— Вы полагаете, что учителя так уж хорошо знают своих учеников? — не без горечи откликнулась Ромашина.
И замолчала. Она долго смотрела на воду, лениво плескавшуюся около причала. A еще два дня назад здесь безумствовал шторм.
— Собственно, что вы хотите доказать своим расследованием? — Елизавета Павловна резко повернулась ко мне.
— Я хочу установить истину: как и почему погиб Никита Гладышев. Пока меня не убеждает, не удовлетворяет ни одна из трех версий, над которыми мы работаем. Могло произойти убийство, самоубийство и несчастный случай.
— Но так ведь не может быть! — возразила она. Что-то одно из трех?
— Совершенно верно, — ответил я. — Я сконцентрировал внимание на версии, по которой…
— Гладышева убили, да? — напряженно перебила Ромашина.
— Нет, — покачал я головой, — по которой с ним произошел несчастный случай.
— Вам что же, так удобнее? Почему?
— Почему? — повторил я. — Я вам отвечу. Если не возражаете, вопросом на вопрос. Выходит, вы допускаете, что Никиту Гладышева могли убить, столкнуть в воду?
— А вы опасный собеседник, Дмитрий Васильевич, — заметила Ромашина. — С вами ухо востро нужно держать!
— Ну, вам-то зачем его со мной так держать? — пожал я плечами.
— Не скажите, не скажите! — живо возразила Ромашина. — Вы следователь. А погиб учащийся из моего класса…
Ее намек был более чем прозрачен. Ромашиной, как и директору Румянцеву, тоже хотелось, чтобы я искал причину гибели Никиты Гладышева где-то в ином месте
Я сделал вид, что не понял смысла ее слов. И продолжал:
— Например, мог кто-нибудь отомстить Гладышеву? Мог Никита быть для кого-нибудь врагом?
— А почему бы и не? — вдруг жестко произнесла Ромашина. — У него был трудный характер.
— Ну, а покончить с собой Никита Гладышев мог? Такое вы допускаете? — Я посмотрен на нее в упор.
— Когда речь идет о Гладышеве, — помолчав, ответила Ромашина, — я допускаю все что угодно.
— Вот видите! — усмехнулся я. — Вы тоже допускаете все что угодно. Однако у вас есть передо мной одно несомненное преимущество. Вы классный руководитель девятого “Б”. Сколько лет вы знаете Никиту Гладышева?
— Пять.
— А я его совсем не знал. Поэтому давайте вернемся к характеру Гладышева. Вы назвали его трудным. Но почему?
— Потому что он был талантлив! — ответила Ромашина. — А у талантливых людей характер всегда нелегкий. Да, Никита был талантливым мальчиком. Это несомненно. Легко учился, прекрасно рисовал, обладая сильной волей. Все это делало его личностью. И естественно, притягивало к нему остальных ребят. Постепенно вокруг него возник ореол исключительности. А рядом с исключительностью всегда эгоизм!.. На мои взгляд, Никита принадлежал к той части нынешнего поколения мальчиков и девочек, которые не знают слова “нельзя”. Суть их — тихое непослушание. Они не хулиганят, не шумят на уроках, вежливы, не выражают бурно своих обид, но всякий раз сделают по-своему. Они активны в своем отрицании, хотя эта активность внешне никак не проявляется. Допустим, шалопай Коля Терехов из моего же класса может позволить себе пустить бумажного голубя по классу, однако этим он не сорвет урок, потому что на остальных ребят его голубь не произведет особенного эффекта. А Никита Гладышев мог сорвать урок, например, спросив: “У Пушкина были внебрачные дети? А Наталья Николаевна Гончарова все-таки изменяла когда-нибудь Пушкину?..” Вот вы, дорогой следователь, окажись на моем месте, стали бы отвечать на такие вопросы?
— Как юрист я привык оперировать лишь проверенным фактами, — отшутился я.
— Но ведь всему есть предел! — раздраженно воскликнула Ромашина, не принимая моего шутливого тона. — Самое любопытное заключается в том, что еще относительно недавно у нас с Никитой Гладышевым были прекрасные отношения. А потом его словно кто-то подменил. И у меня появилось ощущение, что он ставит целью обязательно сорвать мой урок…
— Простите, — перебил я, — когда вы на это обратили внимание?
