- Я понял... - хмуро бурчит. - Что делать?

- Аня, тебе задание. Научить своего брата чистить картошку.

- Да, хозяин.

- Молодец.

- А вы будете с нами обедать? - интересуется Витя, ковыряя картофелину.

Вопрос с подвохом.

Как кажется ребенку.

- Нет, - улыбаюсь. - У меня дела есть. Я поем потом и не здесь.

Вздыхает.

Уесть меня не получилось.

***

- Будем учиться привыкать к свету, - заявляю птенцу после заката. - Прямо с сегодняшнего вечера.

- И как? На улице ж темнота, - хмыкает, демонстративно смотрит на блеклый луч света на полу коридора.

- Легко, - пожимаю плечами. - Знаешь, а после ночи всегда наступает утро. А после утра - день.

- А восход?

- Раздевайся, - командую вместо объяснений.

Стягивает футболку.

- Все снимай.

- А ты?

- И я, - киваю. - Там, где мы будем, одежда - лишняя.

- Татарский пролив, - комментирует из-за плеча Апрель.

Под нами - водная гладь.

- Именно, - соглашаюсь. - И нам аккурат сюда.

И отпускаю гравитацию.

Тонем с громким всплеском.

Толща воды давит.

Выпускаю воздух из легких. Рядом так же булькает Апрель.

- Смотри, - на глубине в две тысячи метров говорю птенцу на языке жестов, - это стартовая глубина. После восхода поднимемся, насколько ты можешь выдержать...

Апрель смотрит на меня странным взглядом.

- Что-то непонятно?

Дергается вверх, но я его останавливаю, ухватив за ногу.

- В чем дело? - повторяю жесты.

Изображает страдальческий вздох и, кое-как повиснув вертикально, начинает махать руками... морской семафорной азбукой.

- "Я.Н.Е.З.Н.А.Ю.Я.З.Ы.К.Г.Л.У.Х.И.Х", - "вымахивает" спустя десять минут старательной борьбы с гравитацией, плотной водой и силой Архимеда.

Хлопаю глазами.

Ладно.

- Морзе знаешь? - в такой же манере интересуюсь. Махать руками в воде - занятие трудоемкое.

Кивает, протягивает руку, сжимая мою кисть.

- Только английскую, - переходит на английский язык.

- А английский язык жестов? Американский, французский? Хоть какой-нибудь.

- Не знаю. Мне не попадались глухие. Точнее, попадались еще до плена, но языком жестов они не владели - в то время вообще образованием глухих плохо занимались. Извини.

Упущение. Морзе общаться до ужаса долго - простое слово занимает раз в "дцать" больше времени, чем один короткий жест.

- Обязательно выучи, - передаю.

- Как натолкнусь на глухого, так сразу, - на лице ирония.

- Я помогу, - улыбаюсь. - Я знаю, где их найти.

- Хорошо, - кивает.

Объяснение, которое на жестах заняло бы минуту максимум, азбукой Морзе приходится передавать полчаса. Общение делается невыразимо медленным, но я сам идиот. Расслабился, привык, что собратья, как правило, знают все нужные языки... Ага.

Впрочем, до восхода у нас есть время.

- Почему два километра? - интересуется птенец, сжимая мою ладонь.

- Точное значение, где пропадает свет - километр семьсот, - отвечаю. - Но два - на всякий случай. Ты можешь определить глубину по давлению?

- Нет...

- Тогда запоминай пока так, субъективно. Здесь - два километра. Приблизительно. Это ощущение давления в двести атмосфер. Это стартовая глубина. Ни в одном море нет солнечного света на этой глубине. Поэтому пережидать тут тоже можно. Вообще солнечный свет останавливается метров триста повыше, но для полной уверенности берем два километра. Это что касается только воды, без учета закапывания в дно.

- Понял.

- Ну вот. Ждем восхода, а потом потихонечку выплываем.

- Понял.

Восход наступает через четыре часа.

Прихожу в себя.

Птенец где-то на двести метров ниже.

Спускаюсь, подаю руку.

Медленно поднимаемся.

- Я боюсь, - вдруг сигнализирует.

Останавливаюсь.

