– Нет, я говорю, что здесь все по-другому. В теплом климате люди более спокойно относятся к своим неудачам, потому что ночевать на улице – это не вопрос жизни и смерти.

– У вас в Балтиморе совсем нет бездомных? – спросил Мори.

– Ладно, мою теорию еще надо доработать.

Но все равно здесь что-то было в погоде, в воде, и это что-то меняло восприятие времени и возможностей. Если Ворон подхватил местную лихорадку, сейчас он мог быть где угодно.

И с кем угодно.

Они решили скоротать время до открытия клубов, вернувшись в «Страну кводлингов». Ранним вечером Тесс устроила себе пробежку вдоль озера Таун-лейк[63] и начала чувствовать очарование Остина. Здесь поклонялись фитнесу, здесь находили свое прибежище все, кто занимался физическими упражнениями. В этом смысле Остин был прямой противоположностью Балтимора, где курящие сигарету за сигаретой водители любили оттеснять с проезжей части бегунов просто ради удовольствия. Этот город подходил ей идеально. Подходил бы, если бы Тесс верила в идеальные соответствия. Благодаря Китти она выросла на настоящих сказках братьев Гримм, где сестры Золушки срезали себе пальцы и пятки, чтобы втиснуть ноги в дурацкую стеклянную туфельку.

На озере было несколько гребцов, и, глядя на них, она вспомнила, что скучает по своей скромной лодчонке. В Балтиморе гребной сезон уже подходил к концу, и, задержись она надолго, упустит лучшие дни. Тесс напомнила себе, что скоро окажется дома. Ведь все оказалось проще, чем мнилось родителям Ворона. Он уехал, чтобы разделить жизнь с женщиной. И скорее всего, отыщется нынче же вечером на Шестой улице. Останется лишь подвести пропажу к телефону-автомату – и дело в шляпе.

Но почему он перестал звонить родителям? Она думала над этим, пока бежала по берегу. И зачем отправлять конверт? Может, Ворон все еще злится на нее и решил разыграть, но для чего заставлять родителей волноваться?

Она пришла к заключению, что беспечность – неотъемлемая черта всех сыновей и дочерей любого возраста. Тесс и сама не связывалась с родителями после приезда и не спешила звонить Тайнеру до позднего вечера. Она набрала лишь тогда, когда точно знала, что попадет на автоответчик. В конце концов, иногда настолько занят, что и поговорить некогда, правда же?

Был одиннадцатый час, когда они прогуливались на север по улице, огибавшей с запада территорию Техасского университета. Мори предложил:

– Не хочешь остановиться перекусить? А то в животе уже бурчит. Тут неподалеку есть хорошее место.

– Вегетарианское? – скептически спросила Тесс.

Она тоже ощущала дискомфорт, но не от голода. Хождение по клубам с фотографиями Ворона наводило на нее уныние. На одном снимке Ворон выглядел таким, каким она его знала, с крашеными дредами, а другим было его новое фото из газеты.

«Вы видели этого человека? Вы видели этого человека?» Никто его не видел.

– Барбекю.

– Барбекю? Я думала, мясо не по твоей части.

– Конечно, но только когда я дома. За его пределами могу есть все, что пожелаю. Главное, почистить зубы перед возвращением. Я могу прийти домой пропахшим марихуаной, но если отец почувствует, что от меня несет бургером, мне конец.

В общем, никто не знал ни Ворона, ни Эдгара, ни Эда, ни Эдди. Они начали с лучших клубов Шестой улицы, где играли знаменитости местного разлива. Мори то и дело рассказывал, как ценятся местные звезды здесь, в городе, приютившем Вилли Нельсона[64], Шон Колвин[65] и многих других людей, о которых Тесс никогда не слышала. Затем они стали расширять круг поиска, пока не дошли до проверки самых унылых баров, где иногда детям разрешали играть в тишине между спортивными трансляциями. Но и там никто не помнил парня по фамилии Рэнсом с похожей на куклу подружкой.

Затем решено было обойти студенческие кабаки, на случай если Ворон со своей группой опустился до того, чтобы играть там за еду.

