Но до кого достучишься?

Вернулись на Святой Нос в Баргузинском его исполнении. Подошли к берегу. Все спят, кроме меня и Палыча. Команда корабля, естественно, волнуется, глядя, как волнуется море. Андреич — мудрый человек — говорит Палычу, указывая на Юг:

— Видишь, там светло — всё разогнало! Сейчас от туда как дунет Култук, и прямое попадание в нас! Пристать негде, ночевать негде — положит нас на камни!

Палыч внимательно посмотрел на Юг, почесал затылок и принял очередное своё решение:

— Раз, всё равно все спят, и всё проспят — идем на Ольхон!

Всё-таки, молодец Палыч — когда надо, он готов поменять маршрут — имеет право! Правда, когда все через десять минут проснулись и удивились, почему это Святой Нос удаляется от нас, он объяснил: «Это Эраст Юрьевич меня уговорил — все претензии к нему!»

— Ха-ха — какие ко мне претензии? Спать надо меньше! Всё — идем домой!

— На Ольхон!

— Какая разница?

И мы пошли на Ольхон, потеряв массу времени, километров, горючего и нервов. Главное — всё срослось, как желалось! Андреич лукаво мне подмигивал, а я объяснял непонятливым: «Стоило ли спорить с дядькой? Пока погода есть и волны небольшие — это лучшее решение! Ге-ни-аль-но-е!»

И люди снова шли спать. Жарко же!

В резиновой лодке, что стоит посреди катера, мы с ЕЕ, укутавшись в одеяла, как индейцы, пили пиво, говорили о путешествиях, и он просвещал меня, как нужно управлять лодками в узких ущельях во время сплавов. Оказывается, он и там побывал! А что ещё было делать пять часов, пока наш «Фрегат» ковылял на Ольхон?

Еще он сказал интересную вещь:

— На Средиземном море — бросишь с корабля в воду что-нибудь в виде очистков или объедков — какую-нибудь биологическую пищу — вода сразу тут же кишит, кипит! Всякая живность, от маленьких головастиков до огромных монстров, появляется в одну секунду. И вокруг начинается такая какофония — даже видеть жутко!.. Так что, ни всё так просто. Обманчиво, что вода спокойна. Гладь, вроде, тишь и штиль, но… постоянно в воде кто-то на стороже, кто-то ждет.

— Вываливаться — не стоит?

— Вываливаться — не стоит! Сразу сожрут. Моментально! Я думаю, здесь — так же.

(Объедки с нашего стола и кости рыбы валялись, белея в глубине на песчаном дне возле Ольхона на последней стоянке, пока мы там стояли почти сутки. Сомневаюсь, что у нас здесь кто-то так же кишит, как на Средиземном море. Хотя, если человек тонет — Байкал его не отдает. Но это всё бокоплавы и бормыш — монстров тут нет, если не считать нерпу и прочих большеньких рыбешек. Не знаю… Наши объедки долго белели! Однако, рассказ интересный — красочный).

К закату мы добрались до подходящей бухты, на северной оконечности Ольхона со стороны Большого Моря, и бросили якорь… И сети.

Долгожданное душевное спокойствие — теперь вдоль берега мы по-любому, всяко-разно, как угодно додолбим на нашем кораблике, не смотря ни на что, до МРС! Тут осталось-то!.. Предпоследняя ночевка. А воздух-то какой?! Родные скалы!

— Но утром мы обязательно должны взойти на остров!

— Нет возражений, Владимир Павлович! Естественно! Иначе, зачем мы сюда причаливали?

— Вот именно!

За время странствий мы не поймали, даже, не видели ни одного клеща. (В прошлом году, кстати, тоже.) Для полноты картины, на Ольхоне, где обязаны пастись несметные стада крупнорогатого домашнего скота, эта маленькая тварь должна была нам доставить неприятности. Заправить штаны в носки нам не удалось — одежда была несколько иная. И, тем не менее, мы бодро вышли на берег из резиновой шлюпки и полезли в гору.

