Только одного не учла Пресветлая Мать: фактор в лице своего сына, не планирующего отдавать супругу.

Хэдес негодовал. Если бы сейчас ему под руку попался кто-либо из слуг, моментальная смерть ему была бы обеспечена в лучшем виде. Кабинет уже являл миру лучшее из творений художников-абстракционистов, требуя качественного ремонта. На очереди, похоже, находился зал, где сейчас пребывала виновница столь взвинченного его состояния. И потому, все обитатели особняка, заслышавшие звуки крушения, запрятались как можно дальше. Маска обманчивого добродушия и беззаботности слетела, не оставив после себя ничего, и попадаться на глаза такому хозяину не рисковал никто.

Кроме Илиссы, по всей видимости, решившей сохранить хотя бы одно помещение в презентабельном виде. В конце концов, площадь там была обширнее, реставрационные работы заняли бы больше времени. Поэтому, предоставившая возможность супругу испортить то, что еще не было испорчено, одна из дочерей Трехликой появилась в кабинете, озадаченно разглядывая претерпевший серьезные изменения интерьер.

- Собрался открывать новые грани своего дара? – заинтересованно осведомилась женщина, переступая через обломки треножника, который когда-то украшало раскидистое растение родом из Бездны. Как и все порождения этой зоны, оно было неприхотливо в уходе, но уж очень прожорливо. Лучшим удобрением колючему кустику со стреловидными листьями считались мелкие животные, но при отсутствии таковых и крайнем голоде оно было способно полакомиться и конечностями кого-либо из низших рас.

- О да, раздумываю, как бы податься в могильщики: буду кукол создавать. Мертвых, - добавил мужчина, оборачиваясь в сторону вошедшей и нехорошо улыбаясь, - Из тебя выйдет шикарный экспонат. Молчаливый и безвольный, главное. Не способный творить Агнус знает что! – к концу своих «размышлений» Хэдес успел добраться до супруги, и что-то в его взгляде заставило обычно беспечную на вид женщину сделать шаг назад. Гнева собственного мужа она не боялась никогда, потому что чаще всего такая реакция вызывалась намеренно и крайне забавляла одну из дочерей Трехликой. Но не сейчас. Пятясь от взбешенного мужчины и запинаясь на разбросанных по полу обломках и осколках вещей, когда-то любовно выбираемых для кабинета, она корила себя за то, что решила вообще сюда заглянуть. Похоже, что кто-то был действительно не в духе.

- Не хочешь расставаться со мной и в посмертии? – страх страхом, а неспособность оставить последнее слово за кем-то кроме себя хорошо развязывала язык, пока женщина обдумывала план побега. С учетом того, что она была уже практически загнана в угол и не имела путей к отступлению, мыслительную деятельность можно было смело назвать напрасной.

- Начинаю думать, что идея жениться на тебе была не самой лучшей, - сжав плечо супруги, неожиданно коснувшейся спиной стены, он несильно тряхнул «жертву», в результате чего лопатки ощутимо приложились к неровному камню, оставившему на серой коже глубокие царапины. Желание выдать в ответ нечто из категории «я же говорила» умерло в зародыше, когда дернувшаяся от этого резкого действия Илисса подняла голову и встретилась взглядом с Хэдесом. И против своей воли захотела стать как можно меньше и незаметнее. Потому что впервые стальные глаза показались настолько безжалостными. Настолько чужими. Ледяными.

Даже руки мужчины сейчас казались теплее, чем этот холод, обнимающий все ее естество, пронзающий длинными иглами и вытягивающий душу. Вынуждающий безмолвно кричать, разрывая легкие от нехватки воздуха, вынуждающий молить… о снисхождении? О смерти?

Она никогда не боялась мужа. Никогда не принимала всерьез его угроз. Но молчаливый тяжелый взгляд и до боли сжатые на шее пальцы сейчас заставляли дрожать и жадно глотать воздух приоткрытыми губами. И отнюдь не возможное удушье ее страшило. А что-то другое. Чему она не могла дать объяснения.

И оттого становилось еще хуже.

