Словно мазохист, нуждающийся в боли, я позволила своим ушам слушать, а сердцу – верить в искренность чувств Эдварда, поющего перед всеми этими людьми. Он не пел для меня даже тогда, в доме своих родителей, когда его брат просил об этом, а сейчас изливал свое сердце среди обедающей толпы?

“Она теперь всегда в моих мыслях,

Я радуюсь им,

как радует солнце ребенка…”

Черт, его голос был таким хриплым, мелодичным, переполненным чувств.

Так просто? Он хочет, чтобы я тут же бросилась в его объятия?

О, как же я хотела! Но сдержалась. Я не могла сдаться так просто. Моя гордость затаилась в сердце и громко фыркнула.

“… Я все еще слышу ее голос –

в ветре,

Я до сих пор ощущаю ее дыхание –

ночью.

Она даже предположить не может,

Как нужна мне постоянно, в моей жизни -

нелепой…”

Его проницательные глаза искали именно меня, его длинные пальцы с легкостью порхали по струнам, будто он занимался этим каждый божий день. Эдвард был виртуозом, талантливым музыкантом, и играл он для меня.

Недотепа с каштановыми волосами, официантка по профессии, пытающаяся казаться девушкой в стиле Cosmo, но настоящий ботан в душе – он знал все это, и по-прежнему хотел меня.

Я знала, что он это знал.

Парадокс…

Я взглянула на Эмили: она подошла к бару, не скрывая интерес на своем лице. Посмотрев на Эдварда, Эмили медленно перевела взгляд на меня. Игнорируя ее, я повернулась к Эдварду и улыбнулась.

Он улыбнулся в ответ, заставляя мое сердце остановиться, а дыхание замереть.

Он сделал еще несколько аккордов и отложил гитару в сторону, глядя на меня с такой надеждой.

Тишина повисла в воздухе, это продолжалось несколько долгих мгновений, возможно, целую вечность.

Именно тогда я поняла, что абсолютно все в ресторане сейчас смотрели на нас с Эдвардом, ожидая моего ответа.

Кровь прилила к лицу, а затем я скрестила руки – гордой части меня это понравилось – я не могла допустить, чтобы эти незнакомцы повлияли на самое важное решение всей моей жизни.

– Еще, – холодно потребовала я.

– Еще? – удивленно спросил он.

– Да, – ответила я без толики юмора. Ему придется хорошенько постараться. Он должен заработать мое прощение. И если он думает, что может вот так просто прийти и спеть несколько понравившихся мне куплетов, то он - ошибается. Моя гордость и я решили пока его не прощать.

Кто-то присвистнул и согласился со мной. Несколько человек захлопали в ладоши. Эдвард сел на стул рядом с баром, видимо, не терзая себя сомнениями. Он сделал паузу, и, почесав затылок и прочистив горло, перешел ко второй песни.

“– Покажи, как делал ты тот трюк,

Тот самый, что кричать меня заставил,

Тот самый, что любить меня заставил, –

Просила ты меня в объятиях моих…”

Я знала эту песню, но звучала она немного по-новому. Обычно она была более быстрой, Эдвард же сделал собственную акустическую версию - медленную и возбуждающую, и мне она понравилась больше оригинала.

“… Ведь я влюблен в тебя,

Ведь я влюблен в тебя …”

Его публичное признание практически сбило меня с ног, но я оставалась твердой, не позволяя ему понять, что он уже окончательно завладел моим сердцем: не думаю, что вообще было возможным отказать ему снова. Черт. Я так слаба. Гордость затихла и молча, ждала моего падения…

“… Ты ведь будто мечта …”

Его голос немного сорвался, и я улыбнулась, не в силах сдерживаться больше, но он исправился, как профессионал. Было совершенно очаровательным увидеть его столь уязвимым перед множеством незнакомцев. Я заметила капельки пота на его лбу.

Хорошо.

К сожалению, я все еще была на работе, мне нужно было обслуживать столики, так, что я повернулась, но увидела Роуз, - она мило беседовала с посетителями, одновременно убирая тарелки.

Эсме и Элис, эти подлые существа, подлые и скрытные, они пришли сюда на шоу. Элис улыбнулась и помахала мне, Эсме подмигнула. Я была не совсем уверена, как реагировать, поэтому просто улыбнулась в ответ.

