В интервью Т. Зульфикарова (русский поэт, прозаик и драматург) в «ЛГ» («Литературная газета») прочла замечательную формулировку нового времени – Восстание Сорняка, т. е., непрофессионализма во всех сферах. «Культура – это оранжерея. Сейчас она разрушена, и что в ней может вырасти, расцвести среди несметного победоносного сорняка? Наш режим абсолютно бесплоден во всем, от политики до футбола». «Впавшие в одиночество» писатели – то же можно сказать и о других творческих людях. Разрушена, как я и говорила, среда. Мы почему-то так стремимся к дилетантизму в культуре, отличающему Америку. Ему кажется, что «часы русской истории, увы, остановились».

На Госпремию выдвинуты «Дядюшкин сон» М. Бычкова и «Убю» А. Морфова и Калягина. И никому не стыдно, что будут говорить люди. А люди будут только шептаться, никто не напишет, все «схвачено». Аргумент? У первого – «Маска», а у второго – премия Станиславского (большая!), хотя и это несправедливо. Ю. Любимову почему-то не дали, хотя она была его по праву, и никто даже год спустя не может внятно объяснить – почему. Неужели этот заговор молчания будет всегда?

М. Боярский, судя по его последним выступлениям, не вписался в эту жизнь. А. Абдулов, например, вписался (хотя тоже вопрос). Всю молодость играл безответственных мальчиков-мажоров, а сыграл Верховенского – и что-то с ним случилось. «Игрок» достался ему поздно, но в нем он передал главное – суть разнузданной русской силы, где все через край. В «Тихих омутах» – просто доктор Чехов. Современные типажи в фильмах В. Сергеева. М. Боярский, в отличие от А. А., так и не поменялся с молодости (его лучшие работы – Д'Артаньян и «Собака на сене»), он – последний романтик, заговоривший вдруг о Боге.

«Мамаша Кураж» Б. Брехта реж. Шапиро, «СамАРТ» (Самарский ТЮЗ).

Я думала, что брехтовский театр уже умер, что Ю. Хариков – все-таки плохой художник, а Шапиро сдулся. Ан нет, ничего нельзя загадывать наперед. Дивный спектакль! «С тех пор, как я опустился, стал выше, как человек», – говорит священник. Изумительная актриса – Роза Хайруллина.

А вот Г. Цхвираву (реж. спектакля «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» в Казанском ТЮЗе) привезли точно зря. Длинно, многозначительно, невнятно, т. е. пьеса просто промахнута. Три-четыре приема, которые повторяются раз двадцать пять. Очень мелкий и незначительный артист в роли Первого актера – это же в некотором смысле перст судьбы! Ощущение самодеятельности.

Точно так же и В. Бутусов: «Старший сын» (по пьесе А. Вампилова, Театр им. Ленсовета) – обычный рядовой спектакль, нет в нем ничего из ряда вон выходящего, что позволяло бы претендовать на «Маску». Э. Бояков опять раздает интервью, в которых объясняет, что все, кто что-то сказал поперек «Маски» – либо обиженные и обойденные наградой, либо не вписавшиеся в ситуацию, в общем, неудачники, мешающие ему рулить, «как камни в почках».

Март-апрель

«Таня» (по пьесе А. Арбузова), реж. А. Пономарев, РАМТ.

Еще одна странность сезона. Была в Казани, когда вышел спектакль, приехала в разгар страстей. Спорили с жаром: одни мои коллеги говорили – победа и пьеса о любви (например, А. Карась), другие – неумелая стилизация, история о трудотерапии (Р. Должанский). Посмотрела, почитала рецензии, пришла в оторопь, что об этом странном путаном и по ремеслу неумелом спектакле можно всерьез спорить?!

Взял первый вариант пьесы (тот, что играла Бабанова), чтобы показать, как любили наши бабушки и дедушки. Этот вариант гораздо хуже второго (2-й акт абсолютно ходульный, за что, кстати, Арбузова критиковали еще тогда и, в связи с чем, он стал переписывать пьесу), поэтому непонятно, зачем его брать. Чтобы развенчать миф Бабановой? Но такой задачи явно не было. Стилизация и ретро требует точности, а не приблизительности, как у художницы Е. Мирошниченко, и, что немаловажно, остроумия и создания атмосферы. Ее нет.

