– Билл без сомнений очень подавлен. Нужно будет его завтра подбодрить.

День начался удачно. За ночь они не потеряли ни одной собаки и с этим пустились в путь, в котором их сопровождала тишина, мрак, стужа, и мистические духи северного сияния. Билл, казалось, позабыл свое дурное предчувствие, охватившее его прошлой ночью, и даже весело дурачился с собаками, когда в полдень сани перевернулись на неблагоприятной части их маршрута.

Началась страшная неразбериха. Сани лежали кверху дном, зажатые между деревом и огромным камнем и им пришлось распрячь собак, чтобы расправить спутавшуюся упряжь. Люди наклонились над санями, пытаясь их перевернуть, как вдруг Генри заметил, что Одноухий понемногу отходит от них.

– Одноухий, ко мне! – закричал он, выпрямившись и обернувшись к собаке.

Но тот бросился бежать прочь, волоча за собой постромки. И там, где они недавно проехали, стояла она – волчица, и ждала его. Когда он приблизился к ней, то внезапно насторожился. Встревожившись, он замедлил бег до шага, а затем остановился. Он разглядывал ее настороженно и неуверенно, но при этом увлеченно. Она, казалось, улыбнулась ему, обнажив свои зубы скорее заигрывая, чем запугивая. Волчица игриво подошла к нему на несколько шагов и остановилась. Навострив уши и подняв хвост кверху, все также неуверенно и осторожно, Одноухий потянулся к ней приподнятой головой.

Он попытался обнюхать ее, но она игриво отпрыгнула назад. Каждый раз, как он подступал, она отпрыгивала прочь. Шаг за шагом она заманивала его и отдаляла от людей, которые могли защитить. Вдруг, как будто смутный сигнал тревоги промелькнул в его сознании и, повернув голову, он взглянул на перевернутые сани, на своих собратьев и на двух зовущих его людей.

Но какие бы мысли не зарождались в его голове, их развеяла волчица; приблизившись к нему, она бегло понюхала его нос к носу, а затем снова принялась игриво увлекать за собой.

Тем временем, Билл вспомнил о ружье. Но оно лежало под перевернутыми санями и к тому времени, как они с Генри достали его, Одноухий и волчица уже стояли слишком близко друг к другу, а расстояние для выстрела было слишком большим.

Когда Одноухий осознал свою ошибку, было слишком поздно. Еще толком не разобрав, что происходит, люди увидели, как он развернулся и бросился бежать назад к ним. В следующую секунду они увидели, как по снегу несется дюжина тощих, серых волков. Они бежали перпендикулярно дороге, отрезая Одноухому путь к отступлению. В ту самую секунду игривость волчицы улетучилась. Зарычав, она набросилась на Одноухого. Он оттолкнул ее плечом и, несмотря на то, что путь к отступлению был перекрыт, он все же намеревался добраться до саней, изменив свой курс в надежде добежать до них в обходную. С каждой секундой волков появлялось все больше и больше, и они присоединялись к погоне. Волчица бежала в прыжке от Одноухого и не сбавляла ход.

– Куда ты собрался? – внезапно спросил Генри, схватив своего товарища за руку.

Билл вырвался.

– Я этого не потерплю, – сказал он. – Они не получат больше ни одной нашей собаки, пока я могу этому помешать.

С ружьем в руке, он бросился в подлесок около дороги. Его намерение было довольно очевидным. Определив сани за центр круга, который преодолевал Одноухий, Билл намеревался защитить его, встав на пути его преследователей. С ружьем в руках при свете дня, был шанс напугать волков и спасти собаку.

– Эй, Билл! – крикнул Генри ему вслед. – Будь осторожен! Не испытывай судьбу!

Генри опустился на сани и принялся наблюдать. Больше ему ничего не оставалось делать. Билл уже исчез из виду, а Одноухий то появлялся, то исчезал среди кустарников и негусто растущих еловых деревьев. Генри подумал про себя, что его уже ничего не спасет. Собака остро чувствовала опасность, но оббегала слишком большой круг, тогда как круг волчьей стаи был меньше. У Одноухого не было ни единого шанса оторваться от своих преследователей настолько, чтобы успеть пробежать мимо них, пересекая при этом их путь, и добежать до саней.

Все они стремительно приближались к одной точке. Генри знал, что где-то там, в снегах, скрытые его взору за деревьями и зарослями, волчья стая, Одноухий и Билл вот-вот сойдутся вместе. В мгновение ока, намного быстрее, чем он ожидал, это случилось. Раздался выстрел, за ним последовало еще два; все они прозвучали без заминки, один за другим, и он понял, что у Билла больше не осталось патронов. Он услышал рычание и визг. Среди доносившегося шума он смог различить визг Одноухого, в котором слышалась боль и ужас, раздался также вой волка, что выдал раненного зверя. А потом все закончилось. Рычание стихло. Визг умолк. Тишина снова покрыла пустынные земли.

