Принадлежащая мне фирма процветает, — Мелет, наделав долгов, прячется от кредиторов. Я горжусь своей честностью и достойным поведением, а лживость и скандальный характер моего оппонента известны всем присутствующим… Голосуйте за меня! Я буду заботиться о делах Аттики так же старательно, как о собственных.

Марцел сошел вниз под негромкие хлопки избирателей — и тотчас на трибуне появился чернобородый верзила.

— Доколе, граждане, нам будут указывать, как жить, образованные выскочки?! — яростно заорал он.

Толпа одобрительно зашумела.

— Что он тут дипломами размахивает: мы без Академий знаем, как ложкой пользоваться! Мы, коренные жители Аттики, привыкли жить по дедовским традициям, а не иностранным новшествам. Нам они ни к чему!

Переждав шквал аплодисментов, Мелет продолжил: — Этот зазнайка пытается всех очернить, вымазать грязью. А сам каков?! Знаем, откуда у него деньги: из Месопотамии, где обманывал дикарей, выменивая у них золото на стекляшки. Позор мошеннику!

— Позор! — подхватила толпа, глуша одинокий вопль Марцела: «Я никогда не был в Месопотамии!».

— Нечего нам тыкать в нос свою постную физиономию и благонравное поведение! Пусть вспомнит, чей сын, отняв у нищего медяки, пропил их и валялся пьяный в канаве. А яблочко от яблони недалеко падает: каков сын, такой и отец. Позор пьянице!

В громе аплодисментов Юльке послышался слабый выкрик схватившегося за сердце Марцела: «У меня нет сына!».

— Теперь, граждане, решайте, — Мелет картинно уперся в бок руками. — Я, известный вам с рождения, такой же простой, как вы, или этот подозрительный субъект, прославившийся мошенничеством и алкоголизмом.

Выбирайте!

— Ура Мелету! — грянула толпа. — Правь нами!

— Представляю его правление! — хмыкнула Юлька, обращаясь к своим спутницам. — Пойдемте отсюда: мне стыдно, что я все это слушала.

— Правителя выбирает большинство: такого, какие они сами, или какого они достойны. — Пожала плечами Сова. — Не суши сердце!

Дождь закончился, солнце выглянуло: видишь, как хорошо на улицах!

Прогуляемся по Аттике. Город оказался чистенький, с ровными, вымощенными камнями, улицами и аккуратными домиками. Радуясь солнечным лучам, многие из жителей тоже вышли на прогулку. Греки побогаче были одеты в гиматии^[59] и хламиды,^[60] на ногах у них виднелись сандалии на пробковой или веревочной подошве, удерживаемые переплетавшимися на икрах ремешками. Часть прохожих щеголяла в круглых фетровых шляпах с полями и низкой тульей. Ремесленники и рабы были одеты в грубые шерстяные хитоны^[61] и набедренные повязки, обувь у них отсутствовала.

Юлька обратила внимание, что лицо брили только юноши. Мужчины в возрасте носили короткие волосы, круглую бородку и усы.

Свернув за угол, девушки наткнулись на окруженного слушателями приземистого, с отвисшим животом, короткой шеей и лысой головой старика, заканчивавшего рисовать мелом на тротуаре две окружности.

— В этом круге, Тимей, заключено твое знание о мире, — старик показал на маленький круг. — Вне круга — то, что ты не знаешь. Знание соприкасается с незнанием по линии круга и определяет уровень твоего невежества. Оно незначительно.

— Здесь мое знание, — старик ткнул рукой в окружность побольше. — Видишь, как много я знаю, и одновременно — как велико мое невежество, поскольку линия моего круга имеет с непознанным больше точек соприкосновения, чем у тебя.

— Получается, Сократ,^[62] что ты невежественней, чем я?! — изумленно воскликнул молодой парень. — Да, — согласился Сократ. — И еще…

Договорить Сократ не успел. Растолкав слушателей, к нему подбежал, запыхавшись, низенький толстячок — Еле тебя нашел, — пожаловался Сократу толстячок. — Знаешь, что я услышал от твоего студента?

— Подожди, — остановил его Сократ. — Ответь вначале на три вопроса.

— Зачем? — удивился толстячок.

— Чтобы определить, о чём твой рассказ. Вопрос первый: ты уверен, что твое сообщение является правдой?

