Ошибается тот, кто полагает, будто человек не от мира сего не способен защитить себя. Напротив, у него сверхъестественная сила; по крайней мере, так обстояло дело у Профилактова. Здоровяков и замахнуться толком не успел. Двух или трех молниеносных ударов от Профилактова, от этого якобы шута и мнимого слабака, хватило, чтобы хребет звероподобного Здоровякова с треском надломился и вся схема его костей рассыпалась в труху, чтобы этот самоуверенный, кого угодно способный обидеть господин самым жалким образом обмяк и бездыханным повалился в траву, где его вскоре и обнаружили. А победоносный Маруськин жилец вечером того же дня прошел в кабинет следователя Сверкалова. Следователь как раз сворачивал свою дневную деятельность, собирался домой, мечтал о вечернем чае и задушевной беседе с супругой.

- Я, - начал Профилактов, - убил Здоровякова, но сюда я пришел отнюдь не с повинной.

- Я вас немедленно арестую!

Так сказал следователь, на что его странный собеседник возразил:

- Я сознался в убийстве только для того, чтобы вы не тратили сил попусту, не ломали себе голову, не метались в поисках убийцы.

Сверкалов заметался по кабинету, бессмысленно выкрикивая: конвой! ко мне! взять!

- Я просто облегчил вам работу, - невозмутимо объяснял Профилактов. - Сядьте и успокойтесь. Возьмите себя в руки и выслушайте меня. Здоровяков и его судьба мне глубоко безразличны. Он полагал, что легко скрутит меня в бараний рог, будет вить из меня веревки или даже прихлопнет, как муху, но он знать не знал, с кем вздумал связаться, на кого решился поднять руку.

Следователь Сверкалов все еще терялся в каких-то догадках, недоумениях, соблазнах:

- Да кто вы? - медленно поднял он на сидевшего напротив Профилактова затуманенный взор, пытаясь проникнуть в душу этого непостижимого человека.

- Бац! бац! - и нет больше никакого Здоровякова. Вот так-то, - сказал Профилактов удовлетворенно. - А не суйся, куда не следует.

- Что же вы теперь собираетесь делать?

- Давайте прежде всего четко оформим ваше положение, так сказать, определим его.

- Зачем его оформлять? - вскрикнул служивый. - Я следователь, и этим все сказано.

- Не все, - возразил Профилактов. - Сейчас вы находитесь в положении, которое можно назвать затруднительным.

- Софистика!

- По-вашему, я софист? Я, у которого на уме ни одной путной мысли, ну, конечно, если судить с вашей точки зрения?

- Вы, в первую голову, убийца.

- И вам хочется меня арестовать. - Профилактов улыбнулся. - Да только я не дамся. Вы же не хотите, чтобы не стало никакого следователя Сверкалова? Не надо меня трогать, толкать на крайние меры. Не возбуждайте. Не Маруська.

- Это вы как цаца какая-то...

- Значит, теперь я, по-вашему, уже и цаца? - И снова усмехнулся человек не от мира сего. Дрожь пробежала по телу следователя от его улыбки. А тот продолжал: - Но допустим, что вы меня арестовали. И что же? Я все буду отрицать. Ничего я не говорил, ни в чем не сознавался. Я, мол, софист и цаца, но вовсе не убийца. Я этого Здоровякова и в глаза никогда не видывал. Устраивает вас это, следователь Сверкалов? Видите теперь, в каком странном и даже немножко смешном положении вы очутились? Хочется, а не можется. Близок локоть, а не укусишь. Но я снова выручу вас. Я уже однажды помог вам, избавив от связанных с поисками убийцы хлопот, а сейчас, переходя к новому, более конкретному этапу нашей, что называется, совместной деятельности, я подскажу вам, как списать дело в архив, объявив его безнадежным или, предположим, закрыть его, провозгласив, что все надобные улики собраны и убийца полностью изобличен. А этот убийца, само собой, я. Только меня уже не будет.

- Вы того... ручки на себя?..

