Я слышу, как он снимает презерватив, а потом на мою спину ложится его ладонь.

– Не вставай. Я принесу тебе что-нибудь вытереться.

Его пальцы слетают с меня, но я продолжаю чувствовать их призрачный след. Я остаюсь в таком положении до его возвращения, а потом переворачиваюсь на бок. Пятно на постели большое и липкое.

Люк обходит кровать, садится на край и похлопывает меня по плечу, чтобы я лег на спину. Я слушаюсь, и он бережно вытирает мой живот смоченным теплой водой полотенцем.

– Простыня пострадала сильней.

– Ничего страшного. Поднимись на секунду?

Когда я встаю, Люк сдергивает верхнюю простыню. Пока она оседает у наших ног, он заговаривает и вдруг замолкает. Что-то его отвлекло. Проследовав за его взглядом, я вижу лежащий у спинки кровати листок.

Люк поднимает глаза на меня. На его горле дергается кадык.

– Просто я… я… – пытается он подобрать объяснения. Но мне они не нужны.

Я наступаю на простыню, встаю напротив него и, покачав головой, накрываю его щеку ладонью.

– Люк, я понимаю. Я гадал, куда мог его положить, думал, что он потерялся, но он… все это время он был у тебя, да? Еще до того, как я тебе о нем рассказал.

Он целует мою ладонь. И, не отрываясь от нее, отвечает:

– Я взял его перед отъездом в Окленд. Он был со мной почти каждый день.

Я киваю, потом нерешительно продолжаю.

– Джереми тоже знал о нем, да?

– До недавних пор нет. Узнал, когда заходил. Когда я пытался больше не думать о нем. Как видишь, мои попытки успехом не увенчались.

– Тогда я рад. А этот список… ты поэтому спрашивал, хочу ли я поиграть в «Табу»?

Люк краснеет.

– В какой-то момент меня так окрылила надежда, что я подумал, может, если мы сделаем что-нибудь вместе, то ты увидишь, что у нас может быть. Вот почему я предложил тебе поэкспериментировать в тот первый раз. Но в то же время я всю дорогу осознавал, что это плохая идея. Что мне потом будет больно.

– И ты оказался прав. Пусть ненадолго, но я все-таки причинил тебе боль. Прости меня, Люк. – Я делаю паузу. – Но если это хоть как-то может утешить, то твоя идея сработала. Я все повторял себе, что меня притягивает табу, но на самом деле мне нравилось быть с тобой. Вот так… как сейчас.

Опустив мою руку, Люк сплетается со мной пальцами и трет большим мою кожу.

– Сэм, мне правда не хочется, чтобы то, чем мы занимаемся, для тебя было табу. Очень не хочется. Когда я беру тебя в нашу постель, когда мы ласкаем друг друга, когда занимаемся сексом или любовью, или попросту трахаемся, для меня это никогда не было и не будет табу. Это никогда не будет грехом. Это будем лишь мы, и так просто правильно.

Я киваю, сжав его руку. Горло сдавило так, что говорить я не могу.

Наклонившись, я целую его. Потом отпускаю и ползу по кровати за списком. Путаясь в простынях, я на коленях возвращаюсь обратно к нему и начинаю зачитывать вслух.

– Прочитать книги, которые я должен был прочитать в школе – сделано. Протанцевать всю ночь напролет – сделано. Заработать похмелье, ходить в темных очках и есть сладкие пирожки – сделано.

Теперь-то я понимаю, откуда он знал, что именно мне хотелось в тот день. Он сделал их для тебя. Он дал тебе все, что есть в этом списке.

Ну, почти все.

На середине списка я останавливаюсь. Там вычеркнут один пункт, который не должен быть вычеркнут.

Я бросаю листок на кровать.

– Люк, как бы сильно ты ни хотел, чтобы я получил все пункты из списка, этому уже никогда не бывать.

– Что ты не… – Он находит взглядом часы. Десять вечера. – Еще есть два часа. Может, мы…

Я обнимаю его за шею и крепко целую.

– Не получится. Прочитай шестой пункт. И поймешь, почему.

Он читает, и на его лице снова появляется то выражение. Которое зацепило меня в тот первый вечер, когда Люк вернулся из Окленда.

Пофлиртовать, повеселиться, не влюбиться.

