Спустя несколько минут шубка соскользнула с плеч барышни, чтобы лечь на изъеденное мышами кресло. Ничуть не заботясь о том, что вещь покроется пылью, княжна продолжила борьбу с запертыми от чужих глаз ящиками, не прекращая вгонять лезвие в древесину и вытягивать обратно до тех пор, пока не выломала значительный кусок поверхности, позволивший заглянуть внутрь верхнего ящика. Пауки добрались и туда, а потому все его содержимое успело затянуться серебристо-серыми тонкими узорами. Перебарывая отвращение и детский страх перед липкой паутиной, рвущейся под ее пальцами, Катерина вытянула сначала круглую жестяную коробку, напоминающую ту, в которой они с Ольгой держали атласные ленты и отрезы кружев, затем стопку пожелтевших газет, и последними извлекла какой-то сверток из мягкой, цветастой ткани. Не зная, с чего начать изучение, княжна помедлила, а после потянулась к изукрашенной коробке, снимая с нее крышку и заинтересованно заглядывая внутрь: уложенные плотно настолько, что не представлялось возможным между ними воткнуть даже самый тонкий лист бумаги, её заполняли письма. Прямоугольные конверты, когда-то скрепленные сургучом, звали раскрыть их, и Катерина повиновалась, придвигая ближе лампу. Произвольно вытянутый лист, сложенный вдвое, развернулся под бледными пальцами, и взгляд скользнул по аккуратным строчкам, выведенным округлым, мягким почерком.
“Более осквернять бумагу своими мыслями не стану и решений твоих оспаривать не возьмусь. Только знай, что даже через год или пять ничто не изменится, и в моем лице ты найдешь верного друга — о большем уже просить не смею.
М.”
Задумчиво вчитавшись еще раз в написанное, Катерина недоуменно нахмурилась, комкая край бумаги. Кем был загадочный “М”, и кому адресовалось сие послание — она не знала. О чем шла речь — тоже. В надежде на хоть какое-то прояснение мыслей она извлекла из жестяной банки еще одно письмо, вскрывая его и поднося ближе к источнику света. Увы, и этот источник чьих-то переживаний и воспоминаний не внес ясности.
“Никакие мои соболезнования не заглушат горечь твоей утраты, и, быть может, ты даже не прочтешь этого письма — до него ли тебе сейчас? Но я помолюсь за невинную душу и испрошу сил для тебя, дабы облегчить боль. Пусть ангел-хранитель убережет тебя от отчаянных мыслей. Помни, что ты нужна здесь.
М.”
С каждым новым словом княжна запутывалась все сильнее, и лишь одно могла сказать точно: письма были пропитаны тоской. Первое, второе, пятое… Каждое несло в себе затаенную грусть, даже будучи совершенно простым и почти будничным. Решив, что изучение их стоит продолжить в более спокойной обстановке, а также не в условиях ограниченности времени, Катерина опустила крышку на коробку и осмотрелась в поисках того, что стало бы вместилищем для столь интересных находок. После недолгих блужданий по маленькой комнатке удалось обнаружить старое, но не потерявшее своей красоты покрывало, расписанное восточным орнаментом. Заворачивая в него газеты, так и не раскрытый сверток, жестяную коробку и не нарочно прихваченную иконку, явно предназначенную для женской сумочки, княжна пыталась определить, как долго она пробыла здесь. Зимой смеркалось быстрее обычного, и за стенами поместья уже сгустилась тьма. Часы давно замерли, и выяснить время не представлялось возможным. Шубка вновь легла на плечи, и короткий мех защекотал оголенную шею, когда половинки воротника соединились крючками. Прижимая к себе объемный куль одной рукой — другой удерживая лампу с догорающим огарком свечи, Катерина покинула потайную комнатку.
Выглянув в окно, она убедилась в отсутствии кареты — похоже, кучер решил не только отужинать, но и пропустить рюмочку-другую: пришлось расположиться в гостиной для ожидания. Отсюда было удобнее всего следить за подъездом к усадьбе, да и именно здесь скопились все детские воспоминания о домашних вечерах, которые семья Голицыных проводила под звуки клавикордов и звонкого смеха. Сейчас об утраченном не хотелось скорбеть — лишь тихо и незаметно для себя улыбаться, видя призрачные силуэты маменьки и папеньки, маленьких Ирины, Петра и Ольги. Быть может, когда-то все вернется на круги своя. А ежели нет, они воскресят столь важные моменты вне России. Только без папеньки…
Интересно, как справляется с ролью главы семьи Петр? Он, вроде бы, намеревался в будущем году зажить своим домом, но внезапно стать старшим в большой семье, взять на себя все заботы о сестрах и матери, это не то же, что обзавестись молодой женой. Всего два месяца минуло с дня расставания, а Катерине уже чудилось, словно бы пролетели годы: лица не истирались из памяти, но стыли прикосновения и затихали голоса. И все, что она могла делать сейчас — ждать, уходить в иные мысли и стараться не дать беспокойству и отчаянию спутать ей руки и ноги, затягивая в свой гибельный кокон.
