День за днем

5 декабря. В теплые дни изредка встречаются свежие следы удавчика, эфы, змеи-стрелки. Значит, не все еще спрятались и уснули.

9 декабря. Исчезли следы гребнепалого тушканчика. Уснул.

10 декабря. На редкость теплый день. Выползал погреться на солнышке полоз.

12 декабря. Летали кобылки. Встретил днем ночного жука-медляка. Выполз погреться и побродить по солнышку.

15 декабря. Вылезал из норы дикобраз. Обгладывал кору на кустиках и выкапывал клубеньки из песка.

20 декабря. Кончились теплые дни. Выпал снег, задул ветер — и пустыня вымерла.

22 декабря. У сайгаков начались отчаянные бои-турниры.

Холодно, холодно — хоть нос из норы не высовывай! Но и в норе на голодное брюхо не усидишь. И вот тушканчики и песчанки научились от мороза бегом удирать. Выскочат из норы — и ходу! С бугорка на бугорок, от куста к кустику — бегом, бегом, пока мороз не догнал да за уши не схватил! А как начнет догонять, вот-вот за хвост схватит, тогда с ходу головой в теплую нору. Посидят в норе, дух переведут, отогреются и снова наружу — за семенами и ветками. Так всю ночь и бегают с морозом наперегонки.

Никто в пустыню без воды и носа не сунет. Шофер воду с собой в канистрах везет. Турист во фляге несет. Уж на что верблюд к жаре привычен, но и он воду с собой тащит. Вода у верблюда в горбах. Сорок литров воды на спине — недельный запас! Горбы верблюда — это и рюкзаки с едой, и бурдюки с водой.

Когда верблюд долго не ест и не пьет, горбы обвисают, как пустые мешки. Значит, кончились у верблюда запасы, пора его снова кормить и поить досыта.

Ночью грянул мороз — корсак даже в норе прозяб. Вылез продрогший, голодный, носом повел — а живым и не пахнет! Все корсаковы завтраки, обеды и ужины уже застыли и… впали в спячку!

Летом корсаков после обеда в сон клонило, а теперь их обеды стало клонить в сон. Тушканчики, суслики, ежики, змеи, ящерицы, хомяки, насекомыши — все от мороза спрятались и уснули. Зима их словно в холодильник заперла. До самой весны!

А корсакам теперь не до сна: попробуй-ка усни на голодное брюхо!

Тронулись корсаки из северных пустынь в южные: как перелетные птицы. Туда, где еще тепло, где их обеды и ужины еще весело бегают и летают.

На зимовку под землю сползлись змеи, ящерицы, жабы, жуки, мокрицы, осы, скорпионы, даже песчаные тараканы и травяные клопы!

Глубже всех заползла в нору змея эфа, ближе к выходу свились в клубок и закопались в пыль ящерицы мабуи. В отнорках, на стенках, в тупичках и ямках сидят зеленые жабы, жуки-чернотелки, ногатые пауки, клешнятые скорпионы, полосатые осы и клопы.

Зимуют мирно, никто никого не обижает, все сонные и неподвижные, впавшие в забытье. Наверху день сменяется ночью, холод теплом, тишина бурей. А под землей всегда тишина, всегда ночь, всегда прохладно и сонно. И только весной, когда просочится снаружи тепло, обитатели подземного общежития проснутся и поползут к выходу. Тогда конец зимовки и конец дружбе.

— Грачи прилетели, весна пришла! — говорят у нас.

— Грачи прилетели, осень пришла! — говорят в пустыне.

— Грачи улетели, осень на дворе! — говорят у нас.

— Грачи улетели, весна на дворе! — говорят в пустыне.

Ранним морозным утром над деревней песчанок струится парок. Парок курится из норок, как дым из деревенских труб. Наверное, тепло у них там под землей!

Я шагаю через деревню, дую на занемевшие пальцы. А хитрые песчанки все по хатам сидят. Печки, наверное, топят. Да надо мной посмеиваются.

Чернотелка и вдруг… белая! Все у нее как у обычной чернотелки — большого черного жука! Такой же панцирь, лапки, усики, Только цвет снежно-белый! Очень красивый жук.

Но, странное дело, черных чернотелок я встречаю живых, а белых — только мертвых! Где же живые прячутся? Да нигде: белых чернотелок живых не бывает. Весь секрет в солнце: каждую умершую чернотелку оно превращает в белотелку! Такое уж тут солнце: белые камни делает черными, а черные панцири мертвых жуков — белыми.

Скворечники для скворцов, синичники — для синиц, ну а для гекконов — гекконницы. Гекконница — длинный ящичек с щелью внизу. Вешают его там, где живут гекконы. Чаще всего на каменных и глинобитных стенах. Особенно если на стене светит лампочка. Ночью на свет лампочки слетаются бабочки, комары, москиты, и гекконы их ловко хватают. У лампочки им и тепло и сытно. А если рядом еще и укрытие — гекконница — то лучшего и не надо!

В лабиринты подземных слепушонкиных ходов сползлись вялые осенние змеи щитомордники. В глухом теплом отнорке они устроились зимовать. Перепуганная до смерти слепушонка чутко прислушивалась и принюхивалась, обходя стороной отнорок с незваными гостями.

А когда змеи успокоились и уснули, слепушонка наковыряла со стенок норы земли, сгребла ее в кучу и, толкая землю лбом, заткнула отнорок со змеями, словно бутылку пробкой. Замуровала страшных жильцов и лбом землю утрамбовала.

Равнина с белыми пятнами. Но это не пятна снега, хоть на дворе и зима. Это белые пятна соли.

Дремлет на солончаке стадо ленивых верблюдов. Они смотрят презрительно, свысока, брезгливо оттопырив ворсистые губы. Вокруг стада щебет и суета. С шумом взлетают и тотчас же опускаются стайки черных птиц. Садятся на верблюжьи горбы и спины, ловко шныряют у верблюжьих ног. Это обыкновенные наши скворцы. У нас они так же ловко катались на лошадях и коровах. Сюда они прилетели зимовать зиму.

А вот и местные жители — серые и хохлатые жаворонки. В сухих пучках солянок и полыней выискивают семена.

Еще гость севера — каменка-попутчик. Пронеслась над землей, покачиваясь как на волнах, взблескивая ярко-белым хвостиком.

И опять птицы-туземцы — чернобрюхие рябки.

Бегут неуклюже на лапках-коротышках — словно на животах ползут. И вдруг разом взлетели, затрепетали быстрыми узкими крыльями и унеслись.

Идем, идем, а никого больше не видно. Греет солнце, холодит ветерок. Похрустывает под ногами соляная корочка.