Лансер выглядел так, будто готов был взорваться, но П-21 не отводил взгляда.

— Ты… Ты понятия не имеешь… — Выговорил зебра, пытаясь подобрать слова.

П-21 выдал лишь слабую улыбку.

— Оу? Ты действительно думаешь, что я не знаю, какого это бояться? Я боялся каждый чертов день своей жизни. Боялся за свою жизнь. Боялся за жизнь тех, о ком я заботился. Тех, кого я любил. А еще я боялся того, что хотел умереть лишь чтобы никогда больше не бояться. И да. Я ненавидел это. Ненавидел все это, все что могло вызвать у меня страх. Все, что причиняло мне боль, становилось моим заклятым врагом, но боль мне причиняло всё.

— Он бросил взгляд на меня, а потом снова на зебру. — Но ненависть не заставит страх уйти, и не сделает тебя сильным. Зато она сделает тебя ничтожеством. И окромя боли и мучений, ничего вам не принесёт.

Он указал копытом в мою сторону.

— Это та кобыла, которую ты так ненавидишь? Ту единственную, которую ты обвиняешь в постоянных победах? Она прошла через столько всякого дерьма, сколько я боюсь даже представить, и вытерпела вещи, через которые не прошел бы ни один известный мне пони. И она всегда будет бороться за правое дело. Ради её друзей. Ради других пони. Ради зебр. Да даже ради адских гончих. И не имеет значения, как больно ей будет или как сильно она будет напугана. Будь уверен, она провалиться. Но продолжит идти. И пока она может идти — я тоже могу. И не важно, боюсь я этого или нет.

Я смотрела на П-21, пока он отходил от Лансера, повернувшись к зебре спиной. Ланчер сверлил взглядом его спину, в то время как синий жеребец подошел к Скотч Тейп и решительно обнял её. Я почувствовала легкое головокружение после всего этого и встала между ними.

— Мы можем высадить тебя прямо здесь, — сказала я Лансеру.

— Не надо делать мне каких-либо одолжений только из жалости, — отрезал он, тогда как его, пристально смотрящие на более мелкого жеребца, глаза были полны гнева. Наконец, он отвернулся.

— Он говорит чистую правду… насколько же это невыносимо. Я боялся папашу каждую секунду, что знал его. Боялся его утверждений и того смысла, который он вкладывал в них Боялся разочаровать его. Его гнева. — Он закрыл глаза и покачал головой.

— А ты… а ты когда-либо вспоминаешь тех, кого убила, Блекджек?

— Можно сказать и так, — ответила я, — Особенно о тех что погибли по моей вине. Убивать кого-то защищаясь это одно, но когда кто-то умирает из-за выбора который я сделала… Я не смогу когда-либо забыть тех, кто умер из-за этого. И надеюсь что никогда не забуду.

— Понимаю… — пробормотал он. — Твой друг прав. Это было трусостью с моей стороны, умертвить собственный народ. Нельзя допустить смерти беспомощных.

Я прикрыла глаза, призрачная мелодия той песни возвращалась в мою память. Я думала, что забыла, но теперь, я могла слышать её так, будто снова исполняла её. Тише, не шуми…

— Ты не единственный, кто так поступил. Ты прав… Нельзя допустить.

«Даже если они сошли с ума».

На секунду, он притих, а затем, смотря куда-то в облака, сказал.

— У отца есть жар — бомба.

— Я знаю, — ответила я. — Ксанти рассказала мне.

Он пристально посмотрел на меня:

— Я… гордился тем… что она у нас есть. Когда мы вытащили её из той пусковой шахты, сумели стабилизировать… я ликовал. У нас появилось оружие, способное раз и навсегда покончить с городом зла, и Девой. Но… он, на самом деле, никогда не говорил, что собирается использовать жар-бомбу для уничтожения города. На это были намёки, но говорил о других. О вашей Богине. Красном Глазе и его армии. О чём-то, что находится в небесах, и называется П.О.П… А сейчас, после того, как между вами двумя произошла битва, я ставлю под сомнение всё то, что он мне говорил и то, что я для него делал. И это именно то, из-за чего я ненавижу тебя больше всего. Ты заставляешь меня сомневаться. — В течении нескольких секунд, он просто пялился на проплывающие облака. — Хотелось бы быть сильнее в нашу первую встречу. Думаю, что в этом случае, я бы принес меньше бед.

