порыв и молчание, яркие явления чувств и сумрачность тайны — в этот

день они и впрямь были воплощениями тех сил, которым служили их

народы…

Затаив дыхание, зрители смотрели, как старшие маги сходятся шаг за

шагом. Наконец, они остановились друг перед другом в центре круга. Конь

в тяжелой попоне перешагнул копытами и замер — над площадью

воцарилась полная тишина. Иштан взглянул в лицо стоящему перед ним

краантль, странное чувство охватило его — он не находил в чертах перед

собой черт своего друга! Черные, горящие глаза, такие неестественно

яркие и пронзительные — он не узнавал их взгляд… И это новое, странное

обличье солнечного эльфа обрушилось на него каким-то удивительно

пронзительным осознанием собственной судьбы. Он словно взглянул в

зеркало: с необычайной ясностью вдруг ощутил, что он — СТАРШИЙ

ВЕЛЛАР! Именно сейчас! Не тогда, когда ключ Эллар впервые коснулся его

руки, и даже не тогда, когда он сегодня принимал одежды из рук лунных

жрецов: нет! это осознание пронзило его здесь и теперь, на глазах у

своего народа, в день, когда свет равен ночи.

Кровь десятков поколений дома Сильвана взыграла в нем, пронизывая

тело острым, прозрачным холодком. Все, о чем говорили ему перед

выходом, вдруг стало ясным, как день — более того, оно вдруг обрело

осязаемость, став самим его телом. Он больше не играл свою роль — он

был тем, кем хотели видеть его сотни эллари, и это преображение

поднималось откуда-то из самой глубины его естества, меняя сам его

облик. Это оно выровняло его осанку, придав ей особую, неподражаемую

прямоту и статность, оно подсказало, каким должен быть взгляд, как

должно нести роскошный костюм…

Кравой сделал шаг вперед и, не отпуская повод, преклонил колено перед

ним, ровно опустившись в своей блистающей золотом одежде. Короткий

поклон головы, и он снова поднялся. Взглянув в лицо веллару

подведенными глазами — такими непривычно темными и пугающе чужими

— рукой в перчатке протянул повод; Иштан — тоже в перчатке — принял

его. На секунду они замерли лицом к лицу посреди площади; солнечный

эльф сделал маленькое, заметное лишь им двоим движение глазами вниз

— Иштан поспешно склонил голову в поклоне… В следующее мгновение

площадь взорвалась радостными возгласами — эллари и краантль бурно

приветствовали новое светило! Пройдет полгода, прежде чем оба жреца

снова окажутся на этой площади, и тогда старший веллар склонит колено,

преподнеся в дар солнцу белого, точно диск луны, быка с рогами,

сияющими серебром, — и мир оживет, согретый дыханием весны. Но пока

что холодная Эллар набирала силу, сковывая своим сиянием реки и озера,

выбеляя поля, рассыпая свои лучи искрами снега, сияющими в холодные

лунные ночи под куполом неба, усыпанного мириадами звезд…

Жрец солнца снова чуть заметно перевел взгляд, указывая глазами на

группу велларов, стоящих за спиной Иштана. Лунный эльф развернулся и

под ликующие возгласы двинулся обратно — так же спокойно и с

достоинством, как пришел. Рыжий скакун важно вышагивал за ним.

Поравнявшись с группой велларов, Иштан передал повод одному из них и

развернулся лицом к собравшимся. Он чувствовал в душе необычайное

вдохновение и легкость, словно сошедшие вдруг на него, недавняя

скованность и смущение были забыты. Он поднял руку, все тут же

замолчали.

— Великая Эллар принимает этот дар в знак своей милости к лунному

народу! — ясно возгласил он. — Пусть же она благословит каждого из вас,

а ее сияние обратится в ваших сердцах в любовь, и пусть эта любовь

станет вашим теплом среди холода надвигающейся зимы! Ан синтари

Эллар!

— Ан синтари! Ан синтари!!! — со всех сторон зазвенело в ответ — город

принял своего нового веллара…

Иштан опустил руку, давая понять, что торжественная часть окончена, и

можно начинать веселье. Толпа тут же зашевелилась, открытое

пространство, где только что происходила встреча, мигом заполнилось

празднично одетыми эльфами, где-то заиграла музыка.

