Ничего этого, естественно, Анна рассказывать не стала. Почувствовав, что пауза затянулась, она, слегка коснувшись руки погрузившейся в свои думы женщины, сказала:

- Ирина, вы вчера, когда мы разговаривали по телефону, сказали, что нашлись какие то бумаги. Это бумаги вашего отца?..

- Ой... Извините... - Женщина открыла сумочку. - Сама не знаю, что на меня нашло... Вот! - Она достала тонкую стопку сложенных пополам листов. - Возьмите... - Женщина передала бумаги "журналистке". - Может, вам для чего то пригодятся.

Анна взяла эти листы, развернула. Их оказалось всего шесть, этих ксерокопий тетрадных страничек. Крупный мужской почерк; писано разборчиво; буквы и слова не наползают друг на дружку, а располагаются ровно в разлинованных полях, в составленных из них рядах шеренгах - как военные при построении на плацу. В левом верхнем углу указан номер страницы: человек, писавший это, аккуратен, он приучен к отчетности, к делопроизводству. В распоряжении Козаковой оказались ксерокопии следующих страниц: 4, 5, 52, 53, 71 и 72.

Анна пробежала глазами страницу, обозначенную цифрой 4. По мере того, как она вчитывалась в этот крупный мужской почерк, у нее вдруг стали бегать по телу мурашки...

- Ирина, скажите... - Она посмотрела на притихшую женщину. - Откуда это у вас?

- Я уже говорила, Анна. Отец просил сделать ксерокопию... отдельно каждый лист тетради. Некоторые листы... для верности... я отксерокопировала дважды. Отдала папе папку с листами и саму тетрадь, а эти вот "дубликаты" забыла отдать...

- Нет, нет, я не об этом, - торопливо произнесла Козакова. - Извините, я неправильно сформулировала... Вы не в курсе, как эта тетрадь оказалась у вашего отца?

- Да, папа рассказывал что то...

- Как выглядела эта тетрадь?

- Обычная такая тетрадь в линейку... девяносто шесть листов. На обложке, сколько помню, изображение скульптуры... Той, что на Мамаевом кургане в Волгограде.

- "Родина мать зовет!"?

- Да, да... именно ее изображение.

- Можете вспомнить, что именно говорил вам отец про эту тетрадь?

- Папе эту тетрадь принесла одна женщина... Кажется, вдова офицера, подполковника запаса, воевавшего в Афганистане.

- Фамилию помните?

- Фамилия простая - Николаев, потому и запомнила... Это было... примерно с год назад. Мужчина тот умер в госпитале. Он был ранен когда то, потом перенес несколько операций... У него имелась инвалидность. Помню, папа сказал, что этот вот Николаев... в ту пору, кажется, старший лейтенант, один из участников боев непосредственно в "черных пещерах". Один из тех, кто выжил и оставил после себя воспоминания об этих давно забытых событиях.

- Ваш отец общался с ним, с этим человеком?

- Он его лично знал, как я поняла... Папа собирал материал для своих книг не только в архивах... - Дочь Смольникова промокнула слезящийся глаз уголком носового платка. - Он встречался с людьми... с очевидцами тех или иных событий. Да... и вот еще что. Ирина Валерьевна встрепенулась. - На обложке, под изображенным на ней монументом, было печатными буквами надписано... - Она подняла глаза вверх, вспоминая надпись. - Написано вот что... Лашка... Лошка... какое то трудное слово вначале...

- Лашкаргах? - с замиранием сердца спросила Анна. - Город есть такой в Афганистане.

- Точно!.. Далее, через черточку... Кандагар... И еще какое то слово, которое я не запомнила. А также даты...

- Какая именно дата?

- Там было цифровое обозначение... Помню только, что эти даты относятся к августу тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года.

- Может, еще что то вспомните про эту тетрадь?

- За день до гибели папы он мне звонил... Говорил, что собирается передать эти воспоминания умершего не так давно ветерана "афганца" в архив, в Подольский ЦАМО... Еще он сказал, что этой историей ему вряд ли дадут заниматься, потому что за этим стоят какие то тайны . И что он надеется, что когда нибудь наступит время, когда можно будет обнародовать эту историю...