- Чего?

- Солнце... оно пугает.

- Не бойся, ты солнца еще долго не увидишь, - успокаиваю. - Мы немного повыше всплывем. Слушай себя. Не торопись. Пойми, что ты чувствуешь. Если станет совсем плохо, нырнем глубже.

На глубине в тысячу пятьсот двадцать метров птенец останавливается, прислушиваясь к своим ощущениям. Полагаю, что мы выше не пойдем, но Апрель продолжает подъем.

Наконец останавливается, поворачивается ко мне. На лице - мученическое выражение.

- Не могу больше, - слабо давит на руку.

Вместо ответа тяну его чуть ниже.

Тысяча четыреста сорок один.

Останавливаемся на девять метров ниже.

- Неплохо для начала, - ободряю. - Тысяча четыреста пятьдесят метров.

- А ты на какой глубине был первый раз?

- Я откуда знаю? - ухмыляюсь. - Я первые три тысячи лет на пальцах считал, помнишь? Я тогда о паскалях, атмосферных давлениях и вообще физике понятия не имел.

- Ну, а если прикинуть?

- Если прикинуть... - улыбаюсь. - С двух тысяч метров, Младший. Не знаю я. Когда научился считать метры и измерять глубину давлением, я был уже постарше тебя в этак тридцать восемь раз.

- И что теперь мне делать? - меняет тему разговора.

- Ничего, - отвечаю. - Сиди, наслаждайся теплой водичкой.

Фыркает. Вода, как и везде в океане на такой глубине - примерно четыре градуса по Цельсию.

Нам без разницы.

Пережидать закат приходится опускаться на стартовые две тысячи. Когда мир вокруг перестает вертеться, Апрель рвется наверх, но я его останавливаю.

- Еще пять минут.

- Зачем?

- При подъеме или спуске восход или закат случаются раньше или позже, нежели на твердой земле, - поясняю. - Две тысячи метров - примерно восемь минуты по времени. Хочешь встретить закат?

Тут же послушно оседает вниз.

- Не надо.

Киваю.

На поверхность поднимаемся спустя пять минут после заката, а на твердой земле оказываемся еще спустя час.

Отплевываемся от соленой воды.

- И как часто надо так нырять? - задает вопрос Апрель, когда вновь может наполнить легкие воздухом.

- Раз или два в неделю. Можно чаще. Можешь вообще в океане поселиться, но не рекомендую. Помимо солнца, надо еще полет тренировать. А в воде усилий по перенаправлению гравитации нужно намного меньше.

Страдальчески вздыхает.

- Я даже не спрашиваю, топили ли так тебя, - бурчит.

- И правильно, ибо топили, - соглашаюсь. - Причем без всяких объяснений. Вечером взяли за шкирку: "Будешь учиться солнцу". И уволокли в океан. Пока допер, что делать, куда плыть, что это за боль вокруг, и куда от нее деваться, успел от Наставника кучу лещей отхватить. Это тебе хорошо - язык жестов, семафорная азбука, азбука Морзе... А тогда под водой я только глазами хлопать мог Наставнику и рожи корчить.

- Я язык жестов не знаю, - кривится. - Ты начал руками что-то показывать, я себя полным дураком ощутил.

- Да ладно, - фыркаю. - Научишься. В городе есть общество глухих. Там подкараулим нужного тебе человечка.

- Только учти, что я сразу не постигну язык, - напоминает. - Мне неделю тренировок нужно.

- Учту, - соглашаюсь. - Дурное дело нехитрое.

Кивает.

***

Возвращаемся ближе к утру.

Андрей уже привык к моим ночным отлучкам, поэтому с верхнего этажа лишь слышен дружный храп трех человеческих существ. Четвертое, нечеловеческое, встречает нас громким мявом.

- Твои слуги не кормят твою мохнатину, - резюмирует Апрель, глядя на вьющуюся у ног кошку.

- Проверю, - натягиваю футболку со штанами.

Кошку все-таки кормят. Миска полна корма, рядом стоит чистая вода.

- Ей, скорее всего, корм не нравится, - говорю, глядя в желтые глаза с вертикальным зрачком.