Он долго сидел на санях. Не было необходимости идти и смотреть, что там случилось. Он уже и так все знал, как будто видел произошедшее своими собственными глазами. Только один раз он поспешно встал и торопливо вытянул топор. Но затем снова присел, надолго погрузившись в тягостные размышления, а две уцелевшие собаки дрожали и жались к его ногам.

Наконец он устало поднялся, так, словно твердость духа покинула его, и продолжил запрягать собак. Генри перекинул постромок через плечо и потянул сани вместе с собаками. Он не успел далеко отойти. С первыми сумерками он поторопился сделать привал и позаботился о том, чтобы насобирать побольше дров для костра. Покормив собак, он приготовил ужин, а после ужина постелил одеяла поближе к огню.

Но отдохнуть ему так и не удалось. Прежде чем он смог закрыть глаза, волки подошли угрожающе близко. Больше не было необходимости всматриваться, чтобы их разглядеть. Они окружили его узким кругом, и он ясно видел их в свете костра – одни лежали, другие сидели, ползли к нему на брюхе или же расхаживали взад и вперед. Некоторые даже спали. То там, то тут он видел, как они дремали, свернувшись в клубок, зарывшись в снег, как собаки, для него же сон теперь был невозможным.

Он поддерживал яркий огонь в костре, зная, что только он и останавливал их от того, чтобы впиться своими голодными клыками в его плоть. Лая и поскуливая, две его собаки, не отходя ни на шаг, прижимались к нему с обеих сторон в поисках защиты, а когда волк подходил ближе привычного, они начинали отчаянно рычать. Заслышав рычание собак, круг волков оживал и они, поднимаясь на лапы, делали попытки подобраться ближе, безудержно рыча и воя. После круг снова утихал и то там, то здесь волки снова ложились, погружаясь в дремоту.

Но их круг постоянно сужался. Понемногу, каждый раз на дюйм. Иногда волки подползали настолько близко, что в итоге оказывались почти на расстоянии прыжка. Тогда он брал из костра деревяшки побольше, и с силой швырял их в стаю. За этим всегда следовало резкое отступление волков. Оно сопровождалось яростным воем и испуганным рычанием, когда хорошо нацеленная деревяшка попадала и обжигала осмелевшего зверя.

Утро Генри встретил усталым и измотанным, и силился не уснуть после бессонной ночи. Затемно он приготовил завтрак и с рассветом, в девять часов, когда волчья стая начала отступать, он принялся за выполнение работы, о которой размышлял долгими часами этой ночью. Срубив несколько молодых деревьев и привязав их повыше к стволам растущих елей, он соорудил помост. Взяв веревку от саней и перекинув ее через помост, с помощью собак он поднял гроб наверх.

– Они добрались до Билла и возможно доберутся до меня, но они определенно никогда не доберутся до вас, юноша, – обратился он к мертвецу, который теперь покоился в своей могиле на деревьях.

Затем Генри пустился в путь. Сани, став легче, подпрыгивали позади усердно бегущих собак – они тоже знали, что окажутся в безопасности лишь тогда, когда доберутся до Форт-МакГэрри. Волки вкрай осмелели и теперь бежали рысью позади и по обе стороны саней, высунув красные языки и демонстрируя исхудалые бока, на которых с каждым движением проступали холмы ребер. Они были ужасно тощими, просто кости, обтянутые кожей с тонкими жилками вместо мускул – такими тощими, что Генри подумал, это чудо, что они еще держатся на ногах, а не валяться прямо в снег. Он побоялся путешествовать дотемна. В полдень, солнце не только озарило южный горизонт, но даже показало на небе свою бледную золотистую верхушку. Для него это было предупреждением. Дни становились длиннее. Солнце дольше радовало своим теплом. Но как только бодрящие лучи начали исчезать, он остановился на привал. Оставалась еще пара часов угасающего дня и мрачных сумерек, и он воспользовался ими, чтобы нарубить побольше дров. Ночь превратилась в кошмар. Осмелевшие волки и недостаток сна сказались на Генри. Дрем одолевал его против воли и он, согнувшись, сидел у костра с накинутыми на плечи одеялами, зажав топор между коленями, а по обе стороны от него, тулились собаки. Однажды проснувшись, меньше чем в дюжине шагов от себя, он увидел большого серого волка, одного из самых крупных в стае. И даже после того, как он посмотрел на него, тот не ушел, а медленно растянулся, в манере ленивого пса, широко зевая и пристально взирая на него, так если бы он поистине был попросту задержавшимся обедом, который скоро подадут.