Песчанка на зиму хорошо устроилась. Нора у ней к гнезду длинная, с крутыми поворотами — чтоб ветер не задувал и тепло не уходило. Пол и стены в гнезде утеплены сеном и шерстью, мягкими тряпочками. Рядом, в особом отнорке, уборная. Вот если бы еще и кладовую с запасом — можно бы из норы и нос не высовывать. Но ни кладовой, ни запасов у той песчанки нет. Хочешь не хочешь, а нос высовывай, вылезай на снег и мороз, разыскивай веточки и семена. Чтобы не закоченеть на снегу, носится песчанка сломя голову да с разгона то головой в сугроб, то кувырком с горки. Роет без передышки: снег ли, песок ли, глину. Помойку проверила, под кустом ямок нарыла, на снегу былинки погрызла. А на обратном пути не забыла клок шерсти схватить — чтоб после трудов на морозе на мягком в норе поспать. Отдохнуть, набраться новых сил для новой вылазки.

Выпал глубокий снег. Желтые барханы сразу превратились в белые сугробы. Непривычно идти по пустыне на… лыжах! Непривычно читать строчки следов не на песке, а на снегу. И непривычные события происходят вокруг.

Песчанки не очень-то испугались снега. Холодней у них под землей не стало. Даже теплей: ветер в норы не задувает, ночной мороз не забирается. И еды стало больше: самые вкусные веточки саксаула теперь прямо с сугроба можно достать. Не надо по корявым сучкам карабкаться, стоит только на задние лапки встать.

А раз сыт, то и тепло, а раз тепло, то и снег не страшен.

Тут и там на светлом снегу желтые кучки песка. Это песчанки прочищали выходы из своих нор: по молодому снежку попрыгать, саксауловые веточки позубрить.

А вот для джейранов глубокий снег — беда. Трава сухая под снегом, а разрывать снег — «копытить» — они не умеют. Кусты в пустыне далеко друг от друга, а ходить по снегу джейраны не могут. Не держит их снег, протыкают его их острые, как копья, копытца до самой земли. Приходится грудью снег пробивать. Наст режет грудь и бока, ноги в снегу как спутанные. Хорошо еще, если волков близко нет.

Бредут по снегу измученные джейраны. И в черных глазах их, как слезы, блестит белый снег.

Над пустынным берегом Каспия, словно патрульные самолеты, пролетают орланы и коршуны. А по берегу, как патрульный мотоциклист, пробежит то волк, то лиса. Нет, не выброшенную волнами рыбу ищут сейчас эти клюватые и зубастые хищные «патрули». Ищут они птиц, вымазанных мазутом.

Все море у берега в радужной нефтяной пленке. И перья от нее у водяных птиц пачкаются и слипаются. Обессиленные птицы спасаются от страшного разноцветного моря на берегу и… попадают в страшные зубы и когти.

Старые змеи щитомордники, зимовавшие не одну зиму, и этой осенью заползли на зимовку глубоко в землю. За ними увязались и первогодки, но не все. Иные глупые первогодки зазимовали в летней норе, совсем мелкой. В первой же сильный мороз они все там замерзли. А в зимней норе все уцелели: ни мороз, ни ветер не смогли к ним пробраться.

Все прячутся от холодов кто куда. Дикий степной кот в старую дикобразью нору забился. От мороза и снега спрятался, но от голода и в норе не укрыться. Хорошо песчанкам и сусликам — у них в норах запасы. Хорошо змеям, ежам и ящерицам — спят в норах до весны без забот. А дикому коту плохо: есть хочется, а еда вся попряталась.

Ночью подошел кот к человеческому жилью. Людей не видно — в теплых домах спят. Собак не слышно — в теплых конурах сидят. Куры в теплых курятниках дремлют. Все вокруг тихо-тихо…

И вдруг все зашумело! Заорали, заметались, забились куры. Залаяли, загремели цепями собаки. Затопали, закричали, захлопали дверью люди. Но кот был уже далеко. На снегу остались только его следы да белые куриные перышки.

Снег укрыл землю. Но корсаков нос словно сквозь снег видит! В поле корсак заячью лапку разрыл — осенние орлиные недоедки. В кустах птичьи яйца выкопал — сам их еще весной туда спрятал. А на задворках бараний череп вытащил из-под снега, копыто лошадиное вырыл, козлиный рог раскопал. А еще чьи-то рваные сапоги, кожаную рукавицу, сыромятный ремень, консервную банку.

Весь снег на задворках за ночь изрыл. Ничего не укрылось от его глазастого носа. Что погрыз, что лизнул, что просто понюхал. Голод не тетка, привередничать не приходится. Зимой и копыто старое — счастье.

Морозище, даже зайцы продрогли. Может, даже уши себе отморозили. Не помогли ни теплые заячьи шубки, ни шустрые заячьи ноги. И вот залегли зайцы в бурьян, призадумались, закурили заячьи носогрейки. Тут и там над бурьянами светятся трепетные дымки. Против солнца так и попыхивают.

Это зайцы свои носогрейки раскуривают.

Где дымок — там и заяц. Лапки под себя поджал, уши на спину уложил, из носа колечки пускает. Думает.

Пришло известие, что человека укусила змея. Это в январе-то, посредине зимы!

Может, он дома в террариуме змей держал? Нет, пишут, укусила в поле. Может, он нору с зимующими змеями раскопал? Да нет, не копал. Шел, говорят, нагнулся, хотел камешек яркий поднять, а тут змея его за палец — цап! Палец вздулся и посинел: ядовитый щитомордник ударил.

Оказалось, выдался в январе на редкость теплый и солнечный день.

Щитомордник в норе почуял тепло и выполз погреться. А тут ему руку чуть ли не в нос ткнули — он и «клюнул».

Такое, конечно, только в пустыне и может случиться! Да и то редко.

Зима, а на окне мотылек! Новый год, а за окном дождь грибной: веселый, искристый, частый!

Песок на барханах сырой и плотный. Саксаул мокрый и блестящий. А под саксаулом на песке — грибы! Самые настоящие: свеженькие, молоденькие, чистенькие. Ножки, шляпки — все как положено. Даже запах грибной.

А где-то сейчас глухая зима. Вьюга, метелица, гололед. А у нас в пустыне дождик грибной. Грибы новогодние, свеженькие. Грибы подсаксаульнички.

Из-под снега выползают на солнышко насекомыши: слоники и плоскотелки, паучки и цикадки, черные мухи и черные комарики, клопики и даже клещики. Снег холодит им живот, но солнце припекает черную спинку. И от этого насекомышам и не холодно, и не жарко. Не холодно, как зимой, и не жарко, как летом. Им сейчас тепло и весело — как весной!