Едва заметно усилив хватку на рукояти пистолета, Дмитрий вдруг резким движением кинул нож в одного из вошедших, не столько надеясь действительно серьезно ранить его, сколько намереваясь временно сменить расстановку; и тут же ушел вниз, потому что цель, как и ожидалось, уклонилась, а его товарищ, не медля, нажал на курок.
В кабинете раздался двойной оглушающий выстрел, за которым последовало громкое ругательство.
Пуля, предназначенная Дмитрию, попала в сидящего ровно за ним князя Остроженского (к счастью – поскольку он требовался живым – только в плечо); второй же выстрел уже принадлежал самому Дмитрию, попавшему в того самого незнакомца, которому он адресовал и нож, не достигший своей цели.
Одним мешающим объектом стало меньше.
– Что ж Вы своим людям не объяснили основы стрельбы, Борис Петрович, – не оборачиваясь, усмехнулся Дмитрий, краем уха слушая приглушенные чертыхания. – Чуть ниже, и не в руку, а в сердце бы.
Старый князь, по всей вероятности, посчитал ниже своего достоинства поддаваться на провокацию – с его стороны ответа не последовало; зато оставшийся в живых незнакомец, все еще держащий на прицеле незваного гостя, похоже, слушать насмешки не желал – бросившись вперед, он попытался снести Дмитрия с ног. Нападение получилось не то чтобы особо яростным, но все же о невысокую тумбу, стоящую поодаль, он спиной приложился, зашипев от боли, прошедшей где-то между ребер. Скользнув влево, Дмитрий нанес удар рукоятью пистолета в висок противнику, но тот оказался крепким – вместо того, чтобы ослабить хватку, только поморщился, и сомкнул одну руку у него на горле, второй продолжая держать револьвер. Что мешало ему просто выстрелить, сейчас гадать не хотелось.
Дмитрий предпринял попытку освободиться, но противник резким ударом в какую-то точку умудрился на время парализовать его правую руку; пистолет выпал из ослабевших пальцев, и Дмитрий про себя выругался – такого исхода он не предполагал. На минуту он замер, в упор уставившись на незнакомца перед собой: как долго еще ему ждать прибытия жандармов, неизвестно. Не отправят ли его на тот свет к тому моменту – тоже. Раздраженно стиснув зубы, он рванулся, и, возможно, сработал эффект неожиданности после недолгого затишья жертвы, но ему удалось сбросить удушающую хватку и оказаться на расстоянии от своего противника. Метнувшись к ножу, что лежал рядом с трупом, он обернулся ровно в момент, когда незнакомец кинулся на него, занося револьвер.
Холодное оружие с коротким лезвием Дмитрию всегда не нравилось – ему куда проще было обращаться со шпагой или саблей, но увы, сейчас выбора никто не предоставлял. Извернувшись, он мазнул ножом по щеке нападающего, а в следующую секунду оный был выбит из его пальцев – левой, нерабочей, рукой было куда труднее держать рукоять крепко.
Отскочив назад, Дмитрий напряженно продолжил следить за своим противником, получившим целых два преимущества. С полминуты они кружили по кабинету, ничуть не меняя дистанции, прежде чем мгновенно сократить оную.
Плечо обожгло огнем; лезвие вошло под углом наполовину; затылок встретился с деревянным полом.
А после раздался новый выстрел, и на грудь словно могильная плита упала.
Зазвучали чужие шаги, приближаясь к нему; хрипло выдохнув, Дмитрий повернул голову, в которой шумело от удара, чтобы увидеть появившихся в дверях жандармов. Один из них приблизился к нему, помогая отбросить подстреленного противника и подняться, другой изучал помещение. И только тут Дмитрий вспомнил о том, что здесь должен быть еще и Борис Петрович.
Однако старый князь, похоже, воспользовался заварушкой, и словно сквозь землю провалился.
– Упустили? – уточнил один из жандармов.
Дмитрий пожал плечами; дыхание перехватило от новой волны обжигающей боли – он и запамятовал о всаженном лезвии.
– Он не мог далеко уйти. Надо обыскать дом. И здесь должна быть еще женщина.
Его спутники кивнули. Один тут же покинул кабинет, другой задержался, обернувшись:
– Мне пойти с Вами?
Качнув головой, Дмитрий перехватил рукоять ножа.