Я взглянула на другие столики – бокалы были полны, казалось, они ни в чем не нуждались. На самом деле, люди просто пялились на парня в баре и слушали его душевное пение.

Я с радостью последовала их примеру и посмотрела на Эдварда, который все еще наблюдал за мной. Я заметила, каким бледным он был, как исхудал, темные круги под печальными глазами сильно выделялись на фоне белоснежной кожи.

И вдруг меня захлестнула необходимость утешить его, обнять крепко, а затем потащить домой и заняться с ним любовью. Ему тоже было больно. Не я единственная страдала, но вместо того, чтобы радоваться этому факту, я почувствовала себя ужасно. Я любила этого мужчину, я не хотела, чтобы он страдал. Просто потому, что он человеческое существо, да и причинил боль мне, очевидно, не по собственной воле, я не могла желать ему страданий. Мне была отвратительна даже мысль об этом.

Когда речь идет о любви, разве мы не должны учиться прощать? Разве прощение – это не одно из деяний любви? Разве это не значит, что, даже причиняя боль друг другу, мы должны научиться преодолевать все препятствия?

Он сделал последние несколько аккордов и снова затих. Я подождала целых три секунды, прежде чем броситься к нему; он быстро отложил гитару, ожидая, что же я сделаю дальше, и раскрыл руки как раз вовремя, чтобы поймать меня в своих объятиях.

Сила его объятий была лучшим доказательством того, что он никогда не хотел меня отпускать, я почувствовала запах Эдварда впервые за две недели, я потонула в нем, в этом родном запахе мускуса и дождливого леса – так пах лишь он. В моих глазах стояли слезы, от умиления и осознания того, что я никогда не хотела отпускать его. Никогда.

– Мне очень жаль, мне очень жаль, малышка. Боже, я люблю тебя… – повторял Эдвард снова и снова.

Он был здесь…

О, слава Богу, он был здесь: удивительный, настоящий Эдвард.

Будто в финале дурацкой романтической комедии, люди на самом деле захлопали, мне даже послышалось, как кто-то из толпы крикнул: «Вперед, ребята!»

Грудь Эдварда затряслась от смеха. Он тоже это слышал, и когда мы, наконец, посмотрели друг на друга, упиваясь друг другом, я видела, как радость вернулась в его глаза, будто жизнь возродилась в нем, расцветая улыбкой на прекрасном лице.

Он медленно провел пальцем по моей щеке, вытер слезинку и прильнул к моим губам, и это было отнюдь не нежно.

Это напомнило мне о том, как солдаты целовали девушек на улицах Нью-Йорка в день окончания Второй мировой войны, такая безграничная радость и страсть. Он оторвал меня от земли, я же закричала и крепче его обняла, а он именно этого и добивался.

Вспомнив о большом количестве зрителей, мы решили сохранить PG-рейтинг, хотя я больше всего сейчас хотела выгнать Эрика из-за барной стойки и уединиться с Эдвардом там.

Мы остановились, прерывая поцелуй и, наконец, просто стояли вместе, наслаждаясь чистой радостью воссоединения: вся печаль, вся горесть, все обиды-все исчезло в один момент.

– Я обещал, что сыграю для тебя когда-нибудь, – наконец, заговорил он. Я нервно засмеялась и уставилась на пол, когда он поставил меня на ноги.

– Мне так жаль, Изабелла, – начал он снова.

– Нет, Эдвард, мне жаль, что я набросилась на тебя, не дав и слова сказать.

– Я заслужил каждого твоего слова, каждого действия, Белла. Пожалуйста, не извиняйся.

Я позволила себе немного улыбнуться.

– Так что же ты хотел добиться этим?

– Вернуть свою жизнь, – сказал он серьезно. – Показать, как сильно я тебя люблю … и что ты ровня мне, Изабелла. Ты большее, чем я когда-либо заслуживал.

– Ничего себе. И это все?– я нервно улыбнулась, после столь серьезных слов. Ресторан, казалось, начал забывать о нас, люди теперь просто проходили мимо, и это было здорово, потому, что нам необходимо было поговорить наедине.

– Наверное, только так ты выслушала бы меня. Я был в отчаянии, Белла. Извини, если я перегнул палку.