С холодной усмешкой поставила на диван ногу в чудовищном сапоге Сонечка. Братья Сквознячковы, увидев над собой словно бы необъятную, под потолок уходящую красную башню - так вознесся Сонечкин сапог - дико завизжали.

Хохот Сонечки разом и отменил блуждание по мукам и отрезвил несчастных.

- Ну, ты поторопилась, Сонечка, - раздосадовано воскликнул Ниткин, - мы еще не решили про Бога и в сути посредничества не разобрались.

- Разберемся и так, - беспечно откликнулась женщина, - а они до того забавные, что нет больше сил терпеть смех. Не лопаться же из-за этого.

Отступив от дивана и хватаясь за живот, смеялась Сонечка от души. Ниткин сказал:

- Неплохо разыграно, как по нотам, хотя детали обдумывали наспех, на скорую руку. И все же я считаю, что Сонечка поторопилась. Можно было еще. Не выдержала. Не выдержала роли до конца и вообще. Ну да ничего, в другой раз получится еще лучше. А вообще-то мы шутки любим и умеем, кстати, вносить разнообразие в свои проделки. Так что не всегда бывает оно, как в вашем случае. Тут нет накатанного пути, ведь нужно учиться у самой жизни, а кто лучше, чем она, умеет преподносить сюрпризы. Жизнь учит, мы учимся. Учились и будем учиться всю жизнь. Вот и выходит, что в вашем случае - так, в каком-нибудь другом - этак. А, посмотрите на мою жену, она же и впрямь лопнет сейчас!

- Это была шутка? - поднял над диваном бледное и как будто плоское лицо Филипп.

- Они не понимают тебя, - Сонечка, перестав смеяться, указывала на сбившихся в кучу гостей.

- Подари каждому из них имя, чтоб стало как в раю.

- Разве это не миссия Адама?

- Евы тоже.

- Приведи их сначала в чувство, и побыстрее, а потом трактуй.

Ниткин ловко наполнил стаканы.

- Итак, это была шутка? - осторожно, как будто и манерничая слегка, осведомился Вадим; водка приятно щекотала его внутренности, стремительно и благополучно восстанавливала силы.

Ниткин кивнул.

- Оденься поприличней, - велел он жене.

Сонечка накинула на свои дивные плечи халат.

- Стоило нам, - с горечью заговорил Федор, - заикнуться о благородстве, пофилософствовать об опеке над вдовами и сиротами и о завоевании бессмертия, - был такой разговор в кафе, - как само небо, кажется, решило посмеяться над нами. Видимо, это в природе вещей. А ведь мы только так, в общих чертах... И еще странно, что слух о нас почти мгновенно распространился.

- Вы и тут толковали что-то о вдовах и сиротах, - заметил Ниткин. - Кафе - это почти далекое прошлое.

- Вы, человече, - отнеслась к Федору Сонечка, - придумали что-то роковое и грустное, тогда как все объясняется гораздо проще. Трактуй, Ниткин!

- Теперь твое время, твой выход, - возразил супруг.

- А сапог? - спросил Филипп.

- Какой сапог? - Ниткин вопросительно округлил глаза.

- Был красный сапог.

- Он и сейчас есть. - Сонечка выставила вперед объятую красным ногу и надолго залюбовалась возникшим зрелищем.

- Сапог водружен был ужасающе, - не отставал Филипп.

- Ты водружала сапог? - перевел Ниткин все еще округленные глаза на жену.

Она пожала плечами.

- Оставим пока в стороне свои личные переживания, - вступил Федор, - и забудем на минутку о неприятных мгновениях, пережитых нами, когда мы словно потерялись во времени и пространстве. Что? - повернулся он к Филиппу. - Тогда-то и возник сапог? Может быть. Но я о другом, о предшествовавшем, о том, что можно назвать предисловием, и мне кажется, я не ошибусь, если скажу, что оно было невероятно длинным. Не так ли, Ниткин?

- Почему же невероятно? - возразил тот. - Бывает и не такое. Ничего невероятного в этом нет. Вон у Достоевского какие затяжные передряги и комментарии, а почему?

- Но если вспомнить, о чем вы повествовали, и что составляло главную идею, так сказать, содержания, и к чему оно в конечном счете свелось, то разве...

- Я прежде объясню, почему у Достоевского. Он цель такую ставил перед собой - издеваться над людьми. Это еще Михайловский смекнул.

