Вчера я был у неё. Я протянул ей грош. Она сказала: ты хочешь увидеть на свой грош? Нет, - ответил я. Тогда убери его. Я его убрал. Я расплачусь, - сказал я, - любое ваше желание...если это не будет противно моей совести; любая работа, любое поручение. Её комната была убрана богаче, скромнее и прекраснее, чем Храм; здесь я ощутил правду. Садись, - сказала она, и я сел. Передо мной было зеркало, овал его был укрыт. Была история. Храм хотел выкупить у неё это зеркало, ей даже предлагали стать жрицей, но она отказалась. В Храм её больше не пустили. Но с той поры многие, кто советовался раньше с жрецами, стали ходить к ней. Ты знаешь, что ты хочешь увидеть? - спросила она. Да, - ответил я. Она зажгла лампады слева и справа от зеркала, что-то сделала с дымом и сказала: смотри. Медленным движением сняла кисею и отошла. В зеркале я увидел себя. Не знаю, почему, но я смотрел себе в глаза, мне казалось, что я вижу себя впервые. А потом я прошёл сквозь них. Зеркала не было, не было моего лица и моих глаз, был пригорок, деревья, трава, цветы и они. Они сидели. Она держала руку согнутой в локте и запястье, и на запястье её сидела птица. И они смотрели на эту птицу, он и она. Они улыбались. Не птице - я знал это, - а тому, что будет. Она скосила на него глаза, недолго смотрела и легко двинула пальцами. Птица сорвалась и улетела. Наконец-то, - увидел я в его глазах, а он уже смотрел на неё и придвигался, наваливался красиво и ласково. Ей нельзя было отказать. Я вспомнил себя. Да, я тоже не отказал, хотя мне и казалось тогда, что не отказала она. Всё. Это была любовь. Обычная любовь. И какая разница, на всю жизнь, или на один день? Я вспоминал себя, и эта мысль не давала мне покоя: какая разница, на всю жизнь или на один день? Я уходил всё дальше и дальше по их желанию. Как заворожённый смотрел я, как они избавлялись от меня. Наконец, этот момент настал, я был свободен. Я опустил голову. Когда я её поднял, на зеркало снова была накинута кисея. Колдунья стояла рядом и смотрела на меня. Вернее, её лицо смотрело на меня, а глаза смотрели мимо, в сторону, как будто меня избегали. Ей меня жалко, - понял я и сказал: спасибо. Ты всё видел, - сказала она. Да, - ответил я. И вдруг она посмотрела мне прямо в глаза. Ты хочешь остаться? - прошептала она. Она была недурна и нестара ещё, и я подумал: а почему нет? - и спросил: тебе меня жалко? Нет, - ответила она, - мужчин нельзя жалеть. Мне за тебя обидно. А почему и нет? - повторил я себе, а ей сказал: да... Мы сидели в кровати, привалившись спиной к ковру на стене, она обнимала свои колени, а я ни о чём не думал. Как хорошо, - сказала она, и я ответил: да. Скажи, где алмаз? - сказала она. Я не знаю, - ответил я. Знаешь, - сказала она, - просто не помнишь. Хочешь, я помогу тебе вспомнить? Мы сидели, глядя перед собой в темноту, мы не смотрели друг на друга, а говорили так, как будто говорили о скучных пустяках. Откуда ты знаешь, что я знаю? - сказал я. В тебе его сияние, - сказала она. Так зачем тебе алмаз, если есть его сияние? - спросил я, - ведь оттого, что он у тебя, сияние его не изменится. Она молчала. Я захотел ей помочь. Тебя убьют, - сказал я, - или будут всю жизнь водить за нос по городам и странам, и ты в конце концов умрёшь старой, сумасшедшей и грязной в какой-нибудь подворотне. Этого не будет, - ответила она, - моё искусство нужно везде. А я? - спросил я, - ты ведь уходишь от меня, получается? Она молчала. Потом сказала: я оставлю тебе этот дом и всё, что в нём. Зачем тебе алмаз, если у тебя есть я? - повторил я. Ты не понимаешь, - сказала она, - Мне нужно всё. Вот так. Я думал, она колдунья, а она оказалась обыкновенной женщиной. Нет, не обыкновенной, - ненасытной. Она захотела всего. И лишь потому, что у неё было всё. Поистине, нет предела человеку. Я ухожу, - сказал я. Ты обещал расплатиться, - сказала она, - так плати. Разве я не расплатился? - сказал я, - ты хочешь ещё? - я потянулся к ней. Она отодвинула мою руку, и голос её прозвучал сталью: Алмаз! Я выбрался из кровати, оделся и стал ощупью в темноте пробираться по памяти к выходу. Она меня догнала у порога. Когда я отворил дверь, она положила мне руку на плечо; на ней была накидка. Возьми, - сказала она, протягивая мне что-то. Это было кольцо. - Это оберег. Я мужчина, - сказал я, - мужчины не носят колец. Какой ты мужчина, - презрительно-горько усмехнулась она. - У тебя могла быть доля. Зачем мне доля, когда мне обещали Часть? - ответил я ей. Мы никогда не поймём друг друга, - сказала она, - иди, и если передумаешь... И закрыла дверь. Только звякнуло кольцо о мостовую.