Глава 42

Джереми

Мы у папы. Под «нами» я подразумеваю себя, маму и Стивена. Само собой, там есть и Люк. Мы только что съели большущий праздничный завтрак, и теперь я разворачиваю подарки. Папа сидит в кресле, а Люк примостился на подлокотнике. Они то и дело обмениваются щенячьими влюбленными взглядами – от которых кого угодно могло бы стошнить.

Стивен, развалившийся в кресле за мной, осторожно листает один из коллекционных комиксов, которые купил для меня Люк, а я сижу на полу и смотрю на оберточную бумагу подарка от мамы и папы. Их точно вконец переклинило, потому что это ну совсем не смешно.

Но мама, очевидно, считает иначе – судя по тому, как она тихо хихикает, прикрывшись бокалом с шампанским.

Глядя на усыпанную бананами оберточную бумагу, я качаю головой.

– Я буду травмирован до конца своей жизни.

– Почему? – спрашивает она, выгнув бровь.

– Даже не знаю, хочу ли я его открывать.

Она подбирает обрывок обертки от предыдущих подарков, делает шарик и бросает в меня.

Я ловлю его и пуляю обратно в нее. Мама вздрагивает и проливает шампанское на себя. Папа с Люком этого даже не замечают. О чем бы они там ни шептались, это, видимо, очень увлекательный разговор.

Покачав головой, я ухмыляюсь.

– Будешь знать, как пить прямо с утра!

– Эй, может, напомнить тебе, что пятнадцать лет назад в этот день, – она проверяет часы, – зачеркните… в этот час, я выталкивала тебя из себя.

Фу. Ну и картина.

Тут прорывает и папу

– Господи, не напоминай, – стонет он.

Ему в голову летит шарик из бумажной обертки.

– За весь тот тяжелый кровавый труд, – говорит она с жестоким акцентом, так что дрожь теперь пробирает и Стивена, – я заслужила этот бокал так же, как ты, Джереми, заслужил эти подарки.

– Ладно, ладно, окей. Можешь напиваться на всех моих будущих днях рождениях. – Я трясу коробку с подарком. – Я точно хочу его разворачивать?

Она вздыхает, ставит бокал на столик с моими подарками и сжимает ладони.

– Тебе пятнадцать, ты становишься взрослым. Я… я должна научиться отходить в сторону и больше тебе доверять.

– Значит… мое наказание кончилось? – Я машу маме ресницами и выдаю свою самую обаятельную улыбку. Стивен протягивает мне свой кулак, и я через плечо стукаю по нему кулаком.

Мама смеется.

– Неплохая попытка. Но нет. Это значит, что я больше не буду так часто напоминать тебе Золотое Презервативное Правило. – На этих словах Стивен фыркает, и краем глаза я вижу, как он поднимает комикс и прикрывает лицо. – Отныне можешь считать, что бананы лежат в чаше для фруктов исключительно для еды, хорошо?

Стивен давится смехом и шепчет:

– Джер, об этом ты мне не рассказывал.

Я сердито смотрю на него.

– Серьезно, не надо тебе это знать. – Потом говорю – уже маме: – Учитывая сезон, я поблагодарю вас вот так: аллилуйя.

Люк издает смешок, и я радуюсь, что он обратил внимание на меня. Ведь сегодня день рождения не только у папы. Хотя, это не совсем справедливо. Папа попросил всех притвориться, что у него нет дня рождения – чтобы сохранить иллюзию, что ему еще двадцать девять.

Наконец я открываю подарок. Это свинья-копилка в синюю крапинку. Та самая, что сто лет стояла на комоде в маминой спальне.

– Весь этот год мы с твоим папой каждую неделю откладывали сюда по пять долларов.

– Серьезно? Это же типа 520 баксов.

– Что ж, приятно видеть, что способности к математике ты унаследовал от меня.

Папа бросает на маму обиженный взгляд, а она в ответ усмехается.

– Ладно тебе, это правда. Если б ты лучше считал, то Джереми вообще здесь бы не было. – Мама смеется, а папино лицо становится такого оттенка красного цвета, который лучше бы приберечь для экстренных ситуаций.

– Миссис Кэрол, расскажите нам эту историю, – встревает неожиданно Стивен.

– В ночь нашей… ошибочной страсти, мы сначала пытались купить в супермаркете презервативы. Но твой папа насчитал у себя в кошельке только два доллара и двадцать центов, а презервативы стоили три. Он махнул рукой и сказал: «Ну что ж, значит, у нас ничего не будет». Но, конечно, чуть позже гормоны взяли над нами верх. А потом, когда мы садились в автобус, он понял, что на самом деле у него было четыре доллара.