Веллары снова обступили Иштана, взяв в живое кольцо. Иштан понял, что

пора возвращаться в храм, чтобы переодеться. Их лунная группа уже

двинулась было прочь с площади, когда через стену велларов Иштан вдруг

увидел высокую фигуру Кравоя — сопровождаемый нахмуренными

жрецами из храма Краана, точно стражами, тот пробирался к нему.

Веллары скривили лица, недовольные тем, что их шествие прервали, но

ничего не сказали, жрецы-краантль были так же недовольны вольностью

своего начальника, но тоже молчали. Кравой тем временем подошел к

лунному эльфу: с привычной улыбкой он снова был похож на себя,

несмотря на необычный раскрас на лице и цвет волос.

— Ну как тебе твой первый выход?

— Кажется, все прошло более или менее гладко, — улыбнулся в ответ

Иштан. — Да, кстати! — спасибо тебе… А то бы я там так и стоял, как

олень!

Кравой рассмеялся.

— Олень с конем! — самое необычное зрелище, которое я когда-либо

видел!

Иштан тоже засмеялся.

— Скоро начнутся песни в Круге — ты пойдешь? — спросил он, но Кравой

только опустил глаза — его лицо вдруг приняло печальное выражение.

— Я хочу сходить на реку, — тихо произнес он, — послать весточку Моав.

И другим тоже: отцу, матери…

Иштан тоже опустил глаза.

— Можно мне с тобой? — так же тихо попросил он.

— А как же песни? — не удержавшись, улыбнулся Кравой.

— Они ведь каждый вечер бывают, а вот равноденствие…

По губам Кравоя снова пробежала улыбка.

— Ну тогда — по храмам! — Переоденемся, смоем с себя эту гадость! А

главное, снимем это…

Он вдруг скроил недовольную гримасу и с омерзением потряс рукой в

перчатке, тем самым еще больше усилив недовольство зорко следивших за

ним краантль.

— Терпеть их не могу! Точно целуешься через мешок!

Друзья рассмеялись, жрецы обоих храмов насупились еще сильнее,

продолжая хранить укоризненное молчание.

— И часто ты целуешься через мешок? — поинтересовался Иштан.

— Нет, — скривился краантль, бросая убийственный взгляд на своих

стражей. — Но я два раза в год надеваю перчатки. В общем, встретимся у

городских ворот…

***

К облегчению Иштана, процесс разоблачения занял куда меньше времени, чем одевания: по-прежнему не разрешая раздеваться самостоятельно,

веллары сняли с него торжественные одежды, жрицы-эллари ловкими

движениями смыли краску с лица и волос, после чего Иштан почувствовал

себя значительно лучше. Когда же ему выдали привычную одежду, он

успокоился окончательно. Уже в обычном виде быстро, но с любовью

собрал в храме небольшую корзиночку с цветами, срезанными в

небольших горшках, стоящих подле статуи Эллар, и дополненными

священными ветвями омелы, поднесенными богине, и вышел из храма.

Кравой уже ждал у ворот. Стражники даже не взглянули на них,

поглощенные обсуждением сегодняшнего «Поднесения дара» —

неприметные в будничном одеянии, двое старших жрецов вышли за город.

Весь путь до реки они преодолели в каком-то тяжелом молчании. У берега

остановились; Кравой достал из-под плаща небольшую плетеную

корзинку: внутри были сложены цветы и плоды — темно-зеленые веточки

багульника, гроздь рябины и нежная, вся в желтой пыльце, ветка мимозы.

— Это были любимые цветы моей матери, — сказал Кравой, тихо касаясь

пальцами ярко-желтых комочков. — Так чудесно, что я смог найти их в

оранжерее в это время.

— Уверен, она обрадуется, увидев их снова, — тихо поддержал Иштан и

тут же поспешно добавил, кивнув на свой подарок: — Я срезал немного

маттиолы — Моав нравился этот запах; и еще омела, цветок Луны — ведь