- Выходит дело, верно я полагаю, что вы издевались над нами? Ваш рассказ заключал в себе пытку?

- Почему же обязательно пытку, не пытку, нет, - заторопился и как будто пришел в какое-то новое воодушевление Ниткин, - это было для общего беспокойства и чтобы вы не застаивались...

- Ваш рассказ заключал в себе издевательство, - настаивал Федор.

- Какой вы упрямый, и к тому же чего-то недопонимаете. Все, буквально все делалось для вашего продвижения, и, добавив тут слово "вперед", нельзя уже будет не сообразить, что речь фактически идет о путешествии... А что мое предисловие и последующее явление Сонечки, мол, чересчур выпукло, ярко... выпуклы, ярки, так будет правильнее сказать?.. ничего в этом удивительного я не нахожу и никто со стороны не увидит. Это было вроде как между Сциллой и Харибдой.

- Издевательство над смыслом...

- Опять неверно! Вы что же, видите тут какой то зазор? Как бы сначала было первое действие, а потом началось второе. Вы видите какую-то прореху между мной и Сонечкой? Или, наоборот, все представляется вам одинаковым, однородным, какой-то сплошной массой? А может, вы вообще воображаете, будто вышел перебор?

- Над смыслом и над нами, над тем, что теплилось в нас, как огонек в ночи, как сама жизнь, и было не чем иным, как жизнью наших душ, - твердо и веско закончил свою мысль Федор.

Ниткин развел руки в стороны, показывая, что больше ему сказать нечего и остается лишь удивляться тому, насколько он оказался не понят.

- Не совсем плодотворная постановка вопроса, - Вадим с сомнением покачал головой, - не следует так. Морду надо бить за такие шутки, как здесь. Но говорить, что предисловие уже заключало, делать акцент на этом "уже" - неправильно, ибо предполагает нечто последующее. Подразумевается вступление Сонечки и сопутствующие ему измывательства. А этих-то измывательств как раз и не было. Разве Сонечка измывалась? И если да, то так ли уж? Стало быть, "уже" обрывается ни на чем, повисает в воздухе. Его связь с нами ослабляется и теряется, а в силу этого и все то, чем мы тут занимались, включая необходимость выслушать пространные речи нашего доброго хозяина, обретает расплывчатые черты какой-то досадной неопределенности. Другое дело, что сам этот хозяин еще тот гусь. С какой стати ему вздумалось шутить над нами? Мы...

- Я, говоря вообще, не в накладе, - перебил Федор, - и против хозяина ничего не имею. Вздумал пошутить?.. Ну, пошутил и пошутил, что ж тут такого необычайного... Издевательство его предисловие в себе заключало, я на этом настаиваю, но с "уже" оно его заключало или просто так, само по себе, это меня нисколько не волнует. Я не взываю к справедливости, не требую компенсации, я прощаю. Что меня действительно занимает, так это вопрос, является ли то, о чем так долго рассказывал нам этот человек, правдой.

- Все, кроме того, что касается Сонечки, чистейшая правда, - заверил Ниткин.

- Отлично! Я удовлетворен!

- Кстати, - сказала Сонечка, - правда заключается еще в том, что это, главным образом, мне, а не моему мужу, принадлежит идея шутки. Уж очень забавными вы мне показались нынче днем возле монастыря. Я как раз проходила мимо, когда вы там крутились.

- Знали бы вы, что нас туда привело... - обронил многозначительно Филипп.

- А потом вы стали шастать здесь у нас под окном, и я сказала мужу, а он уже знал, что мне весело от вас, и тотчас в его голове созрел целый комплекс, все равно что цветок распустился. Комплекс идей, понимаете, фабула. Он у меня на подобные выдумки мастак. И заметьте, что особенно интересно. Мы могли насмешить вас быстренько и даже как-нибудь грубовато, на провинциальный манер, но нет, мы подали свою задумку в развернутом виде, это настоящий букет, настоящая история, сюжет которой не мог, конечно же, не заинтересовать вас. Мы подали в такой обертке и упаковке, что я до сих пор содрогаюсь от внутреннего смеха. Одни эти красные сапоги чего стоят. И где только мой Ниткин успел их достать! А кнут? Спрашивается, зачем нам кнут? Не то у нас хозяйство, чтобы иметь кнут. А ведь нашелся. И как кстати! О, запомню себя такой! В красных сапогах, с кнутом в руках...