- Ну, в каком-то смысле. Хотя и не совсем так. Мы еще об этом поговорим. А меня на роль оголтелого преступника выдвигайте смело и без зазрения совести, я своим добрым именем в данном случае не дорожу. И чем, собственно, может меня опорочить убийство такого вредного насекомого, как Здоровяков? Я вот только думаю, что вы все же поостережетесь называть меня, потому как если начнут докапываться, что да как, и откуда вы все про меня узнали, и каким-то образом докопаются, что я побывал у вас, имел с вами содержательную беседу и во всем сознался... Для вас это уже все равно как провал и крах. Вам как следователю и весьма уважающему себя, а где-то и впрямь человеку с репутацией будет очень стыдно. Не задержали, спасовали, струхнули маленько... Ущербно это для вас, правда? Так что дело - вы ведь успели его завести? - лучше просто списать как безнадежное.

Следователь вздрагивал, порывался схватить преступника, казалось, он вот-вот набросится на Профилактова с кулаками или попытается сдавить его горло своими железными руками. Его самолюбие страдало, и ему уже не слишком важно было, что перед ним сидит убийца, он думал лишь о том, что этот человек, действительно обладающий некой странной и жуткой силой, пришел посмеяться над ним, над его достоинством и гордостью за себя, его успехами и карьерным ростом. И он смотрел на свои руки, подносил их как можно ближе к глазам. Они действительно крепки, но их сила, он это чувствовал, была ничто против силы Профилактова.

- Вы сейчас гадко выглядите, но я слишком доволен жизнью и в целом оптимистичен, чтобы испытывать из-за этого те или иные неприятные ощущения. Вы меня нисколько не раздражаете. Я выше. Я над. Понимаете? - Профилактов с веселым любопытством уставился на поникшего следователя, как если бы и впрямь ждал ответа.

- Так вы в самом деле не от мира сего? - пролепетал Сверкалов.

- Можно и так сказать. Хотя в каком-то смысле я бы не спешил с выводами. Кто по-настоящему знает, к какому миру он принадлежит? Вы? Вы знаете, откуда пришли и куда идете? Вот и я не знаю. Но я видел... Удалившись от дома, где живу с Маруськой, я увидел, что над тем местом... ну, над Маруськиным домом примерно... поднимается внушительное черное пятно, как бы плотненький и формирующийся в нечто геометрическое чад.

- Не Маруська же его испускала?

- Уж конечно. Я его впоследствии назвал згой.

- А на какое расстояние вы удалились?

- Это не важно.

- Это крайне важно.

- В пределах этого вопроса вы не следователь.

- Но я могу выступить в качестве ученого или мыслителя, - сказал Сверкалов.

- Я много размышлял...

- О том, как я выступлю?

Профилактов прервал следователя не без раздражения:

- О пятне.

- А я уже поразмыслил, и я вам скажу, что это Сухоносов. От него идет. Он испускает. Я давно на него охочусь. Я тут опираюсь на закон... если вам это о чем-то говорит... и с опорой на него и на данные мне полномочия я с давних пор точу на Сухоносова зуб. Я слежу за ним. Черного пятна не замечал, но уверен, это он, больше некому. Злее человека, чем он, нет в нашем городе. Самый отвратительный... Такой подлый, ожесточенный, и какой, заметьте, скользкий, никак его не ухватишь, вечно вывертывается, просто гадина, и больше ничего, а цель его вся в том, чтобы наживаться за наш счет, загребать жар чужими руками...

- Хватит об этом. Никакой это не Сухоносов, куда ему, кишка тонка. Тут дело грандиозное, исполинское, а Сухоносов - тля.

- Вы подняли жгучий вопрос, задели больную тему, Сухоносов, он моя боль, мое горе, моя трагедия...

- Вы мыслите и меряете земными мерками, и для вас Сухоносов не зловредное насекомое, а человечище, отъявленный негодяй, гений зла, а я смотрю большими глазами и вижу дальше, мне замечать Сухоносова и ему подобных недосуг. Я весь в других измерениях. А там и другие миры. Может быть, это пятно, оно, может, приоткрывшийся вход. Я почти уверен. И я уйду. Может, вернусь туда, откуда пришел, а может, попаду куда-нибудь в неведомое. Или меня отшвырнет. Там, может быть, одна какая-нибудь мерзкая копоть, что-то невыносимое для здешних, и я, даже я, буду отравлен. Но в любом случае я перестану жить здесь, и тогда вы сможете преспокойно списать дело в архив.