наблюдая за его действиями, по-прежнему неподвижно стоял Иштан. Но
солнечный эльф не смотрел по сторонам, он лишь сидел, вперив взгляд в
дорогу, прорезающую лежащую внизу равнину… Почему?! Почему ее имя
до сих пор волнует его — теперь, когда он, наконец, обрел счастье! Он
почувствовал, как безотчетная тревога поднимается в душе — неужели так
будет всегда?! Карие глаза краантль вспыхнули — нет, он сможет
совладать с собой! Он должен сделать это ради Соик. Ради того, чтобы не
ранить ее! Он внезапно почувствовал острую необходимость заговорить с
кем-то, как если бы общение с живым могло отогнать призрак той, что
давно умерла.
Он вскинул голову, лихорадочно осмотрелся по сторонам, точно ища
помощи. В следующий же миг у него отлегло от сердца: прямо к нему
вприпрыжку бежала Аламнэй… Вот она, помощь! — Рыжие волосы,
растрепавшись, взлетали в такт бегу, сквозь них просвечивало солнце,
отчего казалось, что ее головка охвачена пламенем. Напряжение,
державшее Кравоя, тут же отступило, точно спугнутое живой беспечностью
девочки; помрачневшее было лицо осветилось улыбкой. Эльфина поймала
ее и тут же тоже просияла, отразив улыбку отца, точно живое зеркало.
Подбежав, она мигом залезла к нему на колени.
— Пап, а пап!..
Кравой заботливо поправил непослушные огненные прядки.
— Что?
— А откуда это все взялось?
— Что все?..
Аламнэй осмотрелась с видом феодала, проверяющего свои владения. Ее
взгляд зацепился за горизонт, отделяющий синеву неба от темной линии
леса, и так и остался там.
— Ну, все вокруг! Наш лес, и озеро, и чужие леса тоже…
Жрец солнца, следуя взгляду дочери, взглянул вдаль. Несколько
мгновений они сидели так, глядя на темнеющий вдалеке лес. Наконец
Кравой пошевелился, поудобнее усадил девочку у себя на коленях, готовясь к рассказу.
— Это очень длинная и красивая история…
Эльфина тут же оживилась, заболтала ногами.
— Расскажи, расскажи! Я хочу знать историю!
— Тогда слушай и перестань колотить меня — я и без этого тебе все
расскажу, — утишил ее Кравой.
Песня Полей мгновенно свернулась клубком, прижавшись к его груди, как
делала всегда, когда готовилась слушать истории. Устремив вдаль темные
глаза, жрец солнца начал повествование:
— Итак, сначала было только небо и море, и ничего кроме них не было —
ни звезд, ни солнца, ни земли, ни ветра. И между небом и морем гуляла
большая белая лошадь…
— Больше, чем твой Град? — уточнила Аламнэй.
— Намного больше, и намного красивее — ее голова касалась неба, а
белая, как снег, грива спускалась до самого моря. И гуляла она очень
долго — так долго, что даже сама не знала сколько. И стало ей скучно и
одиноко — ведь она была совсем одна, и вокруг не было ничего, кроме
неба и моря! Тогда она родила двух жеребят: одного — стройного,
серебристой масти, с синими, как небо, глазами; другого — сильного,
непокорного, алой масти — грива его развевалась над морем, а дыхание
было таким горячим, что его воды вскипали.
Аламнэй пошевелилась и хмыкнула, выражая то ли одобрение горячности
алого жеребенка, то ли недоверие к услышанному. Кравой тихим голосом
продолжал:
— Едва окрепнув, жеребята пустились вскачь по небу, догоняя друг друга,
и искры, что вылетали из-под их копыт, рассеялись по нему, став
звездами.
— А белая лошадь?
— А она тем временем решила отдохнуть — ведь она очень устала. Она
легла прямо посреди моря и заснула. И спала так долго, что из ее гривы и
хвоста успел вырасти красивый густой лес, из шерсти поднялись травы.
Лес породил птиц и животных, из травы выросли цветы, из цветов
появились бабочки и стрекозы…
Аламнэй слушала, аж открыв рот от изумления.
— И что — она спит до сих пор?!