Котов постучал костяшками пальцев в стекло с ее стороны. Анна, повернув голову, недовольно посмотрела на напарника - мол, чего мешаешься, у меня тут важный разговор. Анатолий продемонстрировал ей свой смартфон - кто то звонит или что то важное получил...

Дочь Смольникова открыла дверь с другой стороны.

- Надеюсь, эти фрагменты пригодятся вам, господа журналисты, - сказала она, собираясь выбраться из салона. - Мне то они теперь точно не нужны.

- Спасибо, Ирина Валерьевна!

- Ах да... - Женщина на секунду другую придержала открытую дверь. - Вспомнила, что было написано на внутренней стороне обложки... Уже папиным почерком, прописными буквами.

- И что там было написано?

- ТАЙНА ЧЕРНОЙ ПЕЩЕРЫ.

Козакова взяла у напарника смартфон.

- Анна, что так долго? - прозвучал в трубке голос Антонова. - Тебе один человек пытается сейчас дозвониться!.. На номер, который ты оставила ей в качестве контактного.

- Не поняла... Кто мне звонит?

- Одна твоя старая знакомая... Нет времени на долгое объяснение - сейчас тебя соединят!.. Поэтому коротко: она тебе предложит поучаствовать в одном журналистском проекте.

- И?..

- И пригласит тебя... приехать в Исламабад.

- Че его? Куда куда?

- Есть такой город в Пакистане.

- Я в курсе. Но...

- Так вот: ты дашь свое согласие.

- Эээ... Как это? Почему?!

- Так надо. Полетите, кстати, вдвоем - ты и Котов.

- Но...

- Позже поговорим! Жди звонка, Анна. Отбой.

Котов завел движок и стал выруливать со стоянки.

- Куда мы едем? - удивленно спросила Козакова. - Что вообще происходит, Кот?

- Сначала к тебе, - хмуро сказал напарник. - Вылет в три часа дня из Домодедово, а у нас еще вещи не собраны.

ГЛАВА 26

База Кемп Бастион.

13 октября

Те двое суток, что Иван провел в изолированном медблоке, были не самыми лучшими днями в его жизни...

Препарат, которым его угостила змеюка Джейн, оказался весьма "забористым". Первые минуты его выворачивало наизнанку. Поднялась высокая температура; ему было так худо, что он уже заподозрил, что его и вправду решили спровадить таким вот экзотическим способом на тот свет.

Однако все шло своим чередом. Врачи устроили новому пациенту промывание желудка. Потом накачали какими то препаратами и ослабевшего, мало что соображающего уложили под капельницу.

Уложили, кстати, на то самое койко место, которое прежде здесь занимал Боб.

Что касается первых часов и даже целиком первых суток его пребывания на больничной койке, то Иван не запомнил из этого почти ничего. Его как будто опием напичкали: бредовые картинки шли в его воспаленном мозгу сплошной чередой; не оставляя, впрочем, внятных, сколь нибудь связных воспоминаний об увиденном. На вторые сутки ему полегчало; он уже способен был узнавать окружающих. Первым, кого Иван увидел, когда очнулся после этого болезненного забытья, был не кто иной, как парнишка по имени Залмай - тот сидел у его кровати, кажется, неотлучно, подобно тому, как он дежурил ранее у постели Боба. Иногда в палате ненадолго появлялась Джейн, одетая в знакомый зеленоватый комбинезон. Кроме этих двоих да знакомого ему по прежним визитам старшего медика, Иван более никого здесь не видел.

Ночь с субботы на воскресенье он проспал сном младенца - как в яму провалился. Утром, около восьми, его разбудил старший медик.

- Совсем другое дело, - сказал врач, осмотрев пациента. - Желудочно кишечный тракт мы вам почистили, кровь проверили, печень в норме... - Медик снял датчики, после чего извлек внутривенный катетер. - Выпейте это. - Он протянул Козаку две оранжевые капсулы и пластиковый стаканчик с водой. - Через полчаса сможете позавтракать...

Козак, чуть поколебавшись, все же забросил в рот капсулы и запил водой из стаканчика.