— Когда?.. Пожалуй, в начале второго полугодия. И все в интеллигентной форме. Вопросы, вопросы, вопросы… Его рука постоянно была поднята!
— Что поделаешь, — дружелюбно заметил я, — любознательность.
— Нет! — отчеканила Ромашина. — Это смахивало, уверяю вас, на ученическую наглость, а не на любознательность.
— По-моему, — возразил я, — это все же из разноплоскостных категорий.
— Вот-вот, — почему-то обрадовалась Ромашина. — Вы сейчас чуть ли не слово в слово повторили то, что сказал однажды Морозов!
— Кто такой Морозов?
— Преподаватель физики. Самый любимый учитель девятого “Б”! — В ее голосе прозвучали нотки ревности и раздражения.
— Это как же ему удалось?
— Самым легким способом! — ответила Ромашина. — Приглашает ребят к себе. Пьют чай с вареньем и печеньем. Слушают пластинки. Ведут разговоры об искусстве и науке. Играют в шахматы. Словом. Морозов шагает в ногу с современной педагогикой! Это конечно, прекрасно и замечательно… когда нет семьи, когда нет других забот.
Она махнула рукой, в упор посмотрела на меня и с сарказмом бросила:
— Ну что, Дмитрий Васильевич, составили представление о классном руководителе девятого “Б”?
— То есть? — смутился я, потому что действительно уже составил о ней свое представление. Ничего не скажешь: умна, проницательна и с хорошей реакцией.
— Как же, как же! — насмешливо продолжала Ромашина. — По тому, как вы спрашивали, как слушали, я же видела что вы прямо-таки лепите мои портрет. Думаете, я злая, скрипучая, консерватор? Вовсе не такая! И свой девятый “Б” люблю. И хороших, и плохих, и отличников, и двоечников. Что вас еще интересует? Кладу руку на классный журнал и клянусь говорить правду, правду и только правду…
Вообще-то она нервничала. Я это видел.
— Никита Гладышев дружил с кем-нибудь из класса?
— Да, с Мишей Тороповым.
— Тоже отличник?
— Нет. Середняк. Довольно робкий, пугливый мальчишка. Ему частенько доставалось о Терехова. Вот уж кто сорвиголова!
— Что же связывало Гладышева и Торопова.
— Не знаю, — пожала плечами Ромашина. — Думаю. Никите нравилось выглядеть еще более эффектно на “средней плане” Миши Торопова. Вы только поймите меня правильно, товарищ Красиков. Я потрясена случившимся, но думаю, что для вас теперь важнее не мои эмоции, а…
— Да, да! — кивнул я. — Конечно. Ваш рассказ для меня очень важен. Скажите, а какие отношения были у Гладышева с Тереховым?
— Наверное, сложные. Видите ли, они оба претендовали на роль лидеров в классе. Никита, так сказать, в плане интеллекта, а Терехов — физической силы. И каждый из них хотел держать класс под своим влиянием. Впрочем, Терехов не рисковал задираться с Гладышевым, насколько мне известно.
— Понятно.
Мы поговорили с Елизаветой Павловной еще несколько минут и распрощались.
16 мая 1978 года, вторник, 15 часов
Расставшись с Ромашиной я вернулся в школу № 47. В канцелярии мне сообщили домашний адрес Миши Торопова. О нем классный руководитель отозвалась как об ученике среднем, мальчишке робком и пугливом. Но именно с ним дружил Никита Гладышев, лидер класса. Это уже интриговало. Торопову частенько доставалось от Николая Терехова. Почему же Никита Гладышев не вступался за друга? Неужели ему было безразлично, что Мишу обижает Терехов? Наконец, меня интересует и сам Терехов, потому что он, как и Никита Гладышев, тоже хотел быть лидером класса. Мы с ним обязательно встретимся, но чуть позднее когда я соберу о нем достаточную информацию.
…Миша Торопов жил недалеко от нового Дворца спорта. Дверь открыл долговязый подросток, смотревший на меня удивленно-вопрошающе.
— Вы Михаил Торопов? — спросил я, делая шаг вперед.
— Да-а… Здрасьте…
— Меня зовут Дмитрием Васильевичем. У вас найдется немного времени, чтобы поговорить?
— Конечно, — кивнул он. — Проходите, пожалуйста.
