Фу ты, чуть было не проговорился! Болезнь Яниной мамы я придумал сам: ничего лучшего мне в голову не пришло. А что еще может придумать муж, от которого убежала жена? Правда, Яна не убежала, однако… Просто ее сейчас здесь нет. Удивительно, сколько людей про нее спрашивают. Доктор Коларж так ежедневно. И какое ему дело до моей жены?!
— Наверное, ждешь не дождешься, когда сможешь поехать домой? — спросил я Жальского.
Гонза растерянно заулыбался.
— У тебя есть девушка?
Столько часов мы с ним дискутировали на разные темы (он теперь у нас комсомольский вожак в роте, один из моих главных помощников), а вот о личных делах ни разу не говорили.
— Это… Это очень сложный вопрос, товарищ поручик.
— Да, конечно… — Не мог же я ему сказать, что все сложности начинаются после свадьбы.
Я, глупый, когда-то думал, что, как только Яна станет моей женой, все сложности сами собой исчезнут. Только любовь будет длиться вечно. А пока жива любовь, неизбежны и сомнения, и тоска, и мучения. Однажды мы с Яной поссорились. Потом, ночью, мы лежали рядом на тахте и молчали. Я знал, что она не спит. И наверное, достаточно было бы к ней прикоснуться, чтобы мы помирились. Но я не мог этого сделать из гордости: я считал себя правым. Однако с каждым мгновением во мне поднималась такая волна желания, такая тоска по ней, что в конце концов я превозмог свою гордость. Я склонился над Яной. Сердце у меня колотилось так, как если бы я впервые в жизни собирался ее обнять. А она спала, в самом деле спала… «Я еду к собственной жене, — хотелось мне сказать Жальскому, — но это тоже очень сложный вопрос…»
Я поднимался из подземного перехода в здание вокзала. У парапета стояла толпа встречающих, в основном девушки и женщины — чьи-то возлюбленные, чьи-то жены, уставшие от долгого ожидания, но все равно сияющие от счастья. Если и меня ждет моя волшебница, я без единого звука сажаю ее в такси и умыкаю, как в стародавние времена. Чемодан с подарками мы отошлем ее родителям на другом такси и останемся с ней наедине.
Но Яна избавила меня от совершения этого рыцарского поступка — она просто не пришла. Да и на два такси у меня не хватило бы денег: Вера, делая рождественские покупки, вела себя так, словно я был богат, как индийский магараджа. И теперь я в лучшем случае мог умыкнуть Яну на трамвае…
Не увидев своей жены, я огляделся по сторонам и заметил красавицу Эву, похожую в белой дубленке с опушкой на Снегурочку. В первый момент мне пришло в голову, что ее послала Яна: Эва плыла мне навстречу с лучезарной улыбкой на устах… Но, как оказалось, улыбка предназначалась не мне, меня Эва даже не заметила, а Гонзе Жальскому, который промчался мимо, словно метеор. Так вот каков его сложный вопрос!
Однако я смотрел на них не только потому, что был ошарашен. Было нечто трогательное и прекрасное в том, как они бросились навстречу друг другу и вдруг остановились в нерешительности. А потом Эва встала на цыпочки и, зардевшись как мак, нежно поцеловала своего солдата.
На секунду я представил себя на месте Гонзы Жальского, а на Эвином месте — Яну, и неожиданно меня охватило чувство огромного, прямо-таки необъятного счастья. Я быстро прошел мимо, чтобы они меня не заметили (впрочем, они бы не заметили, даже если бы на них начали рушиться своды вокзала), и, полный решимости не поддаваться сантиментам, прыгнул в такси, остановившееся, будто по мановению волшебной палочки, у выхода.
Калитка старого особняка в Коширже была отперта — легендарная пани Балкова убирала снег. Я пролетел мимо нее, поздоровавшись на ходу, и, перескакивая через три ступеньки, взбежал наверх. Мои мысли тоже опережали одна другую: «Хватит притворяться! Ты покинула меня, Яна, но ты моя жена… Решай сейчас же, хочешь ли ты делить со мной радость и горе. Решай… Или я остаюсь или ухожу…»
Я нажал кнопку звонка. Дверь распахнулась — моя жена стояла на пороге. Я не видел ее два месяца. Но как часто я вспоминал ее лицо с затуманенными фиалковыми глазами, ее нежное тело, ее распущенные волосы…
Сейчас волосы у Яны были заколоты шпильками на затылке, образуя нечто наподобие воробьиного гнезда, ресницы и нос — в муке, а поверх джинсов болтался огромный фартук. И все-таки она была прекрасна. Прекраснее той Яны, которая так часто представала в моих мечтах.
