– Я буду в десять в библиотеке.

И выскользнула в коридор.

***

Когда с легким шелестом юбок простого платья (как же её радовали порядки Югенгейма!), лишенного этого набившего оскомину кринолина, Катерина вошла в полутемную библиотеку, едва освещенную десятком свечей в напольных канделябрах, каминные часы показали четверть одиннадцатого. Опоздание её было отнюдь не нарочным – она слишком задержалась с последним поручением государыни, а после, вспомнив, что близится оговоренное время, старалась успокоить гулко стучащее сердце: страх препятствовал возможности трезво мыслить и ровно дышать. И эта почти интимная обстановка, что царила здесь, в царстве высоких стеллажей и запаха вечности, которой были пропитаны старые страницы, вобравшие в себя мудрость прошлого, ничуть не делала её состояние легче. Она все еще металась между желанием посвятить в сложившуюся ситуацию цесаревича и не вовлекать его больше в собственные проблемы, к которым он не должен был иметь отношения – они поставили точку еще в начале лета. Так не стоило превращать оную в запятую.

Что было лучше для него – разочароваться в ней, приравняв к прочим придворным барышням, или вновь оказаться причастным к безумным авантюрам, которые могут отвлечь его от дел насущных?

– За прошедшие месяцы Вы научились лгать.

Обернувшись влево, откуда прозвучала холодная фраза, она увидела бесстрастно смотрящего на нее цесаревича, держащего в сложенных на груди руках какую-то книгу. Недоуменно приподняв брови, Катерина чуть склонила голову в вопросительном жесте.

– Простите?..

– Вы не вышли замуж. Так зачем утверждали днем обратное?

Сдержав облегченный вздох, она неспешно приблизилась к затепленному камину, не отводя глаз от пламени; стоящие рядом предметы отбрасывали мягкие тени, а подле создался ореол тепла, в котором хотелось утонуть.

– Я не утверждала, – оглянувшись через плечо, Катерина отметила, что Николай продолжает стоять, сокрытый тем же полумраком, даже не изменив позы. – Вы затронули тему моего свадебного путешествия – я лишь ответила шуткой, не став разубеждать Вас.

Сделав несколько шагов, чтобы опуститься в неглубокое кресло, придвинутое к камину – по всей видимости, хозяин замка любил здесь вечерами читать, наслаждаясь согревающими волнами, исходящими от живого огня, – Катерина продолжила, напоминая о разговоре, случившемся в начале сентября, а до того – летом:

– Или же Вы всерьез ожидали, что я отложила свадьбу до зимы?

– Я уже не знаю, какие из Ваших слов принимать за правду, – тем же ровным тоном произнес Николай. От его высокой фигуры, окутанной тьмой, скопившейся по углам, веяло обращающим все в лед холодом, и оттого еще сильнее хотелось протянуть руки к весело потрескивающему пламени. Катерина с трудом подавила сей порыв, вместо того чуть приподнять подбородок и уточнить:

– Вы назначили мне встречу для того, чтобы обличить во лжи? В таком случае считаю нашу беседу завершенной и осмелюсь откланяться.

Поднявшись на ноги и почти радуясь тому, что пытка, к которой она себя готовила с обеда, окончилась раньше предполагаемого срока, Катерина одарила цесаревича коротким книксеном и направилась к столь желанным дверям. Однако была остановлена за секунду до спасения, уже мелькнувшего в широкой щели. И окаменела, когда на локте почти невесомо сжались холодные пальцы.

Надежды, смеясь, раскололись и впились острыми краями в босые ноги.

– Простите, Катрин.

В двух словах, почти выдохнутых хрипло, было больше, чем в длинных монологах; достаточно для того, чтобы обернуться, всматриваясь в кажущиеся почти полночно-синими из-за нехватки света глаза в считанной паре десятков дюймов от её собственных.

Но не представлять, сколько за ними сокрыто.

Решимость, столь ясная для Николая ранее, здесь, в Дармштадте, вдруг поколебалась, стоило лишь вновь увидеть Катерину, которая по его предположениям должна была находиться в России, ведь она намеревалась на Покров выйти замуж.