- Я бы спросил, о чем ты думала. Но слабо верится, что ты вообще утруждала себя мыслительной деятельностью, воздействуя на чужие подсознания! – каждая отрывистая фраза сопровождалась новым резким встряхиванием, осуществляющимся уже бесконтрольно и с применением обеих рук, - Ты заигралась, Илисса! Методы не имеют значения, пока ты заботишься о своем мире и государстве. Но уничтожение соседних областей здесь же, на Альтерре, в список допустимых действий не входит.

- Я хотела помочь той девочке и не предполагала трагедию таких масштабов, - голос, срывающийся и непривычно тихий для нее, вряд ли вообще был принят во внимание. Сейчас мужчина мог слышать только себя, продолжая говорить и все сильнее сжимая плечо виновной. Бешенство, более яркое, нежели любая его одержимость идеей, застилало глаза. Он действительно был способен принять многое, что шло во благо Ирльхейну. Хотя бы по той причине, что сам использовал не самые благородные методы, наказание за которые обязательно когда-нибудь последует. Но он не трогал тех, кто проживал в иных государствах. Межмирье само по себе пока что было неприкосновенно.

Это повышало градус его ярости сильнее и сильнее. Требуя высказать все супруге, заставить ее слушать хоть иногда разум и понимать, что именно она делает. И если бы не внезапный всхлип, прозвучавший рядом с ним, не слишком искренние, чтобы быть фальшивыми, слезы и бескрайний страх в зеленых глазах, он бы не остановился. И не осознал, что, перестав удерживать женщину за горло, занес руку для удара. Не замер в ужасе от этой внезапной мысли.

Он мог ударить Илиссу. Он заставил ее плакать. Он виновен в следах на ее плече и шее, в подступающих рыданиях, что сотрясают ее тело.

Он обещал, что с ней этого никогда не случится.

Но вздрогнуть и отпустить женщину, едва держащуюся на ногах, его заставило не это. А прозвучавшая бесцветным голосом со стороны входа, уже давно не имеющего двери, фраза, вызвавшая новый прилив бешенства.

- У нас приказ Пресветлой Матери сопроводить эту женщину в Цитадель.

Какое из слов стало катализатором безумия, в котором были вскинуты опущенные мгновением назад безвольно руки? Что именно заставило память подбросить когда-то давно увиденные строки, используемые слишком редко, чтобы впиться в сознание и стать привычными? Понимал ли рассудок, что за неповиновение Трехликой наказание может последовать не только в сторону изначально обвиненной лишь Илиссы?

Пять кругов вспыхнули в одно мгновение, увеличиваясь в диаметре и разгораясь сильнее по мере приближения к объектам назначения. Развоплощенные души осыпались прахом на и без того не радующий глаз своей чистотой каменный пол. Изнутри словно разом выдернули все, лишив немалой части сил: подобные заклинания, ориентированные на приближенных к богам существ, использоваться без последствий не могли. Во всех смыслах. Что доказало искажение пространства где-то слева.

- Какой бы грех ни совершила моя жена, решать ее судьбу могу только я, - взгляд, обращенный в сторону появившейся таким нехитрым способом Пресветлой Матери, не выражал ни капли раскаяния. Словно бы не он пошел против решения Богини, не он моментом уничтожил более десятка ее приближенных, пришедших за осужденной на ссылку Илиссой. Не он был готов расправиться даже с Высшими и самой Трехликой, если бы они посмели встать у него на пути. Его супруга могла быть сколько угодно раз виновной, но это не значило, что он позволит кому-то судить ее. И ни при каких обстоятельствах он бы не допустил долгой разлуки.

Стоящая рядом виновница происшествия, уже оправившаяся от недавней вспышки мужа, выглядела абсолютно спокойной: подбородок привычно вздернут, спина идеально прямая, на лице расслабленно-вызывающее выражение. Раскосые глаза чуть сощурены, а губы искривлены в едва заметной усмешке. И лишь холодные пальцы, излишне крепко сжимающие ладонь Хэдеса, чтобы поддержать ослабевшего после такого выброса энергии мужа, выражали истинное состояние молодой женщины. Потому что даже несмотря на свою непокорность, она чувствовала, что с рук им обоим случай со стражей не сойдет.