— Прошу, успокойтесь, — судорожно перебирая в уме возможные варианты действий, Катерина коснулась затянутой в перчатку ладонью плеча незнакомки. — Я сейчас… — она огляделась, — сейчас найду извозчика и отвезу вас к медику. Вы только потерпите, умоляю.
— Не… н-не нужно… — закашлявшись, женщина помотала трясущейся головой, отчего светлые, тронутые сединой локоны, выбились из-под капора, и, уже чуть спокойнее, повторила, — не нужно… м-медика.
— Но вы же.., — она даже не успела договорить: незнакомка обеими руками вцепилась в ее запястья, с невыразимой мольбой заглядывая в глаза.
— Мне… уже л-лучше. Я живу н-не п-подалеку, — жадно глотая ртом воздух, что ничуть не помогало ей сделать полный вдох, женщина тяжело дышала, но старалась донести свою мысль до случайной спасительницы. — Там м-муж, он пом-может.
— Где вы живете? — понимая, что это единственное, что в ее силах, осведомилась Катерина, поддерживая несчастную за локоть и жалея, что совершенно ничего не смыслит в медицине, а потому не способна никак иначе помочь.
— Т-там, — махнув рукой вглубь Малой Конюшенной, для чего пришлось выпустить одно запястье из цепкой холодной хватки, пояснила она. — П-помогите дойт-ти.
Если бы ей не приходилось следить за состоянием незнакомки, эта короткая дорога не отняла бы более трех минут, но едва стоящая на ногах женщина делала шаг за шагом с таким усилием, что Катерина боялась столкнуться с кем-нибудь из горожан, увлеченно наблюдающих за представлением кукольников, и просто прогуливающихся по улице, но не пытающихся предложить свою помощь. Повинуясь указаниям несчастной, она свернула в какой-то проулок, надеясь, что до конечной точки осталось недалеко. Но стоило пройти половину пути, незнакомка вдруг стала крениться влево, и Катерина поспешила подвести ту к стене, чтобы перевести дух. Сбиваясь с французского на русский и обратно, она попыталась заговорить с женщиной. Та хрипела, держась за грудь, и что-то желала сказать, но голос ее был столь прерывистым и тихим, что слова различались с превеликим трудом. Несчастная просила отдохнуть минуту — это все, что удалось расслышать и связать после многократного повтора; и Катерина, опасаясь худшего, поддерживая ее с одной стороны, а с другой прислонив к стене, послушно замерла, внимательно, даже излишне, вглядываясь в теряющее краски с каждой минутой лицо. Она даже было предложила все же позвать кого на помощь (для чего, правда, пришлось бы оставить на пару минут незнакомку), но получила мольбу повременить — оставалось лишь пройти еще немного, свернуть за угол, и где-то там уже будет родной дом. А муж — он врач, он поможет. В какой-то миг даже показалось, что несчастной стало легче: она сумела глубоко вдохнуть и едва-едва оттолкнуться от холодной неровной стены.
Стоило сделать еще несколько шагов, как женщина, по всей видимости, окончательно обессилевшая, потеряла сознание, падая на брусчатку, припорошенную остатками снега. Испуганно ахнув, Катерина опустилась на колени, силясь привести пострадавшую в чувства: расстегнув верхние пуговицы тафтяного платья, тем самым уменьшая давление на горло, она постаралась отследить биение сердца и, убедившись в том, что произошедшее — лишь обморок, панически ударила ту пару раз по щекам, абсолютно не понимая, что может сделать. Не кричать же на всю улицу о помощи, тем более что за шумом ярмарки ее не услышат. Впрочем, этот вариант стоило оставить в качестве самого последнего и безвыходного. Панически вглядываясь в лицо бесчувственной женщины, она размышляла, подгоняя саму себя и хоть какие-то разумные мысли в своей голове. Запоздало пришло осознание, что в ридикюле должна быть нюхательная соль: при обычных обмороках она хорошо помогала, правда, насколько можно назвать этот — обычным — сложно сказать. Ослабляя жгуты, стягивающие горловину тканевого мешочка, Катерина нетвердой рукой пыталась нашарить маленький стеклянный флакончик, но пальцы постоянно натыкались то на острые концы шпилек, то на шероховатый пергамент упаковки, то на гладкость дерева. Погружающаяся все глубже в омут страха за чужую — во всех смыслах — жизнь, она потеряла возможность хоть как-то следить за тем, что ее окружало. И потому, когда в переулке раздался шорох чужих шагов, совершенно не придала этому значения, потому как не расслышала столь незначительного шума.