Чувство к Дагмар, светлой, прелестной, до невозможного очаровательной, было ярким и живым, вспыхнувшим в одно мгновенье, но тут же с шипением стихающим перед глубоким и сильным чувством, что он испытывал к Катерине, родившимся вопреки его воле, укреплявшимся день ото дня. Это было эгоистично, не по законам Божьим и государственным, но он не желал — не мог — представить жизни без ее присутствия подле себя. Он должен был отпустить ее — ради них обоих — и только крепче сжимал узкую ладонь в своих пальцах, едва морщась, когда ненароком задевал шероховатые грани обручального кольца. Безмолвного напоминания о его свершившейся судьбе и её — уже давно решенной. А проклятое сердце выстукивало неровный ритм, требуя, моля, вынуждая что-то сказать, что-то сделать, что-то изменить.

Прося невозможного.

Хотя на миг это обратилось в реальность: когда от матери, обрадованной его приезду, узнал, что Катрин не вышла замуж. Мария Александровна не распространялась о причинах, да и он не допытывался – не желал демонстрировать интереса к жизни девушки, которая теперь уже должна была вновь стать для него не больше чем одной из фрейлин матери. Но все же разум терзал вопрос – что побудило Катрин вернуться ко Двору, вместо того, чтобы принимать поздравления и наслаждаться свадебным путешествием. Некстати вспомнились её слова в Потсдаме и взгляд, когда они находились в шаге от поцелуя: внутри провернулось острое лезвие вины, словно бы это он был виновен в её решении.

Хотелось надеяться, что это лишь отсрочка, а не отмена. Катрин не могла действовать столь опрометчиво. Потому что теперь себе глупых поступков не мог позволить и он – под закрытыми веками был выжжен образ датской принцессы, принявшей обручальное кольцо.

Он не имел права предать доверия Дагмар.

– О чем Вы хотели говорить? – тихий голос ворвался в его спутанные мысли; взгляд, устремленный в травянисто-зеленые глаза, обрел обычную четкость, и он вновь ясно увидел её лицо перед собой.

Отпустив её руку, что продолжал неосознанно удерживать, Николай жестом указал на кресло, что Катерина занимала парой минут ранее, предлагая ей вернуться туда. Она, бросив на него короткий настороженный взгляд, молча повиновалась, ожидая дальнейших действий, что не заставили себя ждать. На круглый столик с очаровательной золотой росписью по янтарной поверхности опустилась широкая вазочка с конфетами, после компанию ей составили высокие узкие фужеры с золотой каймой.

– Я думал поздравить Вас со свадьбой, – цесаревич усмехнулся, – и заодно выпытать все подробности, чтобы иметь представление о том, через что мне придется пройти.

– Стоит ли сравнить события абсолютно разной степени значимости? Ваша свадьба будет праздником для всей Империи, – в том же тоне осведомилась Катерина, наблюдая за тем, как бледные пальцы барабанили по темному стеклу бутылки.

– Ваша же несла для Вас смысл куда больший, чем может предположить вся Россия. Однако, Вы не вышли замуж и, стало быть, это шампанское потеряло свое предназначение.

– Но есть повод куда более важный, – парировала Катерина, едва улыбаясь. – Вы-то все же обручились. Или считаете это событие не тем, что достойно поздравлений?

– Поверьте, мне за глаза хватило тех возвышенных речей, что я получил в день обручения, – поморщился Николай, все же откупоривая бутылку и легким движением наполняя ожидающие этого фужеры.

Впрочем, поделиться всем, что произошло за время с момента их последней встречи, он был не против. В какой-то мере ему даже хотелось, чтобы Катрин узнала о Дагмар как можно больше, и чтобы он сам научился говорить о невесте с ней так же, как и с прочими собеседниками – демонстрируя собственное искреннее счастье, ведь в том лжи не было. Ему несказанно повезло. Он не хотел иной супруги из европейских принцесс кроме Дагмар.

– В таком случае, за что же мы пьем? – принимая предложенное шампанское и рассматривая игристые пузырьки в прозрачной жидкости, щекочущей нос, уточнила Катерина.

Николай, сверху вниз смотря на нее через такой же фужер, в котором уже почти осела шипящая пена, театрально-задумчиво цокнул языком.