Annotation

Смирнов Владимир Васильевич

Смирнов Владимир Васильевич

В осаде

В О С А Д Е (Г О Р О Д)

В глубине тебя таилась улыбка. Милая, почему ты так далеко? Ты помнишь тот цветок в камнях? - Стрижи тогда летали высоко.

Осада. Мой город взят в кольцо, а старуха сидит поодаль и ждёт; ей некуда спешить. В последний день лета - не огорчайся. Вчера я открыл окно и услышал площадь; тебя там не было. Книги в моей библиотеке обижаются на меня, и мне неловко. Хотя они и глупые. Ни одна из них не хранит тебя, и в каждой ты - не одна. Вся мудрость, накопленная человечеством, говорит мне, что ты - не одна сейчас. И не только, не только мне - каждому, кто раскроет любую из этих книг и прочтёт хотя бы одну главу (хоть первую нашу с тобой главу, хоть не первую, хоть эпилог, когда мы вышли на северную дорогу). Ты помнишь северную дорогу? Жаль, мы тогда не ушли. - Ты сказала, что северные боги суровы. Но любовь - высшая справедливость; ты этого тогда не знала, не знал и я; знали северные боги, но мы испугались их.

В глубине моря сияет алмаз. Капитан собрал людей и повёл их, его судно - для искателей, для искателей сияния того алмаза. Но команда сговорилась против него; - увы, искатели сияния алмаза превратились в искателей алмаза. Это бывает часто. Или всегда? Капитан проложил курс - он почувствовал это. И когда курс был проложен, команда убила его. Алмаз более не сияет им. Их последний курс - на Скалы Дьявола, к которым они выйдут ночью, как завещал капитан. Когда они узнают это, будет уже поздно. А капитан лежит на дне, его взяло к себе сияние алмаза, и он сейчас спокоен. Потом он наберёт другую команду - он капитан, это - его алмаз. Так было всегда. Многие хотят иметь алмаз, и только избранные просят поделиться его сиянием. И для них - в глубине моря сияет алмаз. И я знаю об этом, но кому расскажешь? Некому. И всё же - он сияет.

Мой друг знает о тебе. Он взялся пройти сквозь лагерь врага и отнести тебе моё письмо. Он просто хотел сбежать благородно. Я не отдал ему письма: пусть это будет он, а не я. У меня нет оправданий.

Вчера поймали ещё одного лазутчика. Он кричал, что он не лазутчик, а бедный Шимон из лавки в Старом Городе. Его повесили. Всё просто. Враг твой всегда многолик и вездесущ, и всегда говорит без акцента.

Солдаты сейчас чувствуют свою значимость, их головы высоко подняты, а в глазах - презрение. Но завтра они будут умирать, и они будут чувствовать своё ничтожество, закрывать головы руками, а в глазах у них будет - страх. А потом придёт мой черёд. Моё лицо будет изуродовано сталью; как хорошо, что я не ушёл с тобой: я увижу всё, всё это и, наконец-то, - себя. Я не видел себя всю жизнь, и значит, это была не моя жизнь. Может быть, твоя. Когда-то - моего отца, но сначала - моей матери. У меня не было жизни. Моя жизнь была жизнью тех, кто видит меня и говорит со мной. В самом конце - твоей жизнью. Но ты ушла - и моя жизнь отлетела, я остался один, и моего во мне не было ничего. И я понял, что виноват я сам. Что нужно было бежать. От их вопросов, от их сочувствия, от их похвал и ругани, от тебя, от всего этого лукавства, которое почему-то называют "своей жизнью". Куда бежать? Этот вопрос не стоит, ибо бегут не "куда", а "откуда", и эту истину я понял только сейчас. Куда бы я ни пришёл тогда, я пришёл бы к себе, я мог стать тем, чем никогда не был, чем мне не давали быть, и если бы оказалось, что это не я, я бы спокойно умер, ибо меня - нет, и умирать, стало быть, некому. Никто бы не умер, понимаешь? Никто. Просто в мире стало бы меньше одним поводом. Поводом занять своё время и продлить свою никчемность. Если бы исчезли все никчемности, на земле остались бы одни люди, ибо не было бы поводов. И капитан привёл бы свою команду, и их озарило бы сияние. Как мало было нужно ему для этого - всего-то, чтобы не было меня. Как мало. Как это мало - когда тебя нет, и когда ты есть - как это много! Капитаны, вы, кто ещё не обрёл сияния алмаза, - найдите меня и судите, я готов идти на ваш суд, более того, я хочу, чтобы вы меня судили. Я - ваша смерть и ваше бессмертие. И я хочу, чтобы ваша смерть и ваше бессмертие от меня не зависели. Так не будьте слюнтяями, не говорите между собой: он может быть чем-то, посмотрим, - ибо, пока вы будете смотреть, я убью вас одного за другим, как того, первого. Я - тень вашего алмаза на дне моря, я - его проклятие и ваша смерть. Вот как всё просто получается. Но - вы не знаете обо мне - и что мне делать? Я знаю, что. Будет штурм, и солдаты будут падать, заслоняя головы руками, а я - я буду стоять, стоять на своём, стоять прямо, и моё лицо будет изуродовано сталью, а потом, когда моё лицо будет изуродовано сталью, когда с моего лица снимут маску, они уже не пожалеют меня. Вот как всё будет просто. Я надеюсь.