— Да, — улыбнулся Кравой, — иначе как бы мы могли гулять по лесам,
полям? Да, она спит до сих пор.
Личико Аламнэй вдруг стало испуганным.
— Но ведь она не умерла, правда?!
— Конечно, нет, ведь она же дышит — мы называем ее дыхание ветром.
— А жеребята?
— А они так и бегают по небу — мы называем их солнцем и луной. С тех
пор они выросли, стали сильными и такими прекрасными, что ни одно
существо на свете не может сравниться с ними! Алый жеребенок стал
могучим конем-солнцем, а серебристый — прекрасной тонконогой
лошадкой — ее блестящая грива такая длинная, что по ночам спускается
на землю — это и есть лунные лучи.
— А почему они бегают не вместе? — не унималась маленькая эльфа —
рассказ отца вызвал множество вопросов, но у Кравоя, похоже, были
ответы на все.
— Потому что красный конь бегает быстрее, — просто ответил он, — и
хрупкой лошадке трудно за ним угнаться. Но иногда они все-таки
встречаются в небе и пасутся вместе — ты ведь слышала о солнечном
затмении?..
Аламнэй кивнула. Дальше было еще интереснее…
— А однажды у них родились дети: их называли азарларами — детьми
неба. Они выросли, и стало им тесно на небе. И тогда они решили
спуститься на землю. Один из них — Кайлал — стал отцом всех краантль.
От другого, по имени Сильван, пошли эллари; остальные братья и сестры
дали начало другим народам. Вот так! А лошадь спит до сих пор…
Он тронул пальцем вздернутый носик Аламнэй, но той было не до шуток —
все оказалось куда серьезнее, чем она могла предположить. На
посерьезневшем личике отражалась крайняя степень концентрации мысли.
— А вдруг она когда-нибудь проснется! — испугалась вдруг она.
— Когда-нибудь она обязательно проснется, и тогда мы все поскачем на
ней далеко-далеко к звездам. А солнце и луна будут скакать рядом с нами.
— А это будет скоро?
— Не знаю, — покачал головой Кравой, — она ведь должна выспаться. Ну
а пока ты можешь смотреть на солнце и луну. И если тебе вдруг когда-
нибудь станет одиноко, вспомни о том, что там, высоко живут две
прекрасные лошади. Взгляни на них — и ты почувствуешь, что они тоже
смотрят на тебя.
— И та, которая спит, тоже?
— Ну, конечно, и она тоже! Она знает каждого, кто ходит по ее спине, и
бережет его…
Увесистый хлопок по спине прервал рассказ Кравоя, заставив его
дернуться от неожиданности. Веселое лицо старшего всадника склонилось
над маленькой Аламнэй.
— Да, именно так все и было! Это я тебе точно говорю! — громогласно
заявил он; в уголках его глаз и красивых, четко очерченных губ привычно
таился смех. — Потому что лошади — самые замечательные животные на
свете, и все красивое могло произойти только от них! И земля, и солнце и
луна, и все прочее тоже! И женщины — они тоже от лошадей произошли…
Кравой бросил на него выразительный взгляд, пресекая дальнейшие
рассуждения на тему женщин. Аламнэй с недоверием покосилась на
шумного краантль, затем взглянула на отца, тот кивнул.
— Вот видишь — если даже Коттравой говорит, значит, точно правда. Ну, а
теперь слезай, идем кушать — ты уже проголодалась?..
Эльфина задумчиво слезла с его колен — обычно она все делала бегом, но
услышанное, по-видимому, произвело на нее слишком большое
впечатление. Вместе с отцом и старшим всадником она тихо потопала к
костру, от которого уже вовсю разносился аппетитный запах жареного
мяса, а вместе с ним — нетерпеливые голоса краантль, дружно уверяющих,
что все уже готово. Одновременно с ними к огню подошел Иштан — так же
незаметно, как и удалился. Кравой попытался поймать его взгляд, но ему
это никак не удавалось… Тонкое лицо веллара выглядело невозмутимым,
на губах витала спокойная улыбка.
Наконец все сели к еде. Вопреки скромному предупреждению Коттравоя,
