Я оттого только про себя дух перевожу.
А если я, говорю еще, несмотря на весь европейский гуманизьм свой и идеалы просвещения смерти до замирания сердца боюсь, то не есть ли всякая свобода - гарантированное приумножение этого самого страха смерти во мне и в сообществах?
А вы, говорят, дурашливый демагог и сатирический провокатор и вообще вроде нашего Казбека выражаетесь.
Что за Казбек такой? - спрашиваю.
Фамилия его Та-на-у-ров, наш друг, отвечают, он к нам с гор спустился, он нас примером своим либерализьму учит.
Я тоже, говорю, хочу, чтобы примером.
А вот приходите завтра. Казбек завтра быть обещал, вот он вас и научит.
На другой день прихожу, а посреди моих либералов и вправду такой: красивый, молодой, бородатый, башлык на плечи наброшен... Похаживает так по залу и вещает во всеуслышание: русские, говорит, мол, бараны, они правителей своих достойны, а мы - маленький гордый народ, мы - пример всем прочим народам. Я, мол, спецьяльно с гор спустился, чтобы вас, глупых, свободе научить.
Мои либералы ему аплодируют.
А он опять: вы нас всех за третий мир держите, а третий мир, он и есть самый главный!.. Нас два миллиарда, и мы плодимся так быстро, как вы вымираете. Вы - наши рабы, мы - господа!
Либералы опять ему аплодируют. Звонко так, зажигательно!.. Я и сам чуть было не зааплодировал ему. Да и как же можно было ему не аплодировать, когда даже эта знаменитая проститутка английская, кинозвезда застарелая нашего Казбека, говорят, целовала в его небритую щеку?!
Но все-таки я удержался и не зааплодировал. Вернее, зааплодировал, но как-то так вполсилы, одною рукой. Он это дело заметил, в перерыве подходит ко мне и говорит: а что это, глупый Иван, все мне аплодируют, ты один не аплодируешь? Может, ты свободы не любишь? Это он меня вот так глупым Иваном называл.
Свободу-то я люблю, отвечаю, хотя, может, на самом деле, и не слишком, но вот мне зато интересно знать, чем это таким мы еще плохи.
Вы плохи уж тем, отвечает, что вы рабы вашего телевизора, вы пресмыкаетесь перед ним, а он же вас всякую минуту через коленку ломает. Вы словами его дрянными говорите, вы мыслями его гадкими мыслите, вы жвачку его мерзкую жуете, и не способны истребить его ни в доме своём, ни в сердце своём.
А ещё? - говорю. Нарочно так говорю, чтобы самому побольше этой желчи
презрительной испить.
А ещё, говорит, смерти вы все, русские, боитесь. Научились у Европы, что в смерти ваш самый главный страх заключается. А я вот смерти не боюсь!.. Я могу умереть в любую минуту, и тебя с собою в смерть взять, и тем самым я заведомо сильнее вас всех, русских.
Так-так, говорю, будто не соглашаясь. А сам думаю, а может, вообще первейшее и единственное предназначение России - в тартарары катиться и тем самым миру пример указывать, которому следовать нельзя.
А Казбек всё не унимается. Христос ваш, говорит, за грех полагает, ежели кто-то жизнью собственною распорядится самовольно, а между тем, будь вы по-настоящему свободны, так распоряжались бы самовольно не только жизнью, но и самим Христом.
Я уж, кажется, что-то возразить готовился, что-то вроде: в говне, мол, но с демократией, оно ведь тоже не так плохо, но тут к нам подошёл распорядитель нашего кружка и говорит мне: у друга нашего Казбека временные жилищные затруднения, так не могли бы вы, иронист вы наш уважаемый...
Я тут же в смущении: помилуйте!.. Каморка моя невелика, и одному темно и тесно, но уж если друг Казбек не побрезгует...
Ну, вот и отлично, говорят и Казбек, и распорядитель как будто одним голосом. Вот и решено!
Так Казбек поселился у меня". Спасибо!
ВФ. Да, это какая-то террористическая тема?