Я забыл, что мне надо говорить. Лишь стоял и смотрел на нее. А она смотрела на меня. Но потом вдруг начала исчезать в густом дыму, который наползал волнами откуда-то сзади, сопровождаемый громкими причитаниями Яниной мамы:
— Боже мой, что же это делается? Второй струдель у тебя сгорел!
Яна даже не повернулась.
— Первый струдель сгорел еще утром… — прошептала она. — Я хотела испечь для тебя другой, но и он…
Дым обволакивал нас со всех сторон — меня, с огромным чемоданом, ее, в каком-то невероятном фартуке. И тут Яна так протянула ко мне руки, как это могут делать только женщины, и обняла.
— Ты не сердишься? — смущенно улыбнулась она. — Знаешь, у нас будет ребенок…
В свертке, который Жальский передал для Яны, мы обнаружили множество детских рисунков. Почти на всех был изображен маленький мальчик и только на одном поручик в военной форме, вероятно, я. В сдвинутой набекрень фуражке, я толкал детскую коляску и улыбался до ушей.
5
Звонит телефон — это опять Ян.
— Я только что вспомнил имя более красивое, чем Маркета или Мацешка. Что ты скажешь о Юдите?
Я уже знаю, как надо себя вести в подобном случае. Ян очень чувствителен, и мой смех его бы наверняка обидел, Юдита — это, вероятно, пятьдесят пятое самое красивое и звучное имя, которое он придумал, поэтому я говорю вполне серьезно:
— Звучит оно отлично, но… как мы его переделаем, если все-таки родится мальчик? Юдит? Согласись, что…
— Какой мальчик?! Я абсолютно уверен, что у нас будет дочь.
Он не дает мне даже договорить, к чему я тоже готова. О продавщице из зеленой лавки он, например, отозвался весьма резко, потому что она сказала однажды: «У вас непременно будет мальчик, пани Яна. Девочки отнимают у мам красоту, а вы прямо цветете…»
Женщины в таких делах разбираются куда лучше мужчин. Но какое это имеет значение? Ян в роли будущего отца меня очень забавляет.
…По пути из Праги он взял с меня честное слово, чтобы я не проговорилась Вере и Лацо.
— Надо сделать им сюрприз. Приготовь ужин… или нет, подожди! Ужин приготовлю я: тебе надо беречься, потом я открою бутылку и скажу: «Дорогие друзья, первый тост я предлагаю за человека, который сейчас находится среди нас, хотя его пока еще не видно…»
У этого плана была масса вариантов. В конце концов все, разумеется, вышло иначе. Едва мы открыли дверь, как Ян бросил чемодан на пол, обнял Веру и Лацо и затанцевал с ними по прихожей, выкрикивая:
— У нас будет ребенок! Я — отец! Посмотрите на меня!
— В полку ни слова, — снова приказал он нам за ужином, который Вера уже приготовила (она знала обо всем из моих писем, но не выдала меня). — Пригласим Коларжа, Копеца, еще нескольких ребят, и, когда соберемся… — Он еще раз повторил свои варианты и добавил к ним несколько новых.
Однако утром, спустя всего лишь час после его ухода, позвонил доктор Коларж:
— Поздравляю, Яничка, Ян только что мне сообщил. Я уже дал знать другу в Будеёвице, там замечательный родильный дом…
Наверное, он очень удивился, услышав в трубке мой смех.
Однажды Ян притащил сверток и, пока я его разворачивала, стоял надо мной с таинственным выражением лица. То, что я увидела, вызвало у меня приступ смеха. Это были книги. Красиво переплетенная монография «Наш ребенок» и множество брошюр: «Ребенок и телевизор», «Умеет ли ваш ребенок сосредоточиться?», «Конфликты между взрослеющими детьми и родителями» и так далее.
— Не понимаю, что ты находишь в этом смешного? — бросил Ян обиженно. — Ты вообще-то понимаешь, какое это серьезное и ответственное дело — воспитание ребенка? Время летит, а мы совсем не готовы к выполнению наших родительских обязанностей.