Площадь. Бедный бородатый карлик-горбун. Он не нравится женщинам, и поэтому строит им рожи и делает смелые откровенные жесты и коленца. При всех. И женщины смеются над ним и показывают на него пальцем. Если бы он не был горбатым и маленьким, его бы называли дурачком и шарахались от него, а так... И что удивительно, этот изгой имел в своей жизни больше женщин, чем самый отъявленный ходок города. Всё просто: женщины его не боятся, и они знают, что он не будет цепляться за них, не посмеет, потому что он - раб и пёс, и у него не может быть чувств, как у человека. Он - раб природы, а они, женщины - сама природа, и они распоряжаются им как хотят. И поэтому ночами, втайне, они приходят к нему и обнимают его горб, они заставляют его резвиться и требуют всё, что им захочется, и он ухмыляется довольно или недовольно и делает всё, что ему скажут. Он знает всё и поэтому презирает мужчин города; если бы он был мужчиной, всё было бы по-другому, у всех, но... он всего лишь ошибка природы, мужчины не пустят его к себе, а он не скажет им того, что он знает и чего не должно быть. Мужчины...когда он слышит это слово, его рот кривится и гнилые зубы выстраиваются в фалангу, но он косит глаза и опускает голову; тогда все думают, что он страдает. Наивные, если бы они знали то, что знает он, они бы знали, что он не страдает никогда, ибо уже постиг всё в человеке и знает, что это всё имеет цену меньшую, чем его горб, горб, дающий власть знать то, чего не знает даже дьявол, потому что дьявол хочет добиться, торжествуя, а не унижаясь. Женщины приходят, и он делает всё. А днём он строит им рожи и делает неприличные жесты, и неизвестно, что было вначале: пришла к нему женщина и обняла его и унизила, или ему взбрело в голову от уродства своего выкинуть непристойность. Бедный горбун, бедные женщины. И этот город хочет выжить, и солдаты на стенах охраняют этого горбуна и этих распутниц. Этот город хочет выжить. Или это непременное условие выживания? - если выжить, то выжить всем. Зачем - всем? Почему? Я знаю ответ. Ответ этот: чтобы ничто не пропало. Чтобы не пропала священная книга в Храме, должен не пропасть этот горбун. Ибо пока есть он, горбун, эта книга в Храме будет священной. Если бы в мире не было уродов, священные книги были бы не нужны. Солдаты будут стоять насмерть: священная книга спасёт урода. Вот только - что мне от этого? Ко мне не приходят женщины во тьме, и я не урод. Так что мне делать? Что? Я снова - лишний. И здесь, снова, я лишний. Боже, Боже! Я не спрашиваю, зачем Ты сделал меня, я спрашиваю: из чего Ты сделал меня? - только ответ на этот вопрос может меня спасти. Но и этого ответа нет. Материал, из которого я сделан - секрет. Что за ценность во мне, если никому не дано знать, из чего я сделан? Или ответа нет, потому что сами слова его источают вонь? Скажите, пожалуйста! Он мною брезгует! А я назло Ему напишу своё имя на стене Храма. И я знаю, что будет потом. Потом все увидят это, и самые смелые (самые глупые) напишут свои имена там же, сначала один напишет рядом, но потом кто-то другой - выше. Выше! И то, что на стенах Храма, однажды (довольно скоро) будет интереснее того, что в стенах его. И это будет закат Храма. Потому что вслед за именами недостойных в Храме появятся статуи, статуи достойных. Всё. Единственный человек, чьей статуи и чьего имени не будет в Храме - это бедный бородатый карлик-горбун. Он останется на обочине, его все забудут - и это его шанс. Если бы меня забыли где-нибудь когда-нибудь... Мечты. Я - повод, а повод не забудет никто и никогда. Бедные. Им нужен повод, чтобы жить. Что ж, я здесь.