(Пономарев пытается стилизовать уже фильмы Александрова, в частности «Светлый путь», даже в советские времена считавшийся одним из неудачных.)

А самое главное – так расхваленная девочка Дарья Семенова (просто клон Лены Яковлевой) не может играть любовь – да еще такую, роковую и всеобъемлющую. Играет каприз, запоздалую детскость, ревность (текст 1-го акта звучит страшно умиленно – мне казалось, когда я перечитывала пьесу, что такая интонация была бы совершенно неправильной – она и случилась), наконец, всю в слезах трагедию потери ребенка, но любви нет. А значит, и предмета для споров об этой пьесе. Умиление, с которым написали о спектакле Карась и Соколянский (особенно), поражает. Опять начинаю думать, что мир сошел с ума.

Апрель

«Анатомический театр инженера Евно Азефа», реж. М. Левитин, Театр «Эрмитаж».

Шикарная провокация, которая заставляет мозги ворочаться и решать сложные алгебраические задачи вместо простых арифметических (и сценических, я имею в виду). После него и спектакля Ю. Погребничко «Предпоследний концерт Алисы» захотелось написать такую же странную, как эти спектакли, статью под названием «Сны о Родине», подверстав к ним и «Сны изгнания» Гинкаса, и Васильева «Из путешествия Онегина». А после 26 мая и «Учителя словесности» В. Семеновского и Н. О.Шейко. Как ни странно.

Май

Дурак гораздо больше наслаждается жизнью, чем умный. Значит, он должен умирать с бо́льшим сожалением? А умный в силу привычки задумываться всегда должен считать свою жизнь не вполне удавшейся? Как он будет умирать? В досаде? Какая несправедливость.

Два самых больших разочарования последнего десятилетия. В коллегах – журналистах, критиках и великих театрального мира. Коллеги продали себя слишком задешево. Великие актеры, приближаясь к солидному возрасту, почему-то совсем не думают о том, что запоминается ПОСЛЕДНЕЕ. После того, как они уйдут, что-то о них должны будут вспомнить. И что вспомнят?

Про Табакова: он стал лукавым царедворцем, играл все хуже, не вдохновенно, ходил по тусовкам с телефонной трубкой и пакетом с «личной» колбасой. Провозглашал, что вернет МХАТу мхатово, а в театре по-прежнему пахнет супом (только другим по качеству).

Про Калягина: Платонова не вспомнят, это очень далеко, вспомнят спектакль «Убю» (несмешной фарс, где главный герой – ублюдок, а главное слово – «говно»). Вспомнят функционера, который распродавал собственность СТД, объясняя это пользой дела, а на самом деле, не умея ею правильно распорядиться.

Как мне это знакомо! Бывший комсомолец, тщеславный провинциал А. Воропаев («спаситель» журнала «Театр») когда-то объяснял мне, что я – саботажница, что не умею принять и понять время, что устарела со своими творческими предложениями. Жизнь нас рассудила, в который раз показала, что я тогда мыслила правильно и перестройку журнала видела тоже правильно. Хороший мог быть журнал, не скучный, не продажный и читабельный – особенно на фоне остальных, среднестатистических.

А сколько, оказывается, правильных советов я давала, а сколько раз интуиция меня не подводила! Не всегда я об этом писала, но мыслила-то правильно! Про О. Меньшикова я сразу сказала, что он замечательный актер, увидев его еще в дипломном спектакле; про В. Спивакова – тоже, когда его поругивали и называли легкомысленным. Ю. Стоянова я отметила в его дипломном спектакле, М. Аронову – тоже. Г. Дитятковского защищала. От «Вассы» Васильева многие воротили рожу, а я вышла с ощущением непонятного, но сильного события. Подвигала по «чуть-чуть» вверх Ю. Погребничко (хотя бедной Гале Ариевич тут принадлежит авторство), за А. Левинского обижалась – теперь у них обоих есть и «Золотая маска», и Госпремия. Ура! Кто бы мог подумать! Только от этого ни горячо, ни холодно.

Еще одно наблюдение. На Ассамблее Союза Театров Европы, которая проходила в ШДИ (Театр «Школа Драматического Искусства») очаровательнее и умнее всех, потому что опытнее и искреннее, был не критик, а актер и режиссер Роже Планшон (1931–2009). Критики, как один (особенно Жорж Баню с розовыми щечками), напоминали мне «зятя Межуева» или «примкнувшего к ним» Шепилова.