— Нет, поскольку об этом узнал от студента, — заколебался толстячок.

— Понятно, — улыбнулся Сократ. — Второй вопрос: ты мне хочешь сказать нечто хорошее?

— Скорее наоборот…

— Так, — продолжал Сократ. — Ты собираешься огорчить меня плохим известием, но не уверен, что оно правдиво.

Толстячок явно засмущался.

— Третий вопрос: то, что ты хочешь сказать, принесёт мне пользу?

— Нет, не принесёт…

— Значит, ты хочешь сказать то, что не является правдой, не есть что-то хорошее и не принесёт мне пользу.

Растерянно бормоча: «Извини, Сократ, извини!», толстячок отступил назад и ретировался.

— Какая логика! — восхищенно заметила Юлька. — Если бы не слышала своими ушами, не поверила бы, что такое возможно.

— Ощущение, что Сократ может убедить любого в том, что захочет, — поддакнула Мышка.

— Суд, приговоривший его к смерти за развращение молодежи своими беседами, Сократ переубедить не смог, — возразила Сова. — Помните его последние слова на суде: «Пора идти отсюда, мне — чтобы умереть, вам — чтобы жить, а что из этого лучше, никому не ведомо, кроме бога».

Беседу путешественниц прервали две спешившие к Сократу женщины: переругиваясь между собой, они оттолкнули девушек в сторону и ринулись к философу.

— Вот ты где, бездельник, прохлаждаешься! — закричала худая и носатая женщина.

— В доме хоть шаром покати, денег даже на сыр нет, а он баклуши бьет! — вторила особа помоложе. — Сколько раз учителем в богатые дома звали, а ему, видите ли, некогда!

Сложив руки на животе, Сократ равнодушно созерцал скандалисток.

— Кто это? — спросила Юлька у стоявшего рядом светловолосого парня.

— Сократовские жены: Ксантиппа и Мирто, — ответил светловолосый. — Сейчас домой его погонят.

Парень оказался прав: ругаясь и толкая Сократа в спину, Ксантиппа и Мирто потащили философа прочь.

— В каждой бочке с медом всегда есть ложка дегтя, — подытожила увиденное Сова и девушки отправились дальше.

Пользуясь хорошей погодой, кое-кто из торговцев разложил товары на столиках, вытащенных на тротуары. Девушек заинтересовала блестевшая чешуей рыба — в основном тунцовых и осетровых видов, — которой бойко торговал пожилой, с глазами навыкате, грек.

Пока девушки рассматривали рыбу, к очереди подошел худощавый, одетый в хламиду мужчина.

— Что ты здесь делаешь, Менедем? — обратился мужчина к стоявшему в очереди парню, длинные завитые локоны которого были подхвачены обручем.

— Покупаю еду, учитель, — поклонившись, ответил парень.

— Ты плохо слушал мои лекции по софизму, — резко сказал мужчина. — Еда — это общее понятие, а рыба — отдельное. Поскольку эти понятия различны, рыба не является едой.

— Вы несомненно правы, уважаемый Стильпон, — уныло взглянув на уменьшающееся количество рыбы на столике, согласился Менедем и, выйдя из очереди, зашагал прочь. Между тем Стильпон тщательно осмотрел рыбу и, одобрительно цокнув языком, пристроился в конец очереди.

— Вам не стыдно, господин философ! — возмутилась Юлька. — Вы подрываете свои же доводы.

— Ничуть, — отозвался Стильпон. — Доводы мои при мне, а вот рыбку того и гляди распродадут.

— Не зря слово «софисты» позже стало ругательством, — сверкнула глазами Юлька и повела своих спутниц дальше.

Дорогу девушек пересек человек с зажженным фонарем, высматривающий кого-то в толпе.

— Кого ищешь, Диоген?^[63] — спросил, поздоровавшись, прохожий.

— Человека, — проходя мимо, односложно ответил Диоген.

— А кто тогда вокруг? — шепотом спросила Мышка у Юльки.

— Наверное, он ищет идеального человека, — пояснила Юлька.

— Нашел где искать! — фыркнула Мышка и едва не упала, наткнувшись на огромный пифос (сосуд для вина), в котором спал грязный, одетый в набедренную повязку человек.