– Я справлюсь сам. Мне даже оружие оставили, – насмешливо указал он на свое предплечье.
Офицер хмыкнул, оценив иронию, и тоже растворился в полутьме особняка.
***
«Извините, что я обращаюсь к Вам впервые с прошением. Но, видя моего бедного Папа, нашу страну и народ, согнувшихся под игом несправедливости, я естественно обратила мои взоры к Вам, мой дорогой Папа, с которым меня связывают узы любви и доверия. Вот почему я, как дочь, идущая за своим отцом, умоляю Вас употребить Вашу власть, чтобы облегчить те ужасные условия, которые Отца вынудила принять грубая сила Германии. Вы знаете, как глубоко мое доверие к Вам. От имени моего Отца я прошу у Вас помощи, если это возможно, и защиты от наших ужасных врагов».
К письму, полученное парой дней ранее, взгляд Императора возвращался уже в который раз. В последний день октября австро-прусско-датская война завершилась, но отнюдь не так, как хотелось бы Дании – Германия потребовала аннексию Шлезвига и Гольштейна, что делало и без того маленькую Данию еще меньше. Этого стоило ожидать, когда против Дании выступили силы, с которыми ей было не тягаться, но Кристиан IX еще продолжал питать надежду на политическую поддержку и, соответственно, возможность отстоять упомянутые герцогства. Об этом же свидетельствовало и письмо, написанное Дагмар – маловероятно, что принцесса, наверняка особо никогда не следившая за военной политикой, решила без родительского ведома искать помощи у Российского Императора.
Александр поджал губы, вновь скользя глазами по строчкам.
Нужно было обладать немалой смелостью, чтобы в столь шатком положении уже пытаться воспользоваться едва наметившимся союзом. Признаться, он не ожидал, что принцесса так скоро начнет плясать под дудку своих родителей – в том, что те попытались бы получить выгоду из не так давно случившейся помолвки, не было сомнений, но все же. Россия не имела никакого желания вмешиваться в конфликт Германии и Дании хотя бы потому, что имела крепкие связи с первой (взять хотя бы тот факт, что Императрица была немкой), а с последней только-только породнилась, и то – обручение еще не свадьба, его всегда можно аннулировать.
Когда Дагмар рассматривалась в качестве невесты для Николая, Император догадывался, что к ней прилагается и чересчур деятельная королева Луиза, которая не упустит возможности вытянуть из отношений с Россией все, что ей будет под силу, и король Кристиан – не такой сумасбродный и властный, как его супруга, но отнюдь не безвольный и тихий. По крайней мере, инициатива с письмом исходила явно от него – если бы к оному приложила руку королева, выглядело бы послание иначе.
Однако отчего-то Александр предполагал, что Дагмар куда менее подвластна родительскому влиянию. Теперь же его начали одолевать сомнения в верности сделанного шага: протянувшиеся к власти руки потенциальных датских родственников хотелось обрубить.
Возможно, ситуация изменится, когда принцесса прибудет в Россию, оказавшись оторванной от семьи. Но что если она и здесь останется отражением желаний датского королевского Дома?
Стоило ли рассмотреть другие кандидатуры на роль невесты цесаревича?
Взгляд Императора упал на лежащие рядом со злосчастным письмом бумаги. Со дня помолвки прошло чуть больше полутора месяцев, а вопрос ремонта покоев Александровского дворца так и не решился. Уже нашелся архитектор, которому можно было доверить эту работу, определили главные покои для цесаревича с супругой, за которые приняли бывшие комнаты Николая Павловича и Александры Федоровны. Однако все что-то стопорило начало этого процесса, и указы оставались лишь на бумаге.
«… угодно, чтобы Высоконареченная Невеста Государя Наследника, по прибытии в Россию, до бракосочетания с Его Высочеством, занимала, во время пребывания своего в Царском Селе комнаты блаженныя памяти Императрицы Марии Федоровны в Старом Дворце и чтобы по вступлении в брак Их Высочества помещались в бывших комнатах, почивающих в Бозе Императора Николая Павловича и Императрицы Александры Федоровны, в котором сделать следующие изменения: спальню устроить в бывшей, в последнее время, Столовой комнаты, где оная была прежде; уборную для Ея Высочества в Проходной комнате, возле сей столовой; Спальню же покойной Императрицы, в которой Ея Величество скончалась, обратить в столовую».