Сколько времени я стоял, застыв, ни движения, ни мысли? Где-то справа и чуть впереди меня лежало кольцо. Хотелось скосить туда взгляд, но и глаза замерли. Я не мог двинуться. Кольцо. Оно меня держало. Хотя я знал, что оно мне ни к чему, оно меня держало. Что это такое? Наконец, усилием воли я пробудил мысль. Если ты хочешь пробудить мысль, пробуди память, и мысли придут сами. Я вспомнил её слова: Мне нужно всё. Это благородные слова. Их любят слышать большие хозяева моего города, когда человек просит взять его. Мне нужно всё. Это благородно и сильно, ибо мир прекрасен и полон невидимого духа жизни. Но с другой стороны, если ты хочешь всё, это всего-навсего означает, что ты хочешь отнять всё у всех. Если у тебя будет всё, то больше ни у кого ничего не будет. Как сдвигаются смыслы! Как сдвигаются смыслы, стоит лишь вспомнить, что ты в этом мире не один. Я знаю многих людей, которые говорили с высоким спокойным достоинством-силой-небрежением: у меня есть всё. Теперь я вспоминаю это и усмехаюсь. Язык. Язык - это магическое мистическое образование, живущее вне разума, вне человека. Человеку дано лишь брать оттуда, что сможет. Где обитает язык, не ведомо никому. Но он есть. Эти люди, что говорят: у меня есть всё, - это несчастные обиженные жизнью люди, самые несчастные, ибо подошли к пределу и более ни на что не способны. У меня есть всё - означает, что больше ни у кого ничего нет. Это говорит язык, вестник богов. То есть, эти люди - лжецы. Но зачем им лгать? Затем же, зачем и всем остальным - чтобы убедить себя и других в этом. Они поняли, что больше ничего не могут, что пришло время - и они импотентны. Они сами этого не понимают, этого не понимают другие, но это знает язык. Если человек черпает из ограниченного резервуара, то рано или поздно он становится импотентом. - Увы. Есть неисчерпаемые резервуары. Один из них - пространство. Другой - время. Третий - дух. Четвёртый - самый доступный - мысль. Черпающие оттуда никогда не станут импотентами; сколько бы они ни взяли, для них (для них!) всегда найдётся ещё. Но люди очарованы материей. Если бы они были очарованы всей материей, тогда им бы нашлось много работы. Но жалкое их сознание ограничивается лишь материей, до которой могут дотянуться их руки, пусть и весьма длинные. Но рано или поздно эти руки натыкаются на другие руки. Это значит, что мир поделен. Всё. Импотенция. Вся остальная жизнь этих импотентов состоит в том, чтобы просовываться между рук других, давать им по рукам и получать по рукам самим. Возможно, эта жизнь и интересна, но человек-то - говорит: у меня есть всё (я импотент). И следовательно, его жизнь, по логике вещей, теперь - только тискание своей пиписьки в надежде ощутить хоть тень эрекции, надежде, впрочем, тщетной. Некоторые из них (немногие) начинают спускать нажитое, получая от этого удовольствие. Они наполнили кувшин и теперь выливают из него. Движение всегда интересно. Но это - движение в границах всё того же ограниченного резервуара. Если бы люди знали язык, на котором они говорят, всё обернулось бы иначе. Но люди не говорят, а - болтают. Болтают о себе. У меня есть всё! Я хочу всё! Колдунья... Она приютила меня. Хоть и ненадолго, но она дала мне отдых, отдых от себя, от моей боли... Да, от моей боли. Я собирался взять в жёны женщину, которая убаюкает мою руку. Но моё желание преткнулось о её желание. Она хотела алмаз, лишь сияние которого - есть у меня. Нет, нет ничего постыдного в том, чтобы служить женщине. Но отдать в её власть своё сияние? Нет! Кольцо справа и чуть впереди меня уже не давило. Это была наживка, а я только что получил опыт различения. Я спокойно повернул налево и пошёл к своему дому в заканчивающейся тьме.