Заслышав шаги в коридоре и на миг посетовав на отсутствие слуг, оповещающих о госте и его личности, Катерина поспешно обернулась к дверям, поспешно решая, сможет ли защититься от недобрых людей: по всему выходило, что нет. Хоть и не выносилось ничего из гостиной после отбытия из усадьбы её хозяев, а не были приспособлены к иным функциям, кроме как декоративным, тяжелые напольные вазоны и статуи — их бы хрупкая барышня и на дюйм не приподняла. Разве что те маленькие фигурки балерин, которых коллекционировала Ирина: расставленные на поверхности камина, каждая из них имела свою историю и имя. Прикоснуться к ним считалось кощунством, но ведь сестра бы простила её, узнай об угрозе жизни, верно?
Шаги приближались, и княжна метнулась к священным статуэткам, готовая после долго вымаливать прощение у Ирины. Если они еще свидятся. Дверь скрипнула, и тонкая рука со всей силой, которой в ней отродясь не бывало, сжалась на вылепленном из гипса стане. Вторая еще крепче стиснула сверток. Костяшки пальцев побелели, а сердце ухнуло куда-то вниз, когда проем расширился, впуская нежданного визитера.
— Дядюшка? — еще ни разу, навещая родное гнездо, Катерина не сталкивалась с Борисом Петровичем: она знала о его визитах — поместье именно его стараниями не начало приходить в упадок, оставшись без хозяев, но видеться им не приходилось. Судя же по отсутствию удивления на сухощавом лице, сам князь был готов к их встрече. Но о том, каким образом узнал о приезде племянницы именно сегодня, он явно не намеревался рассказывать.
— Я с новостями к тебе, — все в голосе и жестах Бориса Петровича говорило о том, что он пребывает в крайне добром расположении духа, и причина тому должна была вот-вот раскрыться. — Помнится, по окончании Смольного ты должна была получить шифр Ея Величества?
— К чему прошлое ворошить, — стараясь не касаться темы, что вызывала у нее немало вопросов, княжна сплела пальцы рук в замок, надеясь этим простым действием придать себе уверенности и унять сердцебиение.
— Сознайся, что грезила о дворцовой жизни? — добродушно усмехнулся князь Остроженский и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Варвара Львовна милостиво согласилась похлопотать за тебя перед государыней, поэтому через два дня ты должна появиться перед Ея Величеством, дабы принять шифр.
Наблюдая за тем, как племянница непроизвольно сжала резную спинку диванчика, стоящего перед ней, Борис Петрович внутренне поднял бокал коньяка за свою маленькую победу: как он и полагал, Катерина будет ошеломлена, но вряд ли станет оспаривать решение Императрицы и не посмеет проявить неблагодарность к баронессе Аракчеевой, отрекомендовавшей её.
— Я… Благодарю Вас, дядюшка, — неуверенно улыбаясь, словно бы пытаясь понять, какой именно реакции от нее ожидают, княжна коротко поклонилась, — тогда, если Вы не возражаете, я заберу сейчас некоторые вещи.
Дождавшись одобрительного кивка со стороны дядюшки, она спешно покинула гостиную, продолжая прижимать к себе сверток. До последнего она опасалась вопроса о том, что удерживала в руках. Но, похоже, князь предположил, что племянница наведалась в родовое поместье, дабы взять свои платья и прочие девичьи мелочи, ведь в Петербург она прибыла лишь с маленьким ридикюлем, не думая о долгом пребывании вдали от дома. Правда, известие о приглашении ко двору было не совсем на руку Катерине: вряд ли в стенах, обладающих десятком лишних пар глаз и ушей, удастся спокойно изучить свои находки. А сумеет ли она их рассмотреть за сутки — неизвестно. Что-то подсказывало — сия загадка требует времени, и немало.