– Еще можно зайти в «Соник», – предложил Мори. – Возьмем по чили-догу.

Тесс могла смириться с тем, что никто не принимал Ворона на работу, хотя всегда считала «По и белое отребье» нормальной панк-группой, не хуже любой другой. Труднее было поверить в то, что никто его не запомнил – ведь Ворон всегда был таким ярким и живым. Он неизменно производил впечатление.

– То есть вы даже не помните, чтобы он заходил сюда искать работу? – спросила она одного клубного менеджера.

Менеджер был из тех людей, которые никогда не смотрят в глаза, а направляют взгляд куда-то через плечо собеседника, будто ожидая, не появится ли на горизонте кто-нибудь, с кем окажется поинтересней.

– Знаете, сколько в среднем ребят сюда приходит за неделю? Каждый сошедший с междугороднего автобуса думает, что станет следующей звездой Остина. Это место – как Голливуд в сороковых. Все хотят здесь жить.

– Неужели? – усомнилась Тесс. – А я вот не хочу.

Их глаза наконец встретились, и менеджер с насмешкой произнес:

– Так говорите, как будто можете.

Мори ждал ее ответа.

– Так что скажешь?

– По поводу?

– Барбекю или чили-доги? «Рубиз» прямо здесь, в верхней части Прогона, если ты не против чуть-чуть пройтись.

– Какого еще Прогона?

– Это Гвадалупе-стрит, та самая, что сейчас у тебя под ногами. Кстати, не желаешь посмотреть что-нибудь в кампусе? Там можно срезать, если хочешь, и повесить объявление.

Тесс взглянула на электрические столбы на Гвадалупе-стрит, обклеенные объявлениями так усердно, что казались сделанными из папье-маше.

– Нет, пожалуй, не стоит.

– А просто посмотреть? Увидеть башню?

– Башню?

– Чарльз Уитмен, детка. – Глаза Мори засверкали. – Перебил кучу людей, и они лежали прямо тут! На этом самом месте![66]

– Надо же, как интересно, – ответила Тесс.

И все же она понимала, почему Мори находил эту историю столь захватывающей – ведь к нему это не имело никакого отношения. Парадоксальным образом именно недостаток опыта часто делает людей бесчувственными. Она подумала, не рассказать ли что-нибудь из того, что она видела в прошлом году. О парочке, расстрелянной в постели. О теле, найденном в канаве. О машине, выплывшей из тумана, чтобы отправить молодого парня в лучшую жизнь. Все, с позволения сказать, реалити-шоу мира не помогут узнать, каково это – находиться рядом в момент, когда обрывается жизнь, когда чья-то душа покидает тело и уходит в другой мир. Но Мори был лишь счастливым красавцем-мальчишкой, который зарабатывал на жизнь, продавая комиксы. Его даже отдаленно не интересовала реальность, и это – парадоксальным же образом – делало его необыкновенно приятным собеседником.

Пока они одолевали Прогон, Тесс продолжала всматриваться в лица музыкантов и клубных дельцов. Девушка играла на скрипке, и, задержавшись около нее, пешеходы погружались в атмосферу классической музыки; она даже не взглянула, когда монеты упали в открытый футляр. Они прошли мимо рынка под открытым небом, где торговали посудой и простенькими украшениями, мимо магазина для школьников, переполненного бело-оранжевыми[67] канцелярскими принадлежностями. На крышке мусорного бака сидел парень и играл на бонго.

Этот парень был знаком Тесс. Что ж, пусть с опозданием, но прекрасный момент чистой и несомненной удачи наконец наступил и для нее.

– Гэри!

Ему понадобилась секунда, чтобы понять, что его окликнули. Слишком много скрытого подтекста виделось в тех эмоциях, которые шквалом сменили друг друга на лице: замешательство, мгновенная радость от того, что в чужом краю обнаружилось знакомое лицо, и в конце концов недовольство и угрюмость.

– Тесс Монаган. Вот уж не думал.

– Аналогично.

– Так что?