сигарету. И смотрел на нее.
Агнесса едва не врезалась в прохожего так резко она шарахнулась в сторону.
И более того... он смотрел на нее, а под глазами у него залегли знакомые тени, только лунная белизна поблекла, потухла, напоминая, что без отраженного света это всего лишь камень - безжизненный и блеклый. Под тусклыми солнечными лучами, с трудом пробивающимися сквозь серебристо-серые тучи недавний знакомец потерял все свое волшебное очарование, став странным, приземистым созданием под личиной человека. В ночи под сенью своей подруги-Луны он выглядел самим собой - странным созданием, порожденным полыми холмами, другом лешим и водяным, этакая деревянная куколка. А вод солнце выжигало все эти наросты, оставляя его беспомощным... уродцем.
Агнесса поскорее прогнала эту мысль из головы, а ну как он умеет читать мысли?
Вслед за ней исчез и новый знакомый. Агнесса захлопала глазами и безмолвно осматривала людей, плывущих по тротуару, но нет, никого среди них не было. Безымянная толпа неслась мимо коллегии, садоводческого общества с роскошными барельефами в сторону барочного моста или терялись в лабиринте средневековых улиц.
Рутгер конечно никуда не исчез, он был все еще здесь, только скрывшийся в тени. Ему был неприятен чужой взгляд, но тут уж он сам виноват разве нет? Если появился перед глазами, то эти глаза безошибочно найдут его. Правила - важнейший устой жизни, и он больше всех их чтил и соблюдал. В тенях с цветом было еще хуже, но на то они и тени и Рутгер только среди них мог перевести дух, не вглядываясь судорожно в безумную круговерть цветов, пытаясь дознаться не потерял ли он какой.
Девушка с вишенками на платье крутила головой, а Рутгер думал - и что она здесь делает и нужно ли ему это знакомство? Она же тем временем оправила короткую курточку с бантиком на хлястике, еще раз внимательно огляделась вокруг и скривившись отправилась в бывшую коллегию иезуитов.
Рутгер долго не думал, легко будто он был дымком просочился сквозь людей, и последовал за ней по ступеням и за тяжелую поблекше-красную дверь.
"Никогда и не за кем не следил", думал он, рассматривая колонны из розового мрамора, державшие далекие потолки, являвшие собой шедевр то ли барокко то ли рококо (ах, он никогда не был знатоком искусства, его недавний собеседник снова бы зафыркал и осыпал его бы упреками) со всеми этими облаками, ангелами, серафимами, печальными девами.
"А может это вообще не рококо и не барокко", подумал Рутгер, разглядывая золотые завитушки на пилястрах, пока Агнесса карабкалась по бесконечным, широким пролетам.
Бывшая коллегия поражала размахом и масштабами, человек легко мог бы затеряться в блеске сусального золота и холоде мрамора. Но Агнессу кажется не смущала роскошь, солнце на секунду вырвалось из пелены, чтобы золотом лучей заиграть в ее русых волосах. Она вдруг резко обернулась и подозрительно обвела взглядом пролет, но Рутгер успел спрятаться в уголке, куда свет не мог заглянуть. Ему - приятелю Луны тяжело было скрываться под пристальным взглядом Соль и его блеклые очертания выделялись как белый полумесяц на утреннем небе. Лицо Агнессы было круглым, напоминая Рутгеру о зефире. В подозрительности Агнессе нельзя было отказать, она разглядывала каждую ступень, будто охотничий пес, вынюхивающий лису. Недавняя встреча действовала на нее угнетающе, а напоминание о возможных просьбах висело дамокловым мечом, Агнесса горячо молилась, чтобы знакомец провалился пропадом. Но нет, вот он появился, напомнил о себе и исчез. Ну что это неведомое Полешко могло бы попросить у нее?! Впрочем, сюда она и пришла, узнает все, что ей нужно.
