Калягин вдруг решил выступить, причем, судя по лицу, тоже недовольный пустословием. Что сказал? Причем, с волнением, чуть плюсованным, даже со слезами на глазах – вот что значит русский актер. Передаю смысл и ручаюсь за него. Рассказал как, ставя за границей, он пытался актеру («очень хорошему, талантливому!») объяснить фразу из «Дяди Вани» – «пропала жизнь». И тот не понимал. Это понятно только русскому человеку, поэтому русский актер – это профессия плюс боль, причастность к болям и чаяниям народа. А мы сейчас живем торопясь, забывая, что боль актера – это главное. Общая тенденция – ставить спектакли за два месяца, «собравшись на минутку», считая, что время – деньги.

Так хорошо сказал! А кто столько выступал против стационаров? Получается двойная мораль?

В телепередаче «Школа злословия» был главный редактор «Коммерсанта» Андрей Васильев, который потрясающе и представил, и живописал современную мораль (он сам такой). Нельзя обижаться на журналиста, говорил он: для него чужое несчастье – сенсация, рост тиража. Я один в частной жизни, и другой – в общественной. Это выглядит пародией на американскую жизнь и ее персонажей (да даже не на жизнь, а на ее отражение в американских фильмах). Нельзя так смазывать понятия. Тем более, в творческих профессиях: Бог отнимает тогда талант, и это уже видно на отдельных «гражданах республики», на их искусстве.

Во время одного из выпусков «Культурной революции» (про цензуру и свободу) В. Шендерович сказал (на чью-то реплику, что у нас не свобода, а только свобода вранья): свобода вранья все равно лучше цензуры. Нет цензуры внутренней – вот что плохо. А свобода вранья – это очень вредно. Не для нас, мы это проходили, мы разберемся, мы отделим зерна от плевел. Но для молодых и незакаленных это плохо. Они ведь не умеют еще отличить правду от лжи. Это формирует цинизм, невежество, дилетантизм, отсутствие моральных тормозов в профессии.

«Город Евы». «Крайняя белизна», танец-модерн, балетмейстер Эва Лилья (Швеция), ЩДИ.

Подружка Васильева, играла у него в Атриуме и Манеже. Поставила танцы в «Моцарте», кстати, хорошо. Ее танцы – не мое, слишком схематично, понятно, что почем через 10 минут. Нет внутреннего ощущения композиции, времени, которое должен идти спектакль.

«Город Евы». Три пары танцоров – символизирующие возраст. Юность (в белом), зрелость (сочном, красно-зелено-коричневом) и старость (тоже в белом, но нижнем белье). Три цилиндрические платформы-площадки. У Юности снизу поддувает ветер, романтически развевая волосы и костюмы, все летит, танец построен на объятиях, поцелуях, нежных касаниях, на движении друг к другу. У Зрелости снизу идет дым, ощущение, что пол под героями пышет огнем, танец построен уже на любви – ненависти. У молодых движения птиц, руки похожи на выгнутые лебединые шеи. У зрелых – движения обезьяньи. Старики в закрытом стеклянном цилиндре и на них идет вода из душа. Здесь есть и нежность молодости, и грубость зрелости, и равнодушие старости, ложатся спать, отвернувшись друг от друга.

Разбирать это вроде интересно, но танец, идущий под конкретную музыку (почти – звук взлетающего самолета), целый час, – на мой взгляд, маловыразителен, не страстен (хотя должен быть). Танцоры, видимо, балетные профессионалы, судя по фигурам, но вблизи это так натуралистично и некрасиво, неэстетично. Странно, что нашего ревнителя гармонии и красоты вдруг потянуло на зрелище уродства и жалкости человеческой. Посмотришь такой спектакль, и жить не захочется, не говоря уж о совокуплении. Я бы назвала рецензию на этот спектакль в шутку «Крайняя плоть».