— Агась, но если бы ты путешествовал с нами, то тебя бы уже протащило через целую вселенную мучений и страхов. Поверь мне, тебе же будет лучше, если ты уйдёшь. В конечном итоге, у нас с тобой будет секс и это может усложнить всё то, что имеет отношение к Глори, и… — начала говорить я, он взял, и усмехнулся.

— Дева, без обид, но дело даже не в роге, просто для того, чтобы у нас случилась интимная близость, тебе не достаёт слишком большого числа полосок, — сказал он, с действительно честной улыбкой, которая ему очень шла.

— Ох, серьёзно что ли? А вот если вернутся немного в прошлое, в Общество, то там, ты похоже не особо-то и возражал. Кроме того, — сказала я, с самодовольной улыбкой, — неужели ты никогда не слышал о том, что тело можно использовать вместо холста?

Ну что ж, а вот теперь, он выглядел весьма удивлённым!

Шлепок по крупу заставил меня вскрикнуть и, развернувшись, я пугливо заулыбалась Глори:

— Ох! Эм! Прииивееет. Мы, это…

«Не произноси слово „секс“»

— Разговаривали о сексе — закончила Глори, подходя ко мне, и вздохнула. — Как ты думаешь, что я собираюсь с тобой сделать?

В краткосрочной перспективе, ответ был очевиден: улыбнуться ей, и потереться носом о её шею.

— Ну, начало было хорошим, — ответила я, скользнув взглядом по своему крупу.

Улыбка Лансера уступила место настороженности.

— Я не думаю, что легенды о Деве затрагивали эту часть ее жизни. Моя мать рассказывала мне множество историй, но ни в одной из них не упоминалось о том, что Деву шлёпали по крупу.

Мой разум посетил образ Принцессы Луны, и я фыркнула. Зато, подошли Скотч Тейп и П-21, и кобылка спросила Лансера:

— А ты можешь рассказать мне о зебрах поподробнее? То есть, я слышала кое-что, но большинство уроков в стойле было посвящено тому, что вы все являетесь кровожадными варварами, которые едят маленьких кобылок.

Скотч Тейп посмотрела снизу вверх на П-21, и легонько пихнула его переднюю ногу. Он взглянул на Лансера, отвернулся, в конечном итоге вздохнул и нехотя произнёс:

— Должен признать, я тоже слегка интересуюсь зебрами.

Скотч Тейп с гордостью улыбнулась своему отцу, а затем, задала Лансеру вопрос:

— А у вас там есть пустошь?

— Так… погоди. — Лансер нахмурился. — Я — воин, а не сказитель.

— Будь обоими, — предложила я. — Ведь не случится же ни чего плохого, если ты примеришь на себя новую роль, не так ли?

Он имел такой вид, будто пытался решить, что лучше: рассказать нам о том, о чем мы хотим услышать, или послать нас далеко и надолго, а затем ответил:

— Ладно. Полагаю, я могу рассказать вам о своём народе. Это будет лучше, чем выслушивание лишь вашей понячей пропаганды.

— Наша пустошь была не такой, как ваша. Ваша пустошь — застывшая, холодная и пустая. Наша же дика и сурова. Эквестрия совершила множество ужасных вещей во время войны. Всё ещё есть места, где чувствуется ярость мегазаклинаний. Столб пламени, который бродит по разрушенной долине из стекла, выискивая незваных гостей. Город, который захватывает разум тех кто спит в его пределах в бесконечных снах. Есть ещё много мест, где промышленные работы до сих пор отравляют землю. Шахты, глубже и больше любых долин, выдолблены в земле и теперь заполнены ядовитыми отходами. И звери… местные, и те, что были представлены во время войны… они крадутся и охотятся на нас. Города слишком опасны или загрязнены для того, чтобы там жить. И, конечно, племена то и дело пререкаются и дерутся.

— Некоторые вещи никогда не меняются, — пробормотала я.

— Нет, — сказал он резко. — Некоторые вещи не должны меняться. Некоторые изменения нельзя допустить.

Лансер снова встретил мои взгляд:

— Когда я был маленький, моя мать рассказала мне историю о хороших временах. До войны, когда двенадцать и одно племя работали в единстве, чтобы жить и процветать. Но все изменилось.

— Двенадцать и одно? — спросила я в недоумении.