С высоты острова воды Байкала смотрятся абсолютно ни так, как с корабля. Но и степь ольхонская — совершенно иной ландшафт, чем тот, который окружал нас всё время приключений. Естественно, мои московские друзья (а пошли только они — остальные на корабле, кто «освежался», кто продолжал болеть) сразу схватились за фотоаппараты. Казалось бы, чего снимать в степи? Много чего: цветочки, изгибы тропинок, небольшие рощицы, одиноко стоящие деревца, дальнюю, разбитую временем кошару. Для любопытного человека много чего интересного даже в степи. Евгений Ефимович не очень любит, как мне кажется, когда их группу называют «москвичами», «моими московскими друзьями», и тому подобными штампами. Он как-то сказал, незаметно намекая на то, что вычитал в моей книжке, когда я их команду назвал в самом начале повествования «деловыми москвичами»: «Для всех, куда бы мы ни приехали, поначалу про нас говорят: „клятые москали“. Но это же — ни так». Конечно, ни так. А вот «Москвичи»… А как ещё назвать группу людей, приехавшую из какого-то города? Поименно перечислять — язык устанет и бумага кончится. А посему — москвич, значит, москвич. Ну, не «запорожец» же ведь? Хотя, если человек прибыл из Запорожья… Для меня вы более чем приятели — я с вами из одного котелка хлебал и прошел места, куда нога человеческая очень редко ступала. Мы из одной команды. Короче, вы снимайте тут свои цветочки, а я пошел к кошаре — посмотрю, что интересного в этом развалившемся доме. (Развалившиеся дома в пустынных и безлюдных местах всегда привлекают) Это интересней, чем рассуждать, почему москвичам кажется, что их не очень-то любят в других регионах.

С дверного проёма старинного, загаженного изнутри зимовья-кошары, с окнами, заделанными кирпичом (кто-то же его сюда тащил?), и забитыми тряпками, (на одном окне вместо тряпки картина, написанная маслом, но масло потрескалось и картину не возможно разглядеть), я оторвал кованный дверной крючок вместе с кованным гвоздем. Решил, что дома в коридоре прибью — красиво будет. А здесь, для красоты, над дверями зимовья прибит череп какого-то рогатого скота. Крыши у дома нет, печь вывезли, зато есть груды пустых бутылок, железные, ржавые сетки и спинки кроватей, и это прекрасное, выбеленное временем и ветром, тотемное украшение над дверным проемом. Местные жители считают, что так надо! Это вам не Швейцария!

— Вот бы перенести всё это в Швейцарию! — помечтал ЕЕ. — Совсем бы всё по-другому было.

— Не дай Бог, Швейцарию переместить сюда! — охладил я его. — А то тоже, всё изменится.

— Ох, как бы удивились Швейцарцы? — засмеялся АВ.

— А как бы одурели Ольхонцы?! — вспомнил я шутку из КВН.

Все согласились с этим, весело продолжая развивать тему, что лучше у «них», чем лучше у «нас».

В городе в небо, как не взгляни, всё стрижи носятся — эдакие, юркие буковки «Э» А здесь… Мы стояли с ЕЕ на вершине живописного утеса, похожего на балкон, на северной оконечности Ольхона со стороны Большого Моря и любовались расстилающимися до горизонтов просторами. Внизу носились стрижи — городские, «обычные» стрижи. Наблюдать их сверху не менее занятно, чем, когда делать нечего, дома с балкона на них смотреть. Ещё внизу, на морской глади качались маленькими рассыпанными бусинками табунчики уток, и носились от утеса к утесу неугомонные чайки. Все выращивают птенцов!

Легкий ветерок, небольшими участками, то здесь то там, морщил зеркало Озера, а серебряная дорожка солнца убегала на противоположный берег, далеко-далеко, маня за собой романтиков. «И почему люди не летают, как птицы?!» — липло на ум. Всё было вокруг спокойно, благодатно, красиво и надежно, как сам Байкал, — всё было хорошо!

Из-за пригорка на дорогу, ведущую к нам, вышел Андрей Валентинович. Он медленно брел, опираясь на палочку, и улыбался нам, когда поднимал голову в нашу сторону.

— Во, странствующий рыцарь, — произнес Евгений Ефимович.

— Да, очень, похож, — согласился я.

— А так и есть! — чуть повысив голос, чтобы звучало убедительней, сказал ЕЕ. — Он, действительно — РЫЦАРЬ.

— Вы имеете в виду его титул? — я краем уха на корабле прослышал, что АВ каким-то образом был посвящен в рыцари, но что и как, толком я не знал. Интересно было бы узнать. Поэтому я добавил: — Ему английская королева меч на плечо положила?