СШ. Или контртеррористическая.
ВФ. Но абсолютно не толерантная тема.
СШ. Я не очень люблю слово "политкорректность", не понимаю его...
ВФ. Ничего случайного не бывает, вся траектория художественная у тебя и жизненная совершенно эксклюзивна, она уникальная такая, и почерк твой не перепутаешь, тебя легко можно отличить даже от твоих собратьев, которые занимаются, вроде бы, рядом, вроде бы, в соседних зонах. Потому что... да, это эстетика безобразного. Вот когда-то наступил момент, когда, грубо говоря... в театре иногда грубо выражаются... когда кто-то прямо сказал: "Пришло время уродов!" На волне неполучающейся перестройки, и пошло, и вышли персонажи, которые сами по себе... и актёры, кстати, успешные вышли такие, которых раньше просто не пустили бы на экран. И драматурги пошли в это дело, стали писать на потребу дня и новой конъюнктуры, зарабатывая на этом хорошие деньги. Но у тебя другое.
Этим безобразным жанром и безобразным явлением исследование в искусстве ты занимаешься вовсе не безобразно. Это действительно литература и очень часто высокая литература! То есть ты занимаешь узкую нишу какую-то. У тебя театр катастроф, это землетрясение, атомная война, змеи, инцест, убийства. Либо это перепев сюжета "Уж и Сокол" из Горького... и это тоже какая-то узкая ниша. У тебя театр ужасов! Это совершенно очевидно, потому что пьеса, которую мы начинали репетировать, это театр ужасов. Но это тоже особая марка театра ужасов! Она не вписывается в новую конъюнктуру. Сериал - это новая конъюнктура. И жалкие попытки создать театр ужасов - это жалкие попытки создать театр ужасов. У тебя действительно лежит достаточно большой массив в этом узком как бы жанре, эти произведения ждут своего часа и своего режиссёра и своих актёров. И у меня вот какой вопрос... и я знаю, кстати, что ты очень хорошо идёшь в этом смысле на Западе. Я видел это: тебя приветствуют и как актёра, и как автора, это созвучно многим их проблемам, и они более чем здесь у нас способны оценить это. Чего не хватает нашему театру, чтобы твои пьесы всё-таки прозвучали, состоялись и дошли до зрителя?
СШ. Помните старинную театральную шутку? "Что бы вы хотели поставить в нашем театре?" "Фингал под глазом главного режиссёра!" (оба смеются.) Чего не хватает? Мозгов не хватает!
ВФ. Но это всё-таки лишь частичный ответ на вопрос. А на самом деле? Я говорю не про организационную сторону дела, а про сущностную... Чего недостаёт внутри театрального организма для того, чтобы он попробовал реализовать эти пьесы? Они всё-таки интересные.
СШ. Ну, наверное, всё-таки понимания не хватает. Вы начали говорить, что всё черно, что всё мрачно, но знаете, при всём при том назвать себя чернушным автором я не могу никак. Мне представляется, что за этим есть некоторый прорыв. Некий прорыв в человечность, в человечество, в человеческое...
ВФ. В хорошем театре ужасов есть всегда капля юмора.
СШ. А мы с вами видели хороший театр ужасов?
ВФ. Ну, не знаю, западные образцы мы ведь видим...
СШ. Скорее кинематограф...
ВФ. ...фильмы мы видели. И там всегда есть этот зазор, отстранение зрителя, который позволяет ему ещё и улыбнуться, изжить собственные комплексы, не отождествлять себя с персонажами, с происходящим, и не повторять этих сюжетов в жизни. Когда подростки наши сегодня идут и повторяют сюжет какого-то там фильма, это говорит только о том, что фильм плохой. Фильм ужасов и театр ужасов никогда не призывают к буквальному повторению, наоборот: он обратным ходом воздействует.
СШ. Возможно и так, но, с другой стороны, если вспомнить "Страдания юного Вертера" Гёте... ну, это понятно, девятнадцатый век... но после написания этого романа, этой повести очень многие люди кончали с собой по примеру Вертера.