Мгновение, в которое ее кто-то грубо схватил за плечо и резко дернул вверх, не успело даже отпечататься в памяти, потому что в следующую секунду ее с той же жестокостью отшвырнули в стену, что была в паре шагов. Дыхание перехватило, но скорее от испуга, нежели от тупой боли в затылке и спине, на которые пришелся удар; с широко раскрытыми глазами она смотрела на мужчину, нависшего над ней — на лицо его падала тень от шляпы, и в поле зрения попадали только пышные рыжеватые усы. Едва Катерине удалось собрать крупицы воздуха в легких, чтобы выдавить из себя хоть пару слов, нижняя часть лица незнакомца пришла в движение.
— Тебе просили передать, что тебя предупреждали. Последний раз был использован.
Шипение, пропитанное таким количеством ненависти, словно впрыснуло парализующий яд в вену: ошеломленная, она замерла и даже не сразу ощутила, что на ее горле сомкнулась сильная рука, затянутая в темную перчатку. Лишь когда попытка сделать новый вдох оказалась провальной, а короткие пальцы надавили на шею, какая-то внезапная ясность, будто в лицо снега пригоршню бросили, нахлынула и заставила осознать — ее желают убить. Слишком яростной была хватка, слишком злы — слова, слишком знакома — фраза, чтобы это было лишь простым запугиванием случайного грабителя, тем более что незнакомца явно не интересовал ее ридикюль. Вспомнив о том, что там должен был находиться пистолет, Катерина постаралась как можно осторожнее проверить свою догадку, но мужчина оказался проворнее: молниеносно перехватив ее ладонь своей свободной рукой, он тут же вывернул кисть. Из глаз брызнули слезы; тяжело сглотнув и потеряв чувствительность поврежденной руки, Катерина грудью рванулась вперед, одновременно с этим стараясь оттолкнуть незнакомца единственной еще повинующейся ей рукой. От неожиданности тот и впрямь незначительно разжал пальцы на ее горле, подарив возможность схватить искусанными губами глоток воздуха, прежде чем, злобно окрестив ее «дрянью», вновь впечатал в стену. От нового удара перед глазами потемнело, а уши заложило.
Что еще говорил незнакомец — она не понимала. Кажется, словно звук замедлился в десятки тысяч раз и прежде чем достигнуть ее ушей, часы успевали отмерить больше сотни ударов. Непонимающе, будто все подернулось туманной дымкой, она едва приподняла голову, не способная даже посмотреть в глаза противнику, и тут же какая-то неведомая черная тень оттолкнула того в сторону. Оставшаяся без поддержки, на ватных ногах она просто сползла по стене на грязную брусчатку. Несколько раз крепко зажмурившаяся и снова распахнувшая глаза, она с трудом вернула себе способность сравнительно ясно видеть. И спустя мгновение пожалела об этом, потому как наблюдать борьбу, развернувшуюся в десятке шагов от нее, хотелось меньше всего.
Для того, чтобы начать здраво мыслить, потребовалось еще две минуты, но ни одно разумное решение не успело прийти к ней, потому что дыхание резко перехватило, когда о брусчатку с глухим звоном ударился окровавленный нож, а мужчина метнулся в сторону противоположного выхода из проулка. Катерина даже не поняла следующих секунд: случайный спаситель рванулся было за нападавшим, но громкий хлопок выстрела, раздробившийся о каменные стены стоящих близко друг к другу домов, заставил застыть на месте и его, и княжну. Незнакомец, успевший изрядно отдалиться, вскрикнул — пуля попала в ногу, но все же сумел, прихрамывая, завернуть за угол. Ошеломленная Катерина опустила взгляд: вытянутая вперед дрожащая рука судорожно сжимала рукоять пистолета, взятого вчера у цесаревича и по какой-то роковой случайности не отданного обратно. Все еще не осознавая, что это именно она бездумно вынула оружие из ридикюля, оказавшегося так близко, Катерина тяжело сглотнула. И перевела взгляд на обернувшегося к ней Николая, в потемневшем взгляде которого сейчас не представлялось возможности прочесть хоть что-нибудь.