«Белизна» – тоже конкретная музыка (самолет, жужжание, плеск воды), от которой я устаю неимоверно. Не понимаю, как можно получать удовольствие от такой музыки, под нее танцуя, как можно запомнить набор нужных движений. Некоторые позы красивые, оригинальные, интересные, но все это так безразмерно. Хотя внутренний сюжет вроде бы есть – Женщина и ее жизнь, ее мучения, страдания, тоже – сквозь возраст и время. Балерина тоже балетная, хотя фигура старой балерины, с неприятными наросшими боками, мускулистый живот, как у мужчины, нет талии, очень развитый верх, что-то андрогинное. Может, так и задумано. А я все вспоминала другой спектакль, увиденный в тот же день, до шведки – «Эдипа» реж. А. Левинского (Центр им. Вс. Мейерхольда). В него встроены биомеханические этюды Мейерхольда. В «Белизне» у балерины – тоже есть похожие позы. Но у нее схема и никакого чувства, мысли. А у Леши даже технологические задачи призваны решить проблемы эстетические и содержательные. Вот и получается, что одно и то же в искусстве в разных руках может быть то ключом, то отмычкой.

М. М. Буткевич. «К игровому театру. Лирический трактат». (В 2-х томах, изд. «ГИТИС», М., 2002).

Читая такие книжки, испытываешь невыразимую радость и подъем, оттого, что так можно писать о театре, практически как театральный роман. Невыразимый стыд чувствуешь. Человек жил рядом, многое сделал, а ты почти не замечал его или не знал ничего, кроме, скажем, красивой и трагикомической истории спектакля «Два товарища» Войновича в Театре Армии, который сняли (1968) по причине его удачности (после чего реж. Л. Хейфец, актеры С. Шакуров и Н. Вилькина подали заявление об уходе).

По книжке видно, что главное в педагоге – умение зажигать и зажигаться самому, энергетика, «фитиль».

«Люди со шрамами и ссадинами классической образованности», как сказал Буткевич в книжке, это и мои герои, последние, кто держит оборону в русском театре. Жаль только, что с каждым годом они сдают позиции, становятся хуже в моих глазах. Рука не поднимается собирать и перепечатывать свои статьи о них. Такое чувство, будто в то время я соврала. Хотя писала о творчестве любимых актеров в любимых спектаклях. А они сдают человеческие позиции.

17 мая

«Двенадцатая ночь» Д. Доннеллана. Конфедерация театральных союзов.

Простой вопрос «на засыпку»: как бы отнеслись к этому спектаклю, если бы увидели его в учебном театре ГИТИСа, как диплом? Разнесли бы в пух и прах. Все какое-то б/у: мужчины в черных брюках и белых сорочках с подтяжками, геометрические построения, «разбрасывания» по планшету сцены фигур, легкая испанщина (гитары, маракасы, трещотки), самба, долженствующая воплощать сексуальность. На самом деле в спектакле даже не обыграно и не имеет принципиального значения, что женщин играют мужчины. Кстати, все делают это довольно плохо. Особенно, А. Кузичев (так расхваленный критиками после «Пластилина»): женские черты в его игре – пародия, жеманство, вскрикивать фальцетом, семенить ножками, подымать плечики. Единственное достоинство – декорированный текст, его слушает зал с большим удовольствием… просто потому, что не читал, это очевидно. А про что играют, зачем вышли на сцену – сие темно. Так, погулять вышли. Хороши – (в рамках своих ролей) – И. Ясулович (Шут), М. Жигалов (Капитан), А. Яцко (Орсино), А. Феклистов (Тоби). С другой стороны: так они все где-то уже играли.

Еще раз прихожу к выводу, что современные гомосексуалисты пресны и пошлы. Скучны. Не эстеты, как старики. Доннеллан в жизни – неприятен донельзя. Даже юмор пошлейший: перед спектаклем вышел на сцену и среди прочего «пошутил»: мы не приглашали ни одного журналиста, поэтому, когда рядом с вами кто-то что-то начнет истерично записывать, убейте его. Это на специальном-то просмотре, когда в зале и были одни журналисты.

13 июня

«Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки» (по пьесе Т. Мондзаэмон). Театр Кабуки (Труппа «Тикамацу-дза» в рамках Чеховского фестиваля).

Оказалось, что понять принципы и приемы Кабуки, совсем не зная о каноне и в первый раз с этим столкнувшись, довольно просто. Потому что канон